Страница 80 из 83
Таким, по крайней мере, он считал их поступок.
Объявляли они русскому князю, что только для себя овладели они Полянской землёй, осели там и будут княжить в Киеве, как он, Рюрик, в Новгороде...
«Ты будешь конунгом на севере, а мы на юге, — уведомили ярлы Рюрика. — Друг другу мы не помешаем. Если же понадобится тебе наша помощь — можешь на неё рассчитывать, готовы мы вступать с тобой в союзы... Изменниками нас не считай, потому что не давали мы тебе клятвы в верности, и ярлы мы свободные, ни от кого не зависимые...»
Но в это время совсем новое обстоятельство отвлекло внимание русского князя от далёкого юга.
В один из светлых, счастливых часов, которые Рюрик посвящал исключительно одному себе, он находился в покоях своей супруги. Был вечер. Горница великой княгини была погружена в полумрак. Последние лучи солнца слабо освещали обширное пространство богато убранного покоя.
Рюрик и Эфанда были они.
Это был один из редких моментов в их настоящей жизни, когда положительно никто не мог помешать их счастью. Вокруг всё было тихо — никто не приходил к Рюрику «за судом и правдой», даже Олоф со своими любимцами умчался в леса на охоту.
Рюрик нежно обнимал приникшую к нему супругу, смотревшую на него полным самой искренней любви взглядом.
— Счастлива ли ты, Эфанда? — спрашивал её Рюрик. — Боги были к нам до сих пор милостивы и даровали нам то, что многим и пригрезиться не могло... Так скажи же искренно: счастлива ли ты?
— Я счастлива твоим счастьем! — ответила Эфанда. — Разве твоя радость — не моя радость в то же время? Разве твоё счастье — не моё счастье?.. Но только...
— Что, моя Эфанда?
— Сама я желала бы, чтобы ты остался прежним... Ты тогда принадлежал бы мне одной, а теперь я принуждена делить тебя с твоим народом...
— Зато помни, что мы своим личным счастьем жертвуем для блага многих... Сами боги указали на нас, чтобы мы даровали этим многим новую жизнь.
— Верю и знаю. Но то, что я сейчас сказала тебе, касается одной меня. Мне всегда так хорошо с тобой... но очень редки эти мгновения...
— Но как они зато отрадны и сладки!
— Правда, правда, милый! — прошептала Эфанда и нежно приникла к его могучей груди.
Рюрик крепко обнял её и осыпал дорогое ему лицо бесчисленными поцелуями. В этот миг он забыл всё на свете: и заботы свои, и измену любимцев своих Аскольда и Дира — он весь отдался сладкому чувству любви...
Вдруг некий неясный шорох, послышавшийся в покое, вернул Рюрика к действительности. Шорох раздавался совсем близко, как будто какое-то крупное и беспокойное животное забралось сюда и ломилось в двери, чтобы помешать счастью возлюбленных.
— Кто там? Эй! — крикнул Рюрик, не выпуская Эфанды из объятий.
Дверь тут бесшумно отворилась, и в покое очутился старый Мал. Он остановился у порога и залился тихим смехом.
— Воркуют голубки, воркуют, — прохрипел он. — Воркуют и не знают того, что кровожадный волк рыщет около их гнезда, что пришёл он в родные места и щёлкает крепкими зубами. Он полон лютой злобы и жаждет крови своего врага... Берегитесь, голубки! Берегите своё гнездо! Горе грозит князю, и тебе, слабая женщина. Готовится тяжкое испытание!
— Мал, зачем ты здесь? — воскликнул Рюрик.
Он хорошо знал Мала, которого все боялись на Ильмене.
— О каком волке говоришь ты, вещий старик? — снова, с тревогой в сердце, спрашивал князь. — Какое новое несчастье пришёл ты возвестить мне?
— Ты не знаешь того, голубок, ослеплённый любовью своей голубки! — насмешливо заговорил чаровник. — Ты не хочешь понять! Но я не вправе сказать этого тебе яснее... По воле высших существ я ничего не могу вам, простым смертным, говорить прямо. Но довольно и того, что я сказал... Понимай сам и готовься: волк близко. Трепещи ты, кроткая овечка!
При этом он так взглянул на Эфанду, что бедная женщина невольно почувствовала ужас.
— Мой Рюрик! Что говорит этот старик? — вскричала она. — Мне страшно за будущее, за тебя!
