Страница 90 из 101
Следует отметить, что идея восстановления монархии (в ее «украинском контексте») в 1918 г. неизбежно сталкивалась с проблемой отношения к фактам создания суверенных государственных образований. На Украине подавляющее большинство представителей всероссийских антибольшевистских организаций отстаивали идею восстановления монархии или единоличного правления с учетом обеспечения максимально допустимой формы национальной автономии или даже федерации. Наиболее близкими к такой модели считались Британская Империя с ее доминионами или Германская Империя, построенная на основе объединения сохранивших свое самоуправление герцогств, княжеств и графств. И хотя, по оценке А. В. Кривошеина, сопредседателя СГОРа в 1918–1919 гг., «монархия – это могущественная связь всех разных элементов, которые собрала вековая работа древнего московского государства», «монархия одна только обеспечивает наше единство», и ее возрождение уже не могло произойти в форме унитарной и самодержавной (35).
Идея образования всероссийской власти на основе соглашения государственно-территориальных структур не была оригинальной в 1918 г. Она находила выражение и в создании Юго-Восточного Союза, и в проектах совещаний Союза земств и городов Юга России, и т. д.
Рассматривая идею восстановления монархической формы правления в том виде, как она проявлялась на Украине, нельзя забывать о «германском влиянии» на данный процесс. Германский Император Вильгельм II Гогенцоллерн во время встречи с астраханским атаманом князем Тундутовым откровенно заявлял, что ему «славянский вопрос надоел» и вместо «Единой России» «будут четыре царства – Украина, Юго-Восточный Союз, Великоруссия и Сибирь» (36). Реальность подобных намерений подтверждала судьба уже оккупированных немецкой армией территорий бывшей Российской Империи. После заключения Брестского мира Прибалтика была занята немецкими войсками, и здесь были созданы Балтийское герцогство во главе с братом Вильгельма II Генрихом и Литовское королевство во главе с принцем Вюртембергским. В Финляндии власть получило прогерманское правительство во главе с Фридрихом Гессенским (зятем Императора Вильгельма II). Очевидно, что подобные «монархические модели» не исключались и для «Великоруссии». Проблему «персонального возглавления» можно было бы решить путем приглашения на Престол кого-либо из Дома Романовых или разветвленного Дома Гогенцоллернов. К чести отрекшегося и находившегося в заключении Государя Николая II, ни он, ни Его супруга, Государыня Императрица Александра Феодоровна, не допускали малейшей возможности возвращения себе Престола с помощью «немецких штыков». «Я бы никогда не поверил, – говорил Николай II после подписания Брестского мира, – что император Вильгельм и германское правительство могут унизиться до того, чтобы пожать руку этих негодяев (представителей Совнаркома, подписавших мир. – В.Ц.), которые предали свою страну». Более чем красноречивы слова Государя, сказанные им в ответ на известия о предпринимаемых при немецкой помощи попытках его освобождения: «Если это не предпринято для того, чтобы меня дискредитировать, то это оскорбление для меня», а Государыня добавила: «… Я предпочитаю умереть в России, нежели быть спасенной немцами». Характерны также и слова донесения одного из агентов «Азбуки» (от 12 июня 1918 г.): «Планы немцев, состоящие в том, чтобы… воссоздать союзную Германии монархическую Россию, терпят крушение… Главной причиной неудачи немцев явилась непреклонная твердость династии… Отрекшийся Император с непреклонной твердостью отклонил предложение Вильгельма II, чем последний был очень раздражен. Если бы ужасное известие о смерти Николая Александровича подтвердилось, то это злодеяние необходимо было бы поставить в прямую связь с неудачей переговоров Вильгельма II с отрекшимся Императором» (37).
Правда, в немецких кругах рассматривался вариант возведения на Престол других представителей Дома Романовых. В случае отказа Николая II и Михаила Александровича «принять трон» следовало сделать «соответствующие предложения Великим Князьям Владимировичам». Помимо этого существовал также вариант принятия Престола Марией Феодоровной и затем Великим Князем Димитрием Павловичем (38).
Причину поддержки монархического движения германцами командующий австро-венгерской армией на Украине Краус объяснял тем, что «характеру пруссаков абсолютно противоречит поддержка социально-революционного направления. Немец по своей природе и воспитанию стремится во что бы то ни стало воспрепятствовать тому, чтобы на границах Германии возникло социально-революционное государство; пруссаку русский монархист симпатичнее, чем украинский революционер».
