Меловой человек (ЛП)

Я не до конца уверен, правда это или нет, но никто не мог подтвердить слова мистера Хэллорана или опровергнуть их, если не считать девушки, которая уже никогда не заговорит. Теперь ее рот забит землей и червями.

Для субботнего утра было довольно тихо, но само утро вело себя, как капризный ребенок, который не хочет выбираться из постели, срывать с себя теплое уютное одеяло ночи и открывать занавески навстречу рассвету. На часах было уже десять, но улица оставалась сумеречной и серой. Мимо проехала старая машина и расплескала фарами тусклый свет. Бóльшая половина домов куталась во мрак. Несмотря на то, что близилось Рождество, никто не торопился украшать свои дома. Думаю, ни у кого не было праздничного настроения. Папа так до сих пор и не купил елку, да и я сам даже не вспоминал о своем приближающемся дне рождения.

Коттедж мистера Хэллорана выглядывал из темноты, как призрак, залитый мягким размытым светом. Машина стояла на парковке. Я притормозил неподалеку и огляделся. Коттедж стоял на отшибе, в конце коротенькой улицы под названием Эмори-Лейн. По соседству находилось всего несколько домов. Вокруг не было ни души. И все же, вместо того чтобы прислонить велосипед к стене дома мистера Хэллорана, я решил припрятать его в кустарнике через дорогу, там, где никто не смог бы его разглядеть. А затем быстро пересек улицу и взбежал по тропинке, ведущей к дому.

Занавески были открыты, но в доме царила темнота. Я постучал в дверь и затаил дыхание. Ни звука, ни движения. Я постучал еще раз. Все еще тихо. Ну, точнее, не совсем. Мне показалось, я кое-что услышал. Я засомневался. Может, он не хотел никого видеть. Может, мне стоит просто вернуться домой. И я почти так и сделал. Но что-то — сам не знаю что — вынудило меня остаться и шепнуло: «Просто войди».

Я медленно взялся за дверную ручку и повернул. Дверь открылась. Мои глаза обожгло плотной, непроницаемой темнотой гостиной.

— Эй? Есть кто-нибудь? Мистер Хэллоран?

Тишина. Я сделал глубокий вдох и шагнул вперед:

— Э-эй?

Я осмотрелся. Всюду по-прежнему теснились коробки, но теперь к ним прибавилось еще кое-что. Бутылки. Вино, пиво, бурбон «Джим Бим». Я нахмурился. Тогда я догадывался, конечно, что взрослые иногда выпивают. Но там была прямо-таки уйма бутылок…

И тут я услышал приглушенный шум воды, доносящийся сверху. Похоже, именно этот звук мне и почудился, когда я стоял снаружи. Я почувствовал облегчение. Мистер Хэллоран просто принимал ванну. Вот почему он не слышал стука.

Это, конечно, ставило меня в довольно неловкое положение. Я не мог просто взять и подняться наверх: а вдруг он голый и все такое. К тому же он поймет, что я влез в дом без приглашения. Но и снаружи я торчать не хотел: кто-нибудь мог меня увидеть.

Я терзался еще какое-то время и наконец принял решение. Пробрался на кухню, вытащил колечко из кармана и положил его на середину стола, туда, где его наверняка заметят.

Мне стоило оставить записку, но я не видел нигде ни бумаги, ни ручки. Я посмотрел наверх и заметил какое-то странное темное пятно на потолке. Каким-то образом оно схлестнулось в моей голове с непрекращающимся шумом воды, и я почуял неладное. Темноту в комнате внезапно вспорол свет фар проезжающей мимо машины. Я подпрыгнул от неожиданности и тут вспомнил, что забрался в чужой дом. А еще — о предупреждении родителей. Папа уже, наверное, закончил работу, да и мама скоро вернется. Что будет тогда? Что, если она увидит записку и захочет позвонить маме Хоппо и проверить?

С громко стучащим сердцем я вышел из коттеджа и закрыл за собой дверь. А затем перебежал улицу и вытащил велосипед из кустов. Домой я мчался так быстро, как только мог, там бросил велосипед на заднем дворе, пальто и шарф пристроил на вешалку, а себя — на диван в гостиной. Папа спустился вниз примерно через двенадцать минут после этого и сунул голову в дверь.

— У тебя все в порядке, Эдди? Ты что, выходил из дома?

— Хотел повидаться с Хоппо, но его не было.

