Дневник Повелительницы Эмоций

Дима вспомнил. И Лера тоже вспомнила. Конкурс «Школа будущего — моя школа». Общегородской, под патронажем новоизбранного мэра, точнее, мэрши, если такое слово есть в русском языке. Сегодня она как раз должна была приехать на торжественное открытие. Как Дима добился, чтобы конкурс открывали именно в их школе, неизвестно, но он добился, и сегодня после пятого урока будет церемония. Приедет телевидение, может, даже кто-то с федерального канала. А от имени школьников должна будет выступать… Ну, конечно. Ксю Литвинова. Отличница, красавица, самая популярная девчонка в школе. На ее влог были подписаны все, или почти все. А родители Литвиновой? Мама, технический директор международной компании, спонсор как минимум половины городских мероприятий. Папа — ученый, астроном, директор исследовательского института и сам популярный блогер. На его канал в ютубе были подписаны шестьдесят тысяч человек, а серию передач про Солнечную систему показывали по местному каналу. Литвинова была звездой во всех смыслах.

И вдруг дурацкая ледышка, которая врезалась в Димину коленку. Что победит? Глубокая внутренняя борьба отражалась на круглом личике Димы. Запланированная церемония, которая должна пройти, как надо. Или синяк на коленке. Справедливость (ведь хулиганов надо наказать) или самолюбие (главное, пустить всем пыль в глаза)?

Левая бровь хмурилась — она была за справедливость. Литвинова совершила плохой поступок, Литвинова должна понести наказание. Губы обиженно подергивались. Они хотели получить прибыль от популярности Литвиновой. Они мечтали о славе, о телеке, о звании лучшего директора города.

— Делаем ставки, — пробормотала Лера еле слышно. Кто-то — то ли Литвинова, то ли Войцеховская — хихикнул.

— Мда… мероприятие… — Дима забарабанил пальцами по столу. — Совсем из головы вылетело.

Губы побеждали. Они складывались в мечтательную улыбку, а бровь, ну что ж бровь, она поднималась все выше, сдавала позиции, предавала раненую коленку.

И тут Лариса совершила роковую ошибку.

— А в кабинете они могут прибраться завтра, — прогнусавила она.

Дима дернулся. Улыбка исчезла, бровь искривилась еще сильнее.

Никто не смеет указывать ему, как поступать.

— Литвинова — не единственная отличница в нашей школе! — Он со всей силы саданул по столу ладонью, припечатывая приговор. — После пятого урока Смирнова, Войцеховская и Литвинова идут отмывать тридцать седьмой кабинет!

Глава 2

Одно ведро, три тряпки и три швабры.

Войцеховская тащила свою волоком, не парясь из-за того, что швабра грохочет, цепляясь за углы. Литвинова несла свою двумя пальцами на расстоянии вытянутой руки, словно боялась испачкаться или заразиться. Впереди шли Евгеша и завхоз Наталия Владимировна, большая как танк, прихрамывающая на левую ногу. Она почему-то всю дорогу до кабинета оборачивалась на них, и Лера была готова поклясться, что ее глаза, маленькие, похожие на изюм в булке, светятся страхом. Чего она боится? Что они украдут ведро? Кому оно нужно. Поубивают друг друга этими швабрами? А вот это гораздо более вероятно.

Тридцать седьмой кабинет находился в самом конце коридора первого этажа, за аркой. Там было темно.

— Вкрутите здесь уже наконец лампочку, — с раздражением проговорила Евгеша, пытаясь попасть ключом в замочную скважину.

Завхоз пробурчала что-то невнятное. Лера уловила только «три лампочки» и нечто, похожее на «чертовщину».

— Не говорите глупостей! — отрезала Евгеша, распахивая дверь. Внутрь, правда, не вошла, встала на пороге как швейцар в дорогой гостинице. — Войцеховская, Литвинова, Смирнова. Прошу. У вас два часа. Надеюсь, полы вы моете так же хорошо, как кидаетесь ледышками.

Очень хотелось сказать какую-нибудь гадость, но оно того не стоило. Евгеша была ужасно злопамятной.

Первой вошла Войцеховская, щелкнула выключателем. Литвинова за ней. Лера вошла последней, щурясь от света, неожиданно яркого после темного коридора.

— Что здесь вообще было? — удивленно сказала Литвинова.