— Поясни же нам, Мал, о каком кровожадном волке ты говоришь? — потребовал Рюрик.
— Довольно, вы предупреждены... берегитесь... но не пугайтесь нового горя... всё так идёт на этом свете... За радостью следует горе, а горе сменяется счастьем... — тихо молвил Мал.
Он отступил к двери и бесшумно исчез.
Не успели Рюрик и Эфанда прийти в себя, как на дворе хором раздался шум. Послышались громкие крики.
С мрачным предчувствием в сердце подошёл Рюрик к окнам покоя и увидел толпу вооружённых воинов, среди которых узнал нескольких из дружины его брата Синеуса...
«Что? Что такое случилось?» — волновался Рюрик, ожидая, когда к нему поднимутся с вестью его приближённые.
Тревожное предчувствие сжимало ему сердце...
24. Кровожадный волк
оворя Рюрику о кровожадном волке, Мал подразумевал Вадима. Бывший старейшина с очень немногими преданными ему людьми вернулся на берега Ильменя и скрывался в дремучих лесах, готовясь к мести своему заклятому врагу.
Прежняя неведомая сила влекла его к жилищу Мала.
Старый болгарский волхв один из первых узнал о возвращении бывшего старейшины на берега Ильменя. Вадим ещё не приходил к нему, когда Мал являлся к Рюрику возвестить ему о появлении «волка». Теперь, вернувшись от князя к себе в лесную чащу, Мал пребывал в уверенности, что Вадим очень скоро явится.
И он не ошибся.
Вадим пришёл один — тихий, покладистый, ищущий совета.
— Старый Мал! — заговорил он. — Быть может, в последний раз мы видимся с тобой.
— Не в последний! — возразил кудесник. — Но уже близко то время, когда кончится наше дело в этом мире.
— О чём говоришь ты?
— Тебе и самому должны быть полезны мои слова. Ты хочешь знать, о каком нашем деле я говорю? Изволь, я готов сказать. Посмотри кругом — на весь этот мир. Посмотри на этот лес, на этих птиц, на людей, наконец, — чем они живут... Чем живёт мир?.. Ты хочешь знать, и я скажу тебе: борьбой, вечной непрерывной борьбой добра со злом живут они, живёт весь мир... Всё борется, вечно борется, и кто сильнее, тот побеждает. Жизнь — это борьба!.. Не будь борьбы, не было бы и жизни. В этой борьбе и наше дело. Вспомни, ты приходил ко мне заговаривать нож на него; вспомни, ты искал его всюду, искал и не находил. Знаешь ли, что в лице твоём и его боролись зло и добро ильменского народа? Ты был сильнее, ты гнал этого человека, преследовал его, лишил его родины. Но ты сам же его привёл обратно таким, какой он есть теперь... Он — добро твоих братьев; ты — зло их. Ты разрушал благо множества людей, он созидает его. Что же ты сделал?..
Мал смотрел вопросительно. Вадим слушал его, затаив дыхание. Старый кудесник никогда ещё не говорил с ним так.
— Но постой, старик! — воскликнул Вадим наконец. — Я не то узнать хочу от тебя. Ты говоришь, что между нами борьба. Но ты должен знать тогда, кто из нас выйдет победителем.
— Добро всегда было и будет сильнее зла.
— Стало быть, я должен оставить свою месть, преклониться перед врагом, молить у его ног о прощении?.. Нет, нет, никогда!
— Ты не можешь уже остановиться теперь. Ты должен довести своё дело до конца.
— Чтобы пасть в этой борьбе?
— Да, чтобы пасть.
— Но ты? Ты зачем берёг меня?
— Я должен был поступать так. С той самой минуты, как ты явился на этот свет, я знал уже, что ждёт тебя в этой жизни и должен был вести тебя к этому концу. Наши поступки не в нашей воле, высшие существа управляют нами, а они хотели, чтобы было то, что было.
— Нет, нет, ты не прав. Ты выжил из ума, старик! Весь Ильмень восстанет по моему слову и пойдёт за мной. Мы свергнем этого пришельца, этого предателя, и ты услышишь, что я скоро займу его место. Не он, а я должен быть князем славянским!
— Безумец! Ослеплённый! — усмехнулся Мал. — Ты сделаешь, что говоришь. Но это будет последним твоим делом.