Страница 10 из 21
Отношения младенца и человека, который о нем заботится, определяемые биологической необходимостью, отличает взаимосвязь на психологическом и эмоциональном уровне (фото Д. Хэтч)
В наше время психологи и биологи-эволюционисты сходятся на том, что для матерей и младенцев привязываться друг к другу, устанавливать связь является естественным поведением, даже потребностью – то есть частью их эволюционной адаптации. Наличие связи видно по тому, что они постоянно находятся рядом, общаются друг с другом и испытывают эмоциональную привязанность. У нашего вида это особенно заметно, потому что дети у нас рождаются весьма зависимыми, нуждающимися в постоянной заботе, защите и обучении. Связь между матерью и младенцем является и частью нашей общей с приматами природы, и неотъемлемой частью и отличительной чертой природы человека.
На протяжении большей части истории человечества и в доисторический период детей сразу же после рождения выкладывали маме на живот. В наше время в большинстве культур это по-прежнему так. Более того, идея после рождения разлучать младенцев с матерями – полнейший новодел; она возникла лишь в последние 90 из по меньшей мере двух миллионов лет истории человеческого вида и лишь в странах Запада. Хотя детей у рожениц в больницах теперь забирают все реже и реже, вплоть до самого недавнего времени это являлось стандартной практикой; и даже сейчас новорожденных вскоре после родов временно забирают у матерей на обследование. Можно было бы сказать, что над теми из нас, кто в рамках западной культуры родились в роддомах и кого после рождения забрали в палату для грудничков, был поставлен эксперимент по прерыванию обычной связи между матерью и ребенком. Вплоть до недавнего времени вопрос о том, давать устанавливаться этой связи или не давать, вообще не стоял и женщина никогда не попадала в ситуацию, где порядок ее взаимоотношений с младенцем ставился бы под сомнение. Откуда же взялась эта практика разлучения?
В 1896 году изобретатель Мартин Куни разработал инкубатор – устройство, задуманное помогать преждевременно рожденным малышам. Куни первым предложил разлучать ребенка с матерью в качестве медицинской процедуры, призванной способствовать его здоровью. Он организовал целое шоу, смесь медицины и циркового представления, в котором собрал сотни недоношенных младенцев (в те времена сделать это было нетрудно, ведь врачи считали, что те и так не выживут), поместил их в инкубаторы и возил по различным выставкам и ярмаркам в Америке и Европе[37]. Матерям их возвращали, только когда они набирали 2,2 кг веса, но до того женщин к ним не подпускали. (Посещать своих малышей он им не разрешал, но давал бесплатные билеты на свои представления.) На фотографии выставки Куни, сделанной в 1915 году в Сан-Франциско, видно кирпичное здание с вывеской во весь фасад: «Инкубаторы с живыми младенцами!» В здании находились ряды крошечных, похожих на микроволновки металлических ящиков, внутри каждого из которых помещался запеленутый младенец. В те времена это выглядело очень современно, гигиенично и стерильно, однако своих матерей эти младенцы и в глаза не видывали.
Обустроившись со своей выставкой на острове Кони-Айленд, славившемся развлекательными аттракционами, за несколько десятилетий своей деятельности Мартин Кони выходил тысячи преждевременно рожденных младенцев. Чтобы компенсировать расходы на уход за ними, он продолжал возить их на представления, в том числе на Всемирную выставку в Нью-Йорке на рубеже 1940-х. Изобретение Куни оказалось настолько успешным, что его взяли на вооружение по всей стране, построив при больницах палаты для недоношенных. И даже более того – практика эта стала обычным делом, в том числе и для нормальных новорожденных. Считалось, что быть разлученным с мамой и помещенным в инкубатор под наблюдением медсестер полезнее для здоровья малыша, чем оставаться с матерью.
