Страница 26 из 62
И они ушли.
Все происшествие заняло три или четыре минуты, но казалось, что намного больше. Отец Мартин прокашлялся, но все равно слышались только рыдания отца Железного Майки.
— Мне очень жаль, что нас прервали. Сейчас мы все выйдем во двор и продолжим службу. Прошу всех встать.
Снова зазвучала музыка. Родственники Железного Майки оттащили его от гроба, и мы все вышли на улицу, на кладбище.
Не успел я переступить через порог церкви, как мне на голову упала дождевая капля. Я поднял голову. Лазурь неба затянуло густыми серыми облаками. Дождь застучал по крышке гроба и собравшимся людям.
Никто не взял с собой зонтики, и мы все сгрудились в яркую красно-голубую массу, сгорбившись под порывами нарастающего холодного ветра. Когда гроб начали медленно опускать в землю, меня пробрала легкая дрожь. Все цветы убрали. Как будто хотели подчеркнуть, что не позволят чему-то яркому и живому упасть в эту глубокую темную яму.
Я думал, что драка внутри церкви была худшей частью похорон, но ошибался. Это было худшей частью. Шорох и стук земли, падающей на крышку гроба. Вонь влажной грязи под умирающим солнцем сентября. Я смотрел на разверстую, зияющую дыру в земле и остро осознавал, что оттуда нет возврата. Не помогут никакие извинения, никакие увертки, даже записки от мамы. Смерть абсолютна и окончательна, и ничего с ней не поделаешь.
Когда все закончилось, мы медленно потянулись прочь с кладбища. В церковном холле устроили небольшой банкет — сэндвичи и напитки.
Мама сказала, что это называется «поминки».
Мы уже почти добрались до ворот, когда внезапно к маме с папой подошел их знакомый. Прямо за нами шел Толстяк Гав с родителями — они разговаривали с матерью Хоппо. Я видел в отдалении родителей Железного Майки, но сам он куда-то пропал. Думаю, он был где-то неподалеку.
Я внезапно понял, что остался один, — стоял, как потерянный, на границе кладбища.
— Привет, Эдди.
Я обернулся. Ко мне подошел мистер Хэллоран. Он надел шляпу, чтобы укрыться от дождя. В руках у него была пачка сигарет. До этого я никогда не видел его курящим, но помнил пепельницу у него дома.
— Здрасте, сэр.
— Как ты?
Я пожал плечами:
— Не знаю, честно говоря.
Была у него такая особенность, которой не обладало большинство взрослых, — ему не хотелось врать.
— Все хорошо. Ты совсем не обязан испытывать скорбь.
Я замялся. Я не был уверен, что знаю, как на это отвечать.
— Нельзя скорбеть обо всех, кто умирает, — сказал он, понизив голос. — Шон Купер был хулиганом. То, что он мертв, этого не меняет. И в то же время не делает случившееся менее трагичным.
— Просто потому, что он ребенок?
— Нет. Потому что у него не было шанса исправиться.
Я кивнул, а затем спросил:
— Это правда? То, что сказал полицейский.
— О Шоне Купере и его дочери?
Я снова коротко кивнул.
Мистер Хэллоран опустил взгляд на свои сигареты. Думаю, он очень хотел курить, но не решался на территории церкви.
— Шон Купер не был милым и добрым юношей. То, что он сделал с тобой… Многие тоже назвали бы это насилием.
Я ощутил, как кровь хлынула к моим щекам. Я не хотел об этом вспоминать. Словно почувствовав это, мистер Хэллоран продолжил:
— Но совершил ли он то, в чем обвинил его полицейский? Нет, я не думаю, что это правда.
— Почему?
— Я не думаю, что… та юная леди была в его вкусе.
— А…
Я не вполне понимал, о чем речь.
Он встряхнул головой:
— Забудь. Тебе больше незачем думать о Шоне Купере. Теперь он тебя не тронет.
Я подумал о звуке камешков, бьющих в мое стекло. О голубовато-серой коже, залитой лунным светом.
«Привет, говноед».
Я не был так уверен в этом.
Но все же сказал:
— Нет, сэр. То есть… да, сэр.
— Вот и хорошо.
Он улыбнулся и пошел прочь.
Я все еще пытался осознать все это, когда кто-то внезапно схватил меня за руку.