— Почему ты не сказал мне?

— Я оставил записку. Не хотел тебя беспокоить.

Папа улыбнулся:

— Молодец. Как насчет печенья к маминому приходу?

— Неплохо.

Мне всегда нравилось готовить с папой. Некоторые думают, что готовка — это женское дело, но только не в случае с моим отцом. Он никогда не придерживался рецепта и всячески импровизировал. Получалось всегда либо вкусно до жути, либо до жути отвратительно, но в этом ведь и интерес, не так ли?

Мы как раз вынимали из духовки печенье с изюмом, мармитом и арахисовым маслом, когда услышали, как мама вошла в парадную дверь. Это было примерно через час после моего возвращения.

— Мы тут! — заорал папа.

Мама вошла на кухню, и я сразу понял: что-то случилось.

— В клинике все в порядке? — спросил ее папа.

— Что? А, да. Все хорошо. Все… в норме.

Выглядела она совсем не так, как выглядят люди, когда у них все в норме. Она была расстроена и встревожена.

— Мам, что случилось? — спросил я.

Она бросила на нас странный взгляд, а потом наконец сказала:

— Я проезжала мимо дома мистера Хэллорана по пути домой.

Я сразу же напрягся. Она видела меня? Да нет, точно нет. Я уже тысячу лет как дома. Может, ей кто-то сказал? Или все дело в том, что она — моя мама, а у нее — шестое материнское чувство, или что-то в этом духе, короче, она всегда знает, когда я что-то не то творю.

В общем, я не угадал.

— Там была полиция… и «скорая».

— «Скорая»? — переспросил папа. — Зачем там была «скорая»?

Она ответила тихим, приглушенным голосом:

— Они… выносили тело.

Самоубийство. Вот что произошло. Копы приехали арестовать мистера Хэллорана и обнаружили, что он плавает в переполненной ванне. Вода лилась и лилась на пол, из-за чего на потолке первого этажа надулся гигантский волдырь. Из него на стол капала бледно-розовая вода. В самой ванне она была красной — вперемешку с кровью из вен мистера Хэллорана, разрезанных от запястья до локтя. Ни шепота о помощи. Прощальный вопль.

Кольцо они тоже нашли. Кольцо, покрытое лесной грязью. Для полиции это стало решающим доказательством, в котором они так нуждались. Мистер Хэллоран убил Девушку с Карусели, а потом и себя прикончил.

Я так никому и не признался. Знаю, мне следовало это сделать. Но мне было двенадцать лет, я испугался до чертиков. К тому же вряд ли кто-нибудь поверил бы мне. Мама наверняка решила бы, что я просто пытаюсь помочь мистеру Хэллорану, но на самом деле теперь уже никто не мог ему помочь. Ни ему, ни Девушке. Какой смысл был в моем признании?

Послания закончились. Меловые человечки исчезли. Больше не было никаких трагедий или смертей. Наверное, самым серьезным происшествием из всех, которые имели место в Эндерберри в последующие несколько лет, стал тот случай, когда какие-то цыгане попытались стащить свинцовую облицовку с церковной крыши. А, ну и, конечно, тот случай, когда Майки врезался в дерево и чуть не убился вместе с Гавом до смерти.

Нельзя сказать, что люди сразу же обо всем забыли. Все эти трупы и зловещие дела сослужили Эндерберри плохую службу и создали городу дурную славу. Местные газеты еще несколько недель все это обсасывали.

— Скоро с каждым воскресным выпуском будут идти в комплекте бесплатные мелки, — пробурчала мама однажды вечером.

Толстяк Гав говорил, что его отец хотел переименовать бар в «Мелового человечка», но мать его отговорила.

— Рановато, — сказала она.

Спустя какое-то время в городе стали появляться странные люди, облаченные в очень удобные куртки и обувь. Они таскали с собой камеры и большие блокноты, слонялись по церкви и исследовали леса.

— Зеваки, — фыркнул папа.

Мне пришлось спросить у него, что это значит.

— Так называют людей, которые вечно смакуют всякие ужасы или шастают по местам, где случилось что-то плохое. Шакалы.

Мне кажется, второе название подходило им куда больше. Шакалы. Они были на них похожи — с длинными лохматыми волосами, вытянутыми лицами. Ходили они, пригнувшись к земле, точно к чему-то принюхивались, и без конца щелкали камерами.