Эрлинг

Северин стоял у огромного окна кабинета ректора, сложив руки за спиной, и смотрел вдаль, словно пытаясь разглядеть что-то по ту сторону горизонта.

– Я не понимаю, – уже сокрушённо-устало лепетал ректор. – Что с вами случилось? Что вам не нравится? Коллектив? Студенты? Аудитории? Зарплата, наконец? Объясните мне, в чём дело? Обсудим всё, как деловые люди!

– Я не могу назвать себя деловым человеком, господин ректор, – отозвался профессор Эрлинг всё так же стоя спиной собеседнику. – Вы как работодатель меня полностью устраиваете. Именно поэтому я посчитал себя обязанным сообщить вам о своём увольнении, а не просто отбыл в неизвестном направлении. В случае, если бы меня сочли без вести пропавшим, моё место не могло бы считаться вакантным ещё месяца два, а то и дольше.

– Но это же смешно, в самом деле! А как же ответственность? А дети? Ваши навигаторы будут так огорчены!

– Зато гидропоники обрадуются, – сухо заметил профессор, не меняя позы.

– Нет, это решительно неописуемо! О! Профессор Лейнсборо! – радостно воскликнул ректор при виде вошедшей женщины. – Скажите хоть вы ему! Где я возьму математика посреди учебного года?

Профессор биологии едва удостоила хозяина кабинета взглядом и обратилась к стоящему у окна предмету разговора:

– С чего тебе взбрело в голову уволиться?

При звуках её голоса ректор вздрогнул: трансгалакт был его родным языком и о существовании каких-либо других он догадывался смутно.

– Наши студенты считают, что я должен перестать тебя преследовать, – отозвался мужчина на том же наречии, всё так же не отрываясь от окна.

– О, я вижу, выполнять прихоти подростков вошло у тебя в привычку, – ядовито заметила она.

Профессор Эрлинг ничего не ответил и даже не пошевелился.

– Куда ты собрался? – спросила женщина, прерывая затянувшуюся паузу.

На этот раз он пожал плечами.

– Не всё ли равно? Забьюсь в какой-нибудь угол. Какая разница, где влачить остаток дней, взывая к богам, чтоб он оказался покороче?

– Что за чушь ты несёшь? – нахмурилась она. – Какой ещё остаток дней?

– Пустой и бессмысленный, – ответил математик, поворачивая, наконец, голову. – Альдора больше нет, Антар взрослый самостоятельный мужчина, который во мне больше не нуждается, а ты… Не знаю, чем я провинился перед тобой, но ты намеренно причиняешь мне боль. Мне тяжело… это выносить. Полагаю, и тебе тяжело меня видеть. Прости, что не понял этого сразу. Я чувствую себя старым уставшим дураком.

– Ты позволил моему сыну умереть, – сказала она безжизненным голосом.

– Это был и мой сын, любимая, – сказал мужчина, глядя ей в глаза. – Я сделал то, что сделал, потому что этого хотел Альдор. И я повторил бы это снова.

– Он был всего лишь ребёнок! Ты же не позволял ему прыгать с крыши, пока он не научился левитировать!

Северин покачал головой.

– Нет, родная. Ребёнком он был, когда сбежал из Сварги. А тогда, на доске, он был уже взрослым. Взрослым могущественным магом, самым могущественным из всех, кто когда-либо рождался среди людей. И я не мог отказать своему сыну в маленьком одолжении, о котором он меня попросил.

– Ты даже не дал мне с ним попрощаться, – дрогнувшим голосом сказала она.

Мужчина опустил ресницы и свесил голову на грудь.

– Ты знаешь, за свою жизнь я нажил немало врагов. Но ни одному из них я не пожелал бы такой смерти. И я не жалею, что ты не видела всего из того, что сделали с ребёнком, которого ты носила под сердцем. Прости меня, если сможешь, но… я не мог позволить тебе быть там.

Он смотрел на неё взглядом полным такой любви и нежности, что Амелия Лонгдейл, также присутствовавшая на уговорах  профессора математики, едва не расплакалась от умиления.

– Я знаю, – продолжил он, так как Лоридейль Лейнсборо всё ещё молчала, – что должен был быть рядом с тобой, чтобы... знаю, что особенно важно это было в первые, самые тяжёлые дни и месяцы. Но я провёл десять лет бок о бок с царём фейри, который ненавидит меня даже сильнее, чем Милослава. Потому что я обещал нашему мальчику, что его смерть не будет напрасной. Если из-за этого я тебя потерял… – он снова отвернулся к окну, но на этот раз приложил ладони к стеклу. – Я люблю тебя, Мелисента. Тебя, мою жену и мать моих детей. Люблю больше жизни, чести, свободы… Но отказать Альдору в том, что он просил, я не смог бы и ради тебя. Если теперь тебе противно моё присутствие – я не стану тебе его навязывать. Когда-то я говорил, что мне легче умереть, чем видеть, как ты страдаешь. И это действительно так.

Не говоря ни слова, она подошла к нему, прижалась к его спине и обхватила руками. Глубоко вздохнув, Северин накрыл её ладони своими и снова опустил голову.

– Я тоже люблю тебя, – тихо сказала женщина. – Я всегда буду тебя любить, даже если мир перевернётся, что с ним, кажется, и произошло. И хочу, чтобы ты всегда был рядом со мной.

Лорд Эрлинг развернул жену к себе, обнял и прижался губами к её золотистой макушке.

– Я всегда буду с тобой, родная. Пока ты этого хочешь.

Она спрятала лицо у него на груди. По её щекам текли крупные слёзы. Он ласково отирал их, гладил её волосы и плечи. Потом лорд Эрлинг бережно поднял женщину на руки и понёс прочь.

– И что всё это значит?! – риторически обратился ректор к Амелии Лонгдейл, но неожиданно для себя получил от неё ответ:

– Мне кажется, – сказала женщина, смахивая сентиментальные слезинки кружевным платком, – это значит, что он остаётся.