Я резко обернулся. Прямо передо мной стоял Хоппо. Его волосы уже растрепались, а рубашка была наполовину расстегнута. В руках он держал ошейник и поводок Мерфи. Но самого Мерфи рядом не было.
— Что случилось?
Он смотрел на меня дикими глазами:
— Мерфи. Он исчез.
— Выбрался из ошейника?
— Я не знаю. Такого никогда раньше не было. Он не такой уж вольнолюбивый…
— Думаешь, он домой побежал? — спросил я.
Хоппо потряс головой:
— Я не знаю, он же старый… Зрение и нюх у него уже так себе.
Он изо всех сил старался не поддаваться панике.
— А еще он не такой быстрый, как раньше, — добавил я. — И вряд ли ушел далеко.
Я огляделся. Взрослые все еще разговаривали. Толстяк Гав стоял неблизко, и я не мог привлечь его внимание. Железного Майки все еще не было поблизости…
И тут я увидел кое-что еще.
Рисунок на надгробии прямо возле церковных ворот. Он уже начал выцветать и слегка размылся под дождем, но все равно бросился мне в глаза. Он явно был здесь лишним и в то же время казался ужасно знакомым. Я подошел ближе. Мои конечности тут же покрыла гусиная кожа, а волосы почему-то стали сильно давить на голову.
Белый меловой человечек. Его ручки были раскинуты в стороны. На лице виднелась буковка «О», как будто он кричал. А еще он был не один. Рядом с ним кто-то грубо намалевал белую меловую собачку. Меня внезапно охватило дурное предчувствие. Очень дурное предчувствие.
Берегись Мелового Человека.
— Что это? — спросил Хоппо.
— Ничего! — тут же ответил я и вскочил. — Пойдем поищем Мерфи. Пошли!
— Дэвид, Эдди, в чем дело? — К нам подошли родители.
— Мерфи, — сказал я. — Он… сбежал.
— О нет! — Мать Хоппо прикрыла рот рукой.
Хоппо еще крепче сжал поводок.
— Мам, мы пойдем поищем его, — сказал я.
— Эдди… — начала было мама.
— Пожалуйста! — настойчиво добавил я.
Я видел, как она размышляет. Вид у нее был нерадостный, лицо — бледное и напряженное. Но, наверное, все дело было в похоронах.
Папа положил руку ей на плечо и коротко кивнул.
— Ладно, — сдалась мама. — Идите и поищите Мерфи. Когда найдете — возвращайтесь в церковь, мы будем в общем зале. Увидимся там.
— Спасибо!
— Давайте. Недолго!
Мы бежали по дороге и звали Мерфи по имени, но, наверное, зря, ведь он был глух как пень.
— Может, на всякий случай посмотрим сначала у тебя дома? — предложил я.
Хоппо кивнул:
— Да, давай.
Хоппо жил на другом конце города, на узкой улочке, где теснились дома с террасами.
Это была одна из тех улиц, где мужчины сидят на этих самых террасах, потягивая светлое пиво из банок, где по обочинам бегают малыши в подгузниках и вечно раздается собачий лай. Тогда я об этом не думал, но, наверное, потому, что мы никогда не зависали дома у Хоппо. Мы все жили в нормальных домах. Да, мой был немного потрепанным и старомодным, но все же он стоял на улице с хорошей дорогой, по краям которой росли деревья, и все такое.
Хотелось бы мне сказать, что дом Хоппо казался одним из лучших на этой улице, но это было не так. Окна закрывали пожелтевшие занавески, краска на входной двери облупилась, а крошечный дворик был весь завален битыми горшками, садовыми гномами и старыми шезлонгами.
Внутри царил ничуть не меньший хаос. Я помню, как подумал, что для уборщицы мать Хоппо не очень-то старательно наводит порядок в собственном доме. Всюду валялись кучи хлама — иногда в самых неожиданных местах: пустые коробки из-под кукурузных хлопьев громоздились на телевизоре в гостиной, в прихожей возвышалась гора рулонов туалетной бумаги, на кухонном столе валялись бутыли с отбеливателем и отравой для улиток. А еще жутко воняло псиной.
Мне нравился Мерфи, но запах явно не входил в число его достоинств.
Хоппо обежал дом и осмотрел задний двор, а затем примчался обратно и потряс головой.
— Ладно, — сказал я. — Поищем в парке. Он мог пойти туда.
Он кивнул, но я видел, что он изо всех сил старается не разрыдаться.