На пересечении

Тем временем Родон продолжал объясняться, но скорее из вежливости, нежели действительно испытывая неловкость за то, что его семья доставляет врачу неудобство. Единственный человек, к которому Двельтонь испытывал необъяснимую неприязнь, был этот чужеземец, который за четыре года так и не стал своим в городе. Родон знал, что люди относятся к беловолосому весьма странно: они высмеивают его за глаза, но робеют и боятся, глядя в лицо. Столь же неприятное чувство испытал и сам Родон, когда впервые встретился с лекарем на празднике города. В тот день Эристель чудом спас маленькую девочку, угодившую в колодец. Именно тогда господин Двельтонь почувствовал неприятный озноб, когда встретился взглядом с зелеными глазами чужеземца, и даже его теплая улыбка не смогла скрасить ощущения того, что Родон заглянул в лицо чего-то неестественного.

Разумеется, Двельтонь понимал, что все это ему показалось, что вызвано это ощущение тем, что северяне в их краях – огромная редкость, поэтому их внешность кажется непривычной и даже пугающей. К тому же приезжий проявил себя, как талантливый лекарь, который, несмотря на молодость, был мастером своего дела. Выгнать из города столь ценного жителя было бы верхом неблагоразумия.

О лекаре Родону было известно немногое. Сход снега уничтожил небольшое поселение у подножия горы Скурт и унес жизни сотни людей, в том числе и супруги Эристеля. Сам мужчина в то время находился в соседнем городе, где свирепствовала белая лихорадка, и лишь по этой причине остался в живых. Возвращаться ему было уже некуда, поэтому лекарь покинул север и направился на юг, желая в первую очередь излечить собственные раны. Эта история вызвала у Родона сочувствие, поэтому он попытался забыть странное ощущение, возникшее при их первой встрече. Однако он не мог мысленно не ужаснуться, когда заподозрил симпатию своей дочери к этому человеку. Найалла стремилась получить свое любыми путями, и Родону оставалось уповать на то, что, не встретив взаимности со стороны врача, девушка наконец успокоится.

Сейчас, направляясь с ним по коридору в покои Найаллы, Двельтонь то и дело бросал на своего спутника внимательный взгляд. Прошло четыре года с их первой встречи, но Родон неосознанно стремился вновь почувствовать нечто странное, исходящее от этого чужеземца. Двельтонь словно искал подтверждение затаившейся в мыслях догадки, что лекарь с севера представляет собой опасность, быть может, настолько страшную, что нужно было что-то предпринять, и как можно скорее. Родона постоянно преследовало ощущение, что он теряет время, путаясь в своих сомнениях, и первое впечатление было куда более настоящим, чем все, что происходило потом. Этот кроткий, спокойный и вежливый человек тревожил его куда больше, нежели самые буйные нарушители городского порядка.

Тем не менее Родон сомневался. Он не мог допустить, чтобы его подозрения загубили жизнь невинного человека, который только начал восстанавливаться после гибели своей жены. Однако после зверского убийства трех «шутников» Родон все-таки решил написать письмо Аориану, полагая, что мудрец развеет его неприятные сомнения. Старик не отвечал долгие месяцы, но этим утром Родон внезапно получил письмо...

Когда молчание слишком затянулось, господин Двельтонь опять обратился к Эристелю, желая разбавить тишину очередной незначительной фразой.

– Полагаю, Найалла попросту перенервничала перед праздником. Знаете ли... Эти женские тревоги, – Родон холодно улыбнулся и отворил дверь в покои дочери. С одной стороны он думал, правильно ли поступает, позволяя девушке видеться с этим человеком. В конце концов, в городе есть еще несколько докторов. Однако с каждым разом Родон все больше убеждался, что выбрал верное решение, так как безответное чувство уже постепенно начинало вызывать у Найаллы разочарование. Оставалось лишь дождаться, когда девушке наскучит ее избранник, и тогда спокойно вычеркнуть наличие этого человека на территории замка.

Несмотря на день, шторы в комнате Найаллы были завешены, лишь на прикроватном столике горела заплывшая свеча. На постели лежала худенькая девушка с длинными темными волосами и протягивала руку кормилице, которая держала ее за кончики пальцев, то и дело всхлипывая. Тусклый огонек с трудом освещал лицо Найаллы, и эти желтые всполохи делали ее особенно болезненной. Так выглядела комната умирающей от чахотки, и от этой мысли Родон встревоженно посмотрел на Эристеля. Он прекрасно понимал, что его дочь устраивает очередной спектакль, но, как любящий отец, мужчина не мог позволить себе поставить под сомнение здоровье дочери и предпочитал лишний раз убедиться в том, что постановка не превратилась во что-то серьезное.

– Ах, моя маленькая госпожа, когда же проклятая хворь покинет ваше тело, и вы вновь сможете улыбаться? – прошептала кормилица, ласково поглаживая руку несчастной.

Найалла смогла лишь выдавить из себя слабую улыбку, но мысленно рассмеялась.

«Когда отец сдастся, и Эристель станет моим женихом», – подумала «умирающая», и ее сердце забилось чаще, когда она услышала шаги за дверью.

– Как ты, моя дорогая? – раздался голос отца, и Найалла медленно обернулась к Родону, глядя на него с любовью и нежностью.

– О, отец, – выдохнула девушка, пытаясь улыбнуться пересохшими губами. – Уже лучше. Скоро все пройдет.

С этими словами Найалла сделала вид, что пытается приподняться, но в тот же миг беспомощно упала на постель. При виде этого кормилица запричитала и начала протирать лицо девушки смоченным в прохладной воде платком. На лице отца на миг вновь появилась тревога, и он быстрым шагом приблизился к постели своей дочери.

– Быть может, лекарства нашего лекаря не столь действенны, и нужно пригласить доктора Клифаира, – пробормотал он и наконец обернулся к Эристелю, жестом приглашая его подойти ближе.