Лера никогда не была здесь, но все школьные кабинеты особо не отличались друг от друга: светло-коричневые парты, деревянные стулья, доска, плакаты на стенах, шкафы. Стандартный набор. Тридцать седьмой не был исключением, разве что был поуже и окон в нем было меньше. Но дело было не в окнах и не в мебели. По кабинету словно ураган прошел. Парты перевернуты, стулья опрокинуты. Плакаты сорваны со стен, зеркальные дверцы шкафа разбиты, одна дверца выломана и криво висит на петле. Лампа на потолке, третья в крайнем ряду, помаргивала с раздражающим навязчивым треском.

— Офигеть, — сказала Войцеховская.

Она бросила швабру на пол, и грохот от ее падения почти заглушил более тихий и куда более тревожный звук. Поворот ключа в замке.

— Эй, вы чего? — Лера уперлась руками в дверь, зачем-то дернула задвижку, на которую можно было запереться изнутри. — Они нас закрыли!

Войцеховская подскочила к двери, забарабанила кулаками.

— Открывайте! Вы не имеете права!

— Сделаете дело, откроем, — прозвучал суровый голос Евгеши. — У нас нет времени вас тут караулить. Мэр приезжает через десять минут.

— А если нам надо в туалет?

— Два часа потерпите. Работай лучше, Войцеховская.

— Литвинова сейчас своей матери позвонит! Вы знаете, кто у нее мать? Она вас тут всех разнесет! Скажи ей, Ксю!

— Не буду я никому звонить, — сказала Литвинова с раздражением. Она уже села на парту и уткнулась в телефон. — К ним иностранцы в офис приехали, она с ними возится.

Лера прислушалась. Шаги без сомнения удалялись. Их реально закрыли тут и бросили. Это было слишком даже для Евгеши.

— Она боится, что мы испортим им мероприятие, — пробормотала Литвинова.

— А что, легко. — Войцеховская пнула свою швабру. — Для начала снимем видосик. Завуч запирает несчастных детей в разгромленном кабинете. Пойдет. Для конкурса самое то.

— У Димы негатив не прокатит. Ты что, его не знаешь?

Войцеховская сказала негромко что-то, Литвинова засмеялась.

Лере было все равно. Она не с ними, они не с ней. А вот что случилось в этом кабинете и почему до сих пор тут не навели порядок — хороший вопрос.

Лера опустила тряпку в ведро с водой, отжала, намотала на швабру. Два часа любоваться на Войцеховскую с Литвиновой — удовольствие так себе. За делом время хоть пройдет быстрее. Да и Дима вряд ли обрадуется, если они не сделают, что он сказал. На Диму было плевать, но расстраивать маму не хотелось.

— У тебя круто получается, Смирнова, — сказала Войцеховская, устраиваясь на подоконнике. — Махать тряпкой — однозначно твое призвание. Если где-нибудь учат на уборщиц, тебе туда.

— Тебе и на уборщицу не поступить, — сказала Лера.

— На фиг вообще куда-то поступать? Учеба для дураков и зубрил. Сейчас можно нигде не учится и повелевать всем миром. У Ким нет высшего образования, а кто бы отказался быть на ее месте?

— Я, — фыркнула Лера.

— Тебе на ее месте никогда не оказаться, Смирнова! Махай тряпочкой, полы себя сами не вымоют.

— Я вообще-то тоже не мечтаю о карьере Кардашьян, — хмыкнула Литвинова, не поднимая глаз от телефона.

— Ну я то в курсе, о какой карьере ты мечтаешь, Литвинова… А вы еще будете рассказывать внукам, что учились в одном классе с будущей звездой ютуба. Только на вечер выпускников я приходить не буду. Нефиг делать…

Лера перешла на другой ряд, жалея, что не прихватила сегодня наушники. От фантазий Войцеховской слегка подташнивало. Она поставила к стене валяющиеся швабры, подняла сорванный плакат, повесила обратно на гвоздик. Таблица Менделеева.

— Юлька пишет, это был кабинет химии, — сказала Литвинова. — Здесь работала какая-то Елена Владимировна. Я так смутно что-то вспоминаю. Полная такая, в очках. Волосы еще длинные, темные.

Лера пожала плечами.

— Нас такая не учила, — сказала Войцеховская.

— Ты помнишь наших учителей? — хмыкнула Лера. — Надо же, какой сюрприз.