Страница 71 из 101
1. ГА РФ. Ф. 5881. Оп. 2. Д. 255. Лл. 5–6, 11–12; Каклюгин КП. Организация власти на Дону в начале революции // Донская летопись. Вена, 1923, № 2, с. 74–81; Суворин А. Поход Корнилова. Ростов-на-Дону, 1919, с. 6.
2. Лембич М. Великий печальник. Омск, 1919, с. 12; Деникин А. И. Указ, соч., т. 2, с. 189; Янов Г. Войсковой атаман А. М. Каледин и его время (18 июня 1917 г. – 29 января 1918 г.) //Донская летопись. Вена, № 2, 1923, с. 161–162.
3. Лембич М. Политическая программа генерала Л. Г. Корнилова январских дней 1918 г. // Белый архив, т. 2–3. Париж, 1928, с. 180–182; Его же. «Союз Возрождения России» и Л. Г. Корнилов // Вестник первопоходника. Корниловский сборник, № 79–80—81, апрель, май, июнь 1968 г., с. 30–33.
4. ГА РФ. Ф. 6683. Оп. 1. Д. 15. Лл. 158–161.
5. ГА РФ. Ф. 6396. Оп. 1. Д. 93. Лл. 8–8 об., 10–12; Лисовой Я. М. Заседание Политического Совета Добровольческой Армии 15 января 1918 г., с. 97; Савинков Б. В. Борьба с большевиками. Варшава, 1923, с. 24–25; Дело Бориса Савинкова. М., 1925, с. 40–51, 65; Лембич М. «Союз Возрождения России» и Л. Г. Корнилов // Вестник первопоходника. Корниловский сборник, № 79–80—81, апрель, май, июнь 1968 г., с. 33.
6. Гардении М. Ф. Воспоминания. БФРЗ. Ф. 1. Е-63. Л. 23, 25–26; ГА РФ. Ф. 3510. Оп. 1. Д. 5. Лл. 1–2; РГВА. Ф. 40238. Оп. 1. Д. 1. Л. 15–15 об.; Д. 5. Лл. 4–5.
7. Деникин А. И. Указ, соч., т. 2, с. 279.
8. Там же, с. 341–342; Лисовой Я. М. Заседание Политического Совета Добровольческой Армии 15 января 1918 г. // Белый архив, т. 1. Париж, 1926, с. 97; Александров В. Белые дни. Часть 1-я. Вюнсдорф, 1922, с. 45; ГА РФ. Ф. 5881. Оп. 2. Д. 607. Л. 31–32.
9. Деникин А. И. Указ. соч. Берлин, 1924, т. 3, с. 131, 262–263, 270; ГА РФ. Ф. 5881. Оп. 2. Д. 607. Лл. 25–26.
10. Положение о полевом управлении… ст. 17, 20, 91, 93, 97 (пп. 7, 8, 10).
11. ГА РФ. Ф. 5955. Оп. 1. Д. 3. Лл. 31–32.
12. Кроль Л. А. За три года: Воспоминания, впечатления и встречи. Владивосток, 1921, с. 166–167; Сибирь, союзники и Колчак. 1918–1920 гг. Т. 2, ч. 3. Харбин, 1921, с. 349.
13. ГА РФ. Ф. 446. Оп. 2. Д. 101. Л. 94; Ф. 6396. Оп. 1. Д. 93. Лл. 8–8 об., 10–12; Савинков Б. В. Борьба с большевиками. Варшава, 1923, с. 24–25; Лембич М. «Союз Возрождения России» и Л. Г. Корнилов // Вестник первопоходника. Корниловский сборник, № 79–80—81, апрель, май, июнь 1968 г., с. 33.
14. ГА РФ. Ф. 9427. Он. 1. Д. 378. Лл. 1–9; Ф. 9431. Он. 1. Д. 72. Лл. 1–2; См. также статус Главноначальствующего и Совета при Главноначальствующем согласно «Временному Положению о гражданском управлении в местностях, находящихся под Верховным управлением Главнокомандующего Вооруженными Силами Юга России», разработанному К. Н. Соколовым и В. А. Степановым к сентябрю 1918 г.
15. Лысовой Я.М. Памятка музея современных событий в России // Белый архив, т. 1. Париж, 1926, с. 209.
Глава 2
Военно-политические и политико-правовые перемены в формировании политического курса Белого движения на Юге России осенью 1918 г.
