Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 18 из 149



Зинченко усердно работал вместе с другими солдатиками. Он был одним из первых, прибежавших на пожар. «Китайскую грамотку» от него взяли, протокол о нападении на него неизвестного ему китайца составили. На другое утро должно было начаться расследование — никто особенной важности этому столкновению не придавал, и причиною его считали скорее казака, чем китайца. Тем не менее, Зинченко сразу же почувствовал облегчение: теперь долг службы был окончательно исполнен им, и казак решил немедленно же повидать приятеля-китайца, чтобы разузнать у него истинную суть всего происшедшего.

Теперь и ему самому невольно думалось, что подозрительный китаец, которого он дважды видел в тот день, — жених Уинг-Ти и хотел убить его, не иначе как под влиянием чувства ревности. Зинченко был даже доволен, что всё так вышло. Хорошенькая Уинг-Ти не на шутку затронула сердце удалого казака, и ему очень неприятна была мысль о каком бы то ни было соперничестве. Но едва только Зинченко очутился на улице, как огромный столб пламени ослепил его.

— Да никак это у Юнанки! — так и вздрогнул казак. — Что же это такое? Уж не образина ли поджёг... От этого народа всё статься может... Ахти, беда какая!

Он стремглав кинулся бежать к фанзе Юнь-Ань-О. Тревога уже была поднята, взводы солдат спешили к месту пожара. Зинченко не пристал ни к одному из них. Он был впереди всех. Но когда казак прибежал к ближайшему от объятого огнём дома месту, фанза его приятеля представляла из себя пылающий костёр, она полностью была объята огнём.

«Где же Юнанка? Неужели он сгорел?.. И Уинг-Ти? — весь дрожа от волнения, думал обеспокоенный донельзя казак. — Поджёг образина, как нить дать поджёг... Ну, попадись он мне теперь!»

Около пожарища он увидел Чи-Бо-Юя и Тянь-Хо-Фу, сыновей старого китайца. Оба парня стояли, беспомощно сложив руки, и глядели на огонь, не трогаясь даже с места, чтобы пробовать затушить его. Только когда пламя вдруг устремлялось к ним, инстинкт заставлял их несколько отодвигаться.

— Вы чего стоите, бездельники? — закричал им Зинченко. — Где отец, сестра?

— Почём мы можем знать это? — пожимая плечами, отвечал Чи-Бо-Юй.

— Как почём? Кто же должен знать?

— Всесильный Ианг знает всё...

Зинченко вспылил.

— Эх вы! — закричал он. — А ещё на русскую службу хотите! Куда вам. Ну, живо за мной!

Окрик подействовал. Китайцы так привыкли к пассивному повиновению, что всякое приказание исполнялось ими беспрекословно. Вместе с казаком они принялись тушить пожар, к которому только что даже и не думали приступаться.

Шатов тоже совершенно верно определил как место начата пожара фанзу Юнь-Ань-О. И ему показалось, что между этим бедствием и тем, что произошло при нём в фанзе старого китайца, есть неразрывно-тесная связь. Он поспешил к тому месту, где была фанза старика, но ему так же, как и другим, долго нельзя было подступиться к пылающему костру, в который быстро обратилась лёгкая постройка. Ещё издали он заметил Зинченко, усердно растаскивавшего пылающие бревёшки.

— Где сестра-то, спрашиваю я вас? — говорил он Чи-Бо-Юю и Тянь-Хо-Фу. — Её словно бы не видать нигде...

Уинг-Ти и в самом деле нигде не было.

Братья попробовали было поискать её в толпе, но сколько они ни расспрашивали попадавшихся на глаза знакомых, никто не видел маленькой китаянки.

С этим печальным ответом оба сына старого китайца вернулись к Зинченко. У казака даже холодный пот проступил на лбу, когда он услыхал, что Уинг-Ти пропала.

— Господи, да неужели она сгорела? — воскликнул молодец, и кровь хлынула ему в голову.

Только теперь вполне определилось его чувство к маленькой китаянке. До того Зинченко только «баловался», как думал он, а теперь он уже чувствовал, что любит эту Уинг-Ти всем своим простым, не испорченным ещё веяниями жизни сердцем.

Об отце своей возлюбленной, старом Юнь-Ань-О, Зинченко теперь и не думал. Участь старика мало интересовала его. Пока что он думал лишь о том, что странную для него задачу можно разгадать только при помощи старика, и потому так усердно разыскивал его...

