Страница 26 из 40
В том же году архимандрит Сергий сообщал епархиальному начальству: «В пустыни имеется помещение для странников, ежедневно оказывается приют 15–20 лицам, с выдачею при этом, по мере возможности, горячей пищи, при недостатке же таковой выдается хлеб и квас». После начала Первой мировой войны в обители был также открыт госпиталь для раненых воинов, в котором в августе 1917 г. лечились 29 человек.
В первые годы настоятельства о. Сергия монастырь продолжал расти. 30 июля 1916 г. архимандрит сообщал петроградскому губернатору: «Во вверенной управлению моему Троице-Сергиевой пустыни состоит монашествующего братства до 100 человек, до 70 человек вольнонаемных служащих…» В управлении столь многочисленной братией требовался большой опыт, который у о. Сергия несомненно был, так как он умело справлялся с обязанностями настоятеля[159].
Революционные события 1917 г. резко изменили судьбу архимандрита. Для братии началась длительная череда нестроений, разногласий и волнений. Часть «Константиновичей» покинула Россию, но о. Сергий отказался уехать с ними. Позднее он говорил: «После Февральской революции, во время беспорядков, Королева Эллинов Ольга Константиновна обращалась ко мне и предлагала уехать с ней в Грецию. Я от ее предложения отказался и заявил, что желаю оставаться со своей братией и в годину смуты, а не только в то время, когда мне приходилось ездить на великокняжеских автомобилях»[160]. Этот самоотверженный выбор привел смиренного служителя Господня на стезю страданий и исповедничества. Известно также, что некоторые «Константиновичи» по благословению о. Сергия сознательно остались в России и приняли мученический венец.
Близость к Великим Князьям «ударила» по настоятелю пустыни уже в марте 1917 г. Среди братии произошло разделение и 25 монахов с целью «оздоровления атмосферы монастыря» написали на него управляющему епархией епископу Гдовскому Вениамину (Казанскому) фактический донос, объявив в нем о. Сергия «ставленником бывшего Великого Князя Дмитрия Константиновича, митрополита Питирима и Распутина». Поддержанная местной «прогрессивной» интеллигенцией недовольная часть братии в этом обращении из 22 пунктов упрекала, среди прочего, архимандрита в том, что он «заставил всю братию подписать бумагу на преосвященнаго Антонина [Грановского], который 6 лет страдал за свободу в этой святой обители и просился на покой обратно сюда же», т. е. не допустил снова в пустынь одного из будущих «вождей» обновленцев. Неловко и даже стыдно читать сейчас прокламации поддавшейся тогда революционным искушениям части насельников обители.
Сторонники настоятеля в ответ 18 марта напечатали в газете опровержение и послали обер-прокурору Синода письмо, в котором говорилось: «О. Сергий пользуется среди местного населения всеобщим глубоким уважением… имеет строгость, но строгость справедливую… единственно к порядку». После проведенного расследования, показавшего, что строгость архимандрита действительно была справедливой, взбунтовавшейся части братии пришлось покаяться и взять назад свое заявление. Вскоре обе стороны примирились и просили оставить архим. Сергия настоятелем пустыни. 1 мая
1917 г. братия писала обер-прокурору: «Личность архимандрита Сергия нам всем, братии, хорошо известна как человека хорошего и безукоризненного поведения, а, будучи ризничным, благодаря его неусыпным заботам об обители, им сделано очень много хорошего, как-то: при его содействии была выстроена монастырская каменная больница, произведена реставрация братской трапезы, церкви монастыря украсились разными ценными пополнениями в украшении, а также и св. Престолы, ризница обогатилась весьма ценными богослужебными принадлежностями – словом, архимандрит Сергий своими трудами и заботами сделал для управляемой им обители очень много хорошего и полезного».