Создание Особого Совещания, организация местной власти (военные губернаторы), Центры Добровольческой армии
К концу осени 1918 г., после окончания 2-го «Кубанского» похода, Добровольческая армия уже имела «государственную территорию» (в виде отвоеванных у большевиков Ставропольской и Черноморской губерний) и достаточно определенный политический статус. С южнорусским центром Белого движения стали считаться не только российские политики, но и Зарубежье. Необходимость в жесткой диктатуре уже не была столь очевидна, как весной. Потребность в решении многочисленных проблем гражданского управления ставила на повестку дня более четкое разделение военной и гражданской власти. С точки зрения организации общероссийского центра единоличное правление по-прежнему не считалось наиболее эффективным. Сам генерал Алексеев, по словам Деникина, «сошел уже со своей категорической точки зрения на диктатуру как на единственно приемлемую форму власти» (1).
В речи при занятии Ставрополя 26 августа 1918 г. командарм Добровольческой хотя и называл ее «Русской Государственной Армией», свободной от «местных больных честолюбий» и «политической борьбы», оставаться «вне политики» армии было все же невозможно. В той же речи Деникин заявлял: «Чины Добровольческой армии, на которых судьба возложила тяжкое бремя управления, отнюдь не будут ломать основное законодательство». Военно-политическому руководству Добровольческой армии нужно было отречься от «статуса» сугубо военной организации, вооруженной силы, с которой считаются исключительно как с «карающим мечом». Нужно было добиться признания и авторитета общегосударственной, всероссийской политической силы. Быстро менявшаяся обстановка гражданской войны требовала перемен и во внутриполитических программах, и в военных планах, и в геополитической стратегии (2).
Специфику формирующейся военно-политической модели Белого движения хорошо выразил известный правовед, начальник Управления юстиции Особого Совещания при Главнокомандующем Вооруженными Силами Юга России В. Н. Челищев. Он отмечал, что условия гражданской войны диктовали необходимость диктатуры, «неограниченной в своих полномочиях, но ограниченной во времени определенной задачей» (то есть до момента «победы над большевизмом» и начала работы всероссийского представительного органа. – В.Ц.).
Достаточно своеобразно трактовался Челищевым принятый Белым движением термин «национальная диктатура». «Диктатура эта в то же время мыслилась как диктатура народная, национальная, и поэтому она, имея всю полноту власти, должна насыщаться народной мыслью, быть с нею неразрывной, чтобы в этом общении почерпать свои силы и иметь возможность бороться с силами, старающимися свести ее с пути действий исключительно национальных к достижению поставленной перед ней цели. Соответственно с этим общение могло вылиться лишь в форму создания законосовещательного учреждения, а на местах – широкого самоуправления» (3). Такое самоуправление обеспечивало бы прочность социальной базы Белого движения. Ослабление же вертикали «власть – общество» угрожало стабильности белых правительств, ослабляло состояние белого тыла.
Опорой южнорусского Белого движения становились надпартийные общественно-политические структуры, эволюционировавшие в сравнении с периодом 1917 г. Весной 1918 г. в Москве сформировались Правый Центр и Союз Возрождения России, претендовавшие на выражение соответственно правого и левоцентристского направлений. В проходивших между ними дискуссиях о форме правления был сделан выбор модели общероссийской власти в форме Директории. Именно этот вариант использовался в первоначальном тексте Основных законов Государства Российского, разработанном совместно Правым Центром (позднее – ВНЦ) и СВР в Москве весной 1918 г.: «Верховная власть в Государстве Российском принадлежит Директории… Директория представляет Государство Российское во внешнем мире. Ей подчинены вооруженные силы Государства в лице их Главнокомандующего, ею назначаемого».
Логика обоснования «коллегиальной власти» строилась на следующем тезисе: «… В процессе образования государственности и до установления окончательной формы государственного устройства власть, имеющая положить начало собиранию России, освобождению ее от ига большевизма и захвата внешним врагом, должна являть собой сильный, наделенный полнотою прав, независимый и способный действовать верховный орган, конструкция которого представляется в форме Директории-трех. В состав этой Директории с равными правами должны войти авторитетное военное лицо, руководящее всеми вооруженными силами, и два лица, представляющие социалистические и несоциалистические настроения в стране. Этой Директории должна принадлежать вся полнота Верховной Власти, которую она осуществляет при посредстве технического аппарата деловых министерств…» (4).