Страница 33 из 101
Примечательно, что официальная пресса сразу же после заявления о «лишении свободы Александры Феодоровны» сообщала: «Вопрос об отъезде Николая II и Александры Феодоровны в Англию решен окончательно. Ждут только выздоровления детей…» (42).
В условиях продолжающейся войны важнейшим делом становилась победа над врагом. Ради блага Родины, а по существу, ради этой победы отрекался от Престола Государь. Ради победы он призывал своих поданных, солдат и офицеров, принести новую присягу.
После актов Николая II и его младшего брата фактически ставились под сомнение безоговорочные права на Престол у всего Дома Романовых. Последовали публичные заявления об отказе от своих прав других членов Царствующего Дома. Отказ заключался в ссылке на прецедент, созданный Михаилом Александровичем Романовым – вернуть свои права на престол только в случае их подтверждения на всенародном представительном Собрании.
Лучше всего эту позицию выразил Великий Князь Николай Михайлович, ставший инициатором сбора «заявлений» от представителей Дома Романовых. В письме Керенскому от 9 марта он отмечал, что ему удалось «получить согласие на отказ от Престола и на отдачу удельных земель от Великих Князей Кирилла Владимировича (легко), от Великого Князя Дмитрия Константиновича (туго) и от князей Гавриила и Игоря Константиновичей (очень легко). Телеграмма, которую я сварганил для брата Александра, вам известна от М. И. Терещенко».
Текст, составленный самим Великим Князем Николаем Михайловичем, гласил: «Относительно прав наших и, в частности, моего на Престолонаследие я, горячо любя свою родину, всецело присоединяюсь к тем мыслям, которые выражены в акте отказа Великого Князя Михаила Александровича». Развивая тезис о подчинении Временному правительству, Великий Князь готов был отказаться и от собственности Императорской Фамилии: «Что касается до земель удельных, то, по моему искреннему убеждению, естественным последствием этого означенного акта эти земли должны стать общим достоянием государства».
В течение марта на имя Львова и Керенского поступали телеграммы от представителей Дома Романовых. Великий Князь Николай Николаевич дважды утверждал о своей верности Временному правительству. В телеграмме от 9 марта он заявлял: «Сего числа я принял присягу на верность Отечеству и новому государственному строю. Свой долг до конца выполню, как мне повелевают совесть и принятые обязательства». В приказе по армии, получив от Николая II назначение на должность Главковерха, Великий Князь повторял основные идеи «прощального слова Государя к армии»: «Установлена власть в лице нового правительства. Для пользы нашей Родины я, Верховный Главнокомандующий, признал ее, показав тем пример нашего воинского долга. Повелеваю всем чинам славной нашей армии и флота неуклонно повиноваться установленному правительству через своих прямых начальников. Только тогда Бог даст нам победу».
Из «Владимировичей» (детей Владимира Александровича Романова, сына Императора Александра II) 11 марта телеграмму прислал Борис Владимирович: «Присягнув Временному правительству и сдав должность походного атамана… всегда готов явиться Временному правительству». Как уже отмечалось, Кирилл Владимирович был одним из авторов «Манифеста Великих Князей» и фактически заявил о поддержке происходящих событий, приведя Гвардейский Экипаж к Таврическому дворцу еще 27 февраля. Даже после своей отставки до 1922 г. он не заявлял публичных протестов по поводу существа актов 2 и 3 марта. Сохранился и текст его письменного заявления, полностью повторявший «образец» Великого Князя Николая Михайловича.
«Константиновичи» (дети и внуки старшего сына Николая I, Константина) – Николай, Дмитрий, Гавриил и Игорь – приветствовали новый «режим», называя себя «свободными гражданами».
От лица «Михайловичей» (дети и внуки Михаила Николаевича, младшего сына Императора Николая I) выступил Великий Князь Александр Михайлович: «От имени великой княгини Ксении Александровны, моего и моих детей заявляю нашу полную готовность всемерно поддерживать Временное правительство». Братья Александра Михайловича, Великие Князья Сергей и Георгий, телеграфировали о своей поддержке Временного правительства в форме, повторявшей вариант Великого Князя Николая Михайловича.
Дальние ветви Дома Романовых также заявляли о лояльности новой власти. «Полное желание и готовность энергично поддерживать Временное правительство во славу и благо нашей дорогой Родины» выразил принц А. Г. Романовский – герцог Лейхтенбергский.