Оторвавшись на минуту от своей работы, он увидал Шатова и поспешил к нему.

— Ваш-бродь, дозвольте высказать соображение.

— Говори, какое?

— Ведь это не кто иной, как образина, «красного-то петуха» подпустил!..

— Какая образина?

— Да та самая, что на меня с ножиком полезла...

— Ты-то почём знаешь?

— Окромя него, некому, ваш-бродь. Вот и Уинг-Ти пропала... Извольте судить, кто виноват...

— Какая Уинг-Ти?

— А девчонка, старикова дочка...

— Ты-то почём знаешь?

— Сердце говорит! — совершенно неожиданно сорвалось с языка у Зинченко; он густо покраснел и докончил уже застенчиво: — Извините, ваше благородие!

Шатов улыбнулся ему в ответ.

— Вот как! Ну, увидим, правду ли говорит твоё сердце!..



— Сердце-то — самый важный вещун, ваше благородие, — осмелел совершенно оправившийся от смущения казак. — Простите, ваше благородие, пойду потружусь ещё...

Он отошёл и вместе с сыновьями Юнь-Ань-О усердно принялся растаскивать тлевшие бревёшки фанзы.

Вдруг из груди казака вырвался крик не то испуга, не то изумления:

— Юнанка... мёртвый!

Среди оставшихся брёвен действительно был виден труп старого китайца. Он почти что сохранился. Упавшая крыша прикрыла его, и тело старика обуглилось только местами...

Забыв о возможности обжечься, Зинченко кинулся к трупу, и новый крик вырвался у него:

— Глядите-ка, Юнанка зарезан!

Крики казака привлекли к себе внимание. Около него сейчас же образовалась кучка солдат, матросов и китайцев. Они стояли, молча глядя на ужасную рану, зиявшую на горле убитого. Словно опытный хирург оперировал над несчастным Юнь-Ань-О. Голова держалась только на позвонках, шея же была перехвачена с одной стороны на другую ловким, верным ударом. Не было сомнения, что тут действовала опытная рука, привыкшая к операциям подобного рода.

— Что же это такое! — развёл руками Зинченко. — Кто же это его прикончил?

— Кто приканчивал, тот руки с ногой здесь не оставил! — сумрачно заметил один из матросов. — Пойди, ищи теперь ветра в поле! Эх, длиннокосые, длинноносые!

Действительно, трудно было бы искать убийцу несчастного Юнь-Ань-О.

Едва только Шатов, а за ним и Зинченко оставили фанзу старого китайца, как Синь-Хо был уже на их месте.

— Презренный раб! Червь недостойный пресмыкаться у ног верного! — тихо, но грозно заговорил он. — Это ты выдал меня русским?

— Клянусь, господин, памятью моих предков, что не при чём я тут, — воскликнул Юнь-Ань-О, лицо которого выражало теперь смертельный ужас.

— Кто же?

— Я не знаю, кто... ты видел сам, что я не отлучался от тебя ни на шаг...

Синь-Хо задумался.

— Кроме русских, никто не видел меня здесь. Но они даже не знают, кто я такой. Только один ты знаешь, зачем я сюда явился. Может быть, ты и не выдавал меня, но я уже не доверяю тебе. Ты умрёшь, Юнь-Ань-О!

— Господин, пощади! — взмолился старик. — У меня сыновья, дочь...

— Не её ли я видел сейчас?

Луч надежды блеснул для бедняка.

— Может быть, и её... Мне показалось, что я слышал её крик, когда сюда вошёл русский офицер...

Тогда пойди позови её сюда...

Это приказание встревожило старика.

— Что ты хочешь с нею сделать, Синь-Хо? — воскликнул он.

— Увидим. Пойди и призови её!..

— Ты убьёшь её...

Синь-Хо весь побурел.

— Презренный червь! Какое право имеешь ты спрашивать меня? Или ты забыл, кто я?.. Исполняй, что тебе приказано!

Голос его был так гневен, что Юнь-Ань-О направился было к дверям. Но родительское чувство остановило его. Он почувствовал опасность, грозившую его любимице, и остановился, быстро повернувшись всем корпусом к посланнику Дракона.

— Нет, Синь-Хо! — твёрдо сказал он. — Ты можешь убить меня, но я не приведу к тебе мою Уинг-Ти...

Глаза Синь-Хо засверкали, как у бешеного волка.

— Готовься же к смерти! — глухо крикнул он и обнажил скрытый под платьем кривой нож.