Проблема привязанности возникла примерно тогда же, когда рожать в больнице стало модным. В конце XIX – начале XX века женщины в западных странах, чтобы сократить материнскую и детскую смертность, начали регулярно рожать в больницах. Для полностью доношенных младенцев переход от домашних к больничным родам оказался как подарком, так и проклятьем. С одной стороны, благодаря тому что врачи получили возможность контролировать кровотечение и заражения, материнская и детская смертность резко снизилась. С другой стороны, беременность и роды стали частью медицинской модели, то есть их теперь воспринимали как болезнь, требующую лечения, а не как естественный процесс. В результате решения теперь принимал медицинский истеблишмент, а не сами матери. Обычно женщин помещали в палатах рядом с кроваткой малыша, но с течением времени в больницах разразилась эпидемия инфекционных заболеваний, в особенности сепсиса. В качестве меры предосторожности врачи стали даже полностью доношенных младенцев разлучать с матерями и помещать в палаты для грудничков. Матерям удавалось лишь мельком увидеть своего малыша при рождении – при условии, что женщина при этом находилась в сознании и не под общим наркозом, – после чего младенца быстро уносили в палату для грудничков. Там младенцы находились в обогреваемых яслях под надзором медсестер, но при этом не получали почти никакого физического контакта. Врачи считали, что для младенцев это наиболее безопасная практика. Руководствуясь соображениями безопасности для здоровья, врачи и персонал больниц также контролировали и процесс родов; мысль об «установлении привязанности» и том, что из этого следует, им даже в голову не приходила. Плановые больничные роды включали в себя правило, по которому грудничков из общей палаты возвращали матерям часов через 12 после родов, а затем – только по расписанию, для кормления.
В 1960-х годах процесс проведения родов в странах Запада стал постепенно революционизироваться. Под влиянием теории привязанности Джона Боулби и опытов на младенцах макак Гарри Харлоу врачи начали осознавать важность физического контакта для установления связи и младенцев перестали в обязательном порядке забирать в палаты для грудничков. Феминизм 1970-х, способствовавший реализации женщинами своих желаний, продвинул эту революцию еще на шаг дальше, оказав поддержку тем медсестрам и матерям, которые требовали вернуть мать и отца в жизнь новорожденного. В 1976 году два акушера, Маршалл Клаус и Джон Кеннел, на основе проведенных ими исследований выдвинули гипотезу о наличии во взаимоотношениях матери и ребенка решающего – и ограниченного по времени – начального послеродового этапа установления привязанности. Они обнаружили, что недоношенные дети чаще становятся жертвами насилия и хуже набирают вес; Клаус и Кеннел предположили, что, поскольку те родились преждевременно, были забраны у своих матерей и изолированы в палатах для грудничков, у них случился разрыв в нормальных отношениях «мать – дитя». Исследователи обнаружили, что хотя недоношенными рождаются только 7-8 % всех младенцев, среди избиваемых детей доля преждевременно рожденных составляла от 25 % до 41 %. Они высказали догадку, что к тому моменту, как этих детей вернули родителям, они уже пропустили решающий этап для установления привязанности и что вследствие этого у этих пар «мать – дитя» отсутствовала базовая позитивная связь, обеспечивавшая им здоровый эмоциональный и физический контакт. Клаус и Кеннел также оценили, сколько времени проводили разные женщины со своими новорожденными, и обнаружили, что те из них, кто после родов имели ранний контакт (в первые минуты или часы) с младенцем, при последующих осмотрах педиатра вели себя внимательнее по отношению к своим малышам и больше с ними взаимодействовали[38]. Критики отмечали, что характер поведения на осмотре педиатра едва ли может служить объективной мерой силы привязанности матери к своему младенцу[39]. Однако исследование Клауса и Кеннела подчеркнуло потребность младенца во взаимодействии с матерью сразу после родов или пребывании с нею в противоположность изоляции в палате для грудничков[40].
37
Klaus and Ke
38
Ke
39
Lamb, 1982; Lamb and Hwang, 1982; Goldberg, 1983; Trevathan, 1987.
40
Klaus and Ke