В результате о. Сергий был оставлен настоятелем, но для управления пустынью, на основании резолюции архиепископа Вениамина (Казанского) от 13 июня 1917 г., был учрежден Духовный Собор монастыря, состоявший из должностных лиц: настоятеля, наместника, казначея, ризничего и духовника. С этого времени все основные вопросы жизни пустыни решались не одним настоятелем, а Духовным Собором. С 16 по 23 июля 1917 г. архимандрит Сергий был командирован на Всероссийский съезд представителей монастырской братии в Сергиев Посад[161].
Октябрьскую революцию о. Сергий, по его словам, «воспринял как тягчайшее бедствие для страны, означающее безвозвратную гибель прежней России». Вскоре начались притеснения пустыни со стороны новых властей. Так, например, на заседании Петроградского Епархиального совета от 30–31 июля 1918 г. был заслушан рапорт архим. Сергия о самовольном отобрании у монастыря Стрельнинским советом рабочих и красноармейских депутатов конной косилки. В принятом тогда же решении говорилось: просить епархиального комиссара И. Ковшарова (расстрелянного в 1922 г. мученика) возбудить ходатайство перед советской властью о возвращении ее. Однако подобные прошения, как правило, успеха не имели.
Во второй половине 1918 г. – начале 1919 гг. те из Великих Князей – духовных детей архим. Сергия, кто сразу же после революции не покинул Россию, были убиты большевиками. Так, 18 июля
1918 г. в лесу близ Верхне-Синячихинского завода в 11 верстах от г. Алапаевска Пермской губернии погибли Великие Князья Игорь Константинович, Константин Константинович (младший) и последний владелец Павловского дворца Иван Константинович, а 23 января 1919 г. во дворе Петропавловской крепости Петрограда был расстрелян особенно близкий о. Сергию Великий Князь Димитрий Константинович.
В условиях начавшихся гонений и безбожной пропаганды вновь появились разногласия среди братии и нарушения монастырской дисциплины. Видя это, епархиальное начальство писало в пустынь в 1918 г.: «В настоящее время братия св. обители должна усугубить молитву и свой труд, а особенно хранить единение в союзе и являть свое послушание к распоряжению духовной власти и своему настоятелю»[162].
В начале 1919 г. насельники пустыни все-таки изгнали строгого настоятеля, и 17 февраля он подал прошение на имя Петроградского митрополита Вениамина: «Вследствие насильственного отстранения моего от должности настоятеля Троице-Сергиевой пустыни, с запрещением проживания в оной я остался в самом тяжелом и затруднительном положении. Не имея где голову преклонить и надеясь на любвеобильное сердце Вашего Высокопреосвященства, со дерзновением прибегаю к стопам Вашим, Всеблагостный наш Владыко, и смиренно прошу зачислить меня для временного проживания в Александро-Невскую Лавру»[163].
19 февраля архимандриту разрешили временное проживание в обители с условием служить по мере надобности за помещение. 15 апреля 1919 г. о. Сергий подал прошение о зачислении в лаврские священнослужители, и 5 мая Духовный Собор постановил выдать ему за совершение богослужений из братской кружки, так как архимандрит еще не был уволен от настоятельства в пустыни. 1 июня о. Сергию было предложено вести чередные богослужения по распоряжению кладбищенской конторы. Во второй половине 1919 г. новым настоятелем Троице-Сергиевой пустыни был назначен ее наместник игумен Иоасаф (Меркулов), и о. Сергия к марту 1920 г. зачислили в братию Лавры[164].
Однако в том же году архим. Сергий оставил обитель и перешел служить настоятелем в приходскую (ранее приписную к Троице-Сергиевой пустыни) церковь прмч. Андрея Критского, расположенную в километре от вокзала станции Володарская (Сергиево) и в трех километрах от пустыни. Окрестные жители, хорошо знавшие и уважавшие архимандрита по работе в Обществе ревнителей веры и милосердия, помогли ему обустроиться при Андреевской церкви. Духовный наставник великих князей стал близким другом многих простых жителей поселка Володарский. В тяжелые годы гражданской войны, голода и разрухи он сумел создать вокруг себя атмосферу теплого и бескорыстного общения.
159
Митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Владимир. Указ, соч. С. 