Сестра Императрицы Александры Федоровны, Великая Княгиня Елизавета Федоровна, отмечала: «Признавая обязательным для всех подчинение Временному правительству, заявляю, что и со своей стороны я вполне ему подчиняюсь» (43).
Подчеркнутая лояльность Временному правительству, к сожалению, не спасла Великих Князей, как и Царскую Семью, от последующих репрессий. Уже в 1917 г. Временное правительство, из-за опасений «контрреволюции справа», стало сужать правовой статус бывшего Царствующего Дома. Речь шла даже о лишении элементарных гражданских прав. Так, 4 июня на заседании «Особого Совещания для изготовления проекта положения о выборах в Учредительное Собрание» его членом, эсером М. В. Вишняком, было высказано предложение – лишить членов Царствовавшего Дома как пассивного, так и активного избирательного права. Данное предложение было узаконено в Положении о выборах в Учредительное Собрание (статья 10). Против этого выступали члены Совещания – кадеты, но, как и в большинстве случаев, в 1917 г. они не могли изменить решений быстро растущих социалистических партий (44).
Таким образом, события февраля – марта, связанные с актами 2 и 3 марта, несмотря на их беспрецедентный характер, получили все-таки «легальное оформление». Временное правительство, как бы к этому ни относиться, стало «верховной властью». В этом и состояло отличие от акта разгона Всероссийского Учредительного Собрания, санкционированного уже не Правительствующим Сенатом, а III Всероссийским съездом Советов, утверждавшим совершенно новую, лишенную связи с дореволюционным законодательством, правоприменительную практику. По воспоминаниям председателя Московской судебной палаты, председателя правления «Всероссийского Союза юристов», министра юстиции деникинского правительства В.Н. Челищева, «вопрос о форме правления не имеет первостепенной важности, а важно то, чтобы народ сам решил бы этот вопрос, т. е. важен лозунг борьбы против захватчиков власти (большевиков. – В.Ц.) во имя прав народа устраивать свою судьбу. Для меня эта точка зрения был неоспорима не потому только, что я разделял учение о суверенитете народа, а потому главным образом, что она опиралась на акты, уже оформившие революцию, придавшие событиям переворота (февральского) законное оформление».
Следует учитывать также ту разницу, которую в политико-правовом контексте событий начала XX столетия имели понятия «переворот» и «бунт». Например, в оценке министра юстиции Российского правительства С. С. Старынкевича и в квалификационном решении Правительствующего Сената от 23 ноября 1917 г., дающем оценку действиям Петроградского Совета и Военно-революционного комитета, которые привели к «низложению» Временного правительства (подробнее об этом – в следующих разделах), отмечалось: «Сенат признал, что восстание так называемых коммунистов есть бунт; это не есть переворот, который создает в конечном итоге новую жизнь, творит новые ее формы… это результат деятельности захватчиков власти». Термин «низложение» в политико-правовом контексте того времени означал именно «насильственный характер» по отношению к тем или иным структурам власти.
Следует также помнить, что акты Николая II и Михаила Романова весной 1917 г. не воспринимались в обществе как нарушение основ российского законодательства. Подтверждением этого, в частности, служит позиция вооруженных сил. Выражая по сути своей охранительное начало, военная среда не стала еще полем для политической борьбы. Стремительная «политизация» армии начнется позднее. Подавляющее большинство, включая и высший командный состав, не стремилось к каким бы то ни было конституционным переменам в условиях продолжающейся тяжелейшей войны. Призыв Государя к выполнению прежде всего своего долга перед Отечеством (а не перед Царской Семьей), очевидно, останавливал многих военных, готовых к «подавлению внутреннего врага». Настроения армии нужно учитывать при анализе формирования российского Белого движения. По оценке генерала Головина, «армия защитила бы монарха», однако «сдерживающим началом для всех явились два обстоятельства: первое – видимая легальность обоих актов отречения, причем второй из них, призывая подчиниться Временному Правительству, «облеченному всей полнотой власти», выбивал из рук монархистов всякое оружие, и второе – боязнь междоусобной войной открыть фронт. Армия тогда была послушна своим вождям. А они – генерал Алексеев, все Главнокомандующие – признали новую власть».