Однако нельзя забывать и о разнице в оценках перспектив восстановления монархии у дипломатического и военного ведомств Германии. Если военные, не исключая самого фельдмаршала Эйхгорна, в целом сочувственно относились к идее поддержки российских правых, то этого нельзя было сказать о дипломатах, опасавшихся как угрозы договорам, заключенным с Советской Россией, так и самого восстановления монархической власти. В августе 1918 г. Вильгельм II лично встречался с Гетманом, а глава украинского МИД Дорошенко заявил тогда о «самостоятельности Украины на национально-украинской основе, при теснейшем политическом, экономическом и культурном союзе с Германской Империей» (39).
Мирбах на встречах с представителями правых подпольных объединений в Москве выдвигал главным условием сотрудничества предоставление преимущественных прав немецким концессиям и признание независимости Украины, Белоруссии, Прибалтики и Кавказа. После этого контакты с ним прекратились, а сотрудничество Милюкова с генералом Алексеевым и представителями Добрармии стало сугубо консультативным. Немецкая же «поддержка» антибольшевистского подполья была двоякой: говоря о возможности свержения советской власти, военные и сотрудники дипмиссий бдительно следили, чтобы подпольщики не «перешли к Антанте» – в этом случае их выдавали ЧК. А после подписания с Наркоматом иностранных дел дополнительного соглашения к Брестскому договору (27 августа 1918 г.) германская сторона прямо заверила советских представителей о своем противодействии всем связанным «с армией Алексеева» организациям (40).
Давление на Германию, а через нее – на Скоропадского оказывалось также со стороны советского посла в Киеве X. Г. Раковского, требовавшего прекратить любую поддержку антибольшевистских организаций на территории Украины согласно условиям Брестского договора. Таким образом, расчеты на восстановление монархии Российской при помощи монархии Германской становились несостоятельными.
«Германская ориентация» находила сторонников даже среди ближайших сподвижников генерала Алексеева. Отправившийся в Ростов-на-Дону летом 1918 г. бывший заведующий финансовым отделом Добрармии Богданов пытался убедить Верховного Руководителя в тактической целесообразности сотрудничества с немцами, важности получения от них вооружения, боевого снаряжения и продовольствия. Помимо этого, Добрармия получала бы пропуск через территорию Украины для последующего наступления на Москву, освободить которую в 1918 г. было гораздо легче, чем в 1919 г. Характерен ответ Алексеева Богданову: «Многое из того, что Вы пишите, правильно. При соглашении с немцами мы могли бы быстро и значительно продвинуться вперед, но это невозможно психологически: наше офицерство воспитано в ненависти к немцам» (41).
Военные структуры всероссийского значения оказались гораздо более способными к организации и объединению в сравнении с различными политическими группами. Среди них выделялись Центры Добровольческой армии, призванные не только отправлять пополнения на Кубань, но и аккумулировать местные политические силы, стремящиеся к продолжению борьбы с Германией и сотрудничеству с Белым движением. На территории Украинской Державы действовали Киевский, Харьковский, Одесский («перворазрядные»), а также Екатеринославский и Таганрогский («второразрядные») Центры (42). Финансирование этих Центров из казны Добрармии было затруднено как по причине скудости бюджета последней, так и по причине того, что в условиях немецкой оккупации Украины это могло стать обвинением в сотрудничестве с «враждебными Германии силами». При восстановленной на Украине в 1918 г. банковской системе предпочтение отдавалось легальному получению средств через банковские переводы и прямым взносам наличными, что предполагало определенные контакты между военными и деловыми кругами. Как требовала «Инструкция», начальник должен был «пополнять суммы Центра из местных средств путем подписных листов, сборов, пожертвований, устройства праздничных дней и т. п.». Для «правового» обеспечения своей деятельности Центры нередко «прикрывались» легальными организациями, получавшими право сбора средств для своей работы и открывавшими расчетные счета. Показательна в этом отношении работа Харьковского Центра. Его начальник, полковник Б. А. Штейфон, зарегистрировал Союз георгиевских кавалеров, имевший собственные помещения в бывшем офицерском собрании и свой счет в банке, на который периодически поступали средства от Союза горнопромышленников Юга России. Своеобразно были организованы военные поставки в Добровольческую армию. По договоренности с железнодорожными служащими вагоны с приобретенным Центром имуществом (от подков и медицинских бинтов до снарядов и гранат) прицеплялись к поездам, везущим грузы в Ростов по заказам Донского войскового правительства. Оттуда они направлялись уже в Екатеринодар, якобы для Кубанского войскового правительства, а фактически – для Добрармии. На аэродроме в Славянске работало «Общество воздухоплавания», приобретавшее самолеты, «перелетавшие» осенью 1918 г. на Кубань. Примером удачного сочетания военных и политических задач могла служить также работа Киевского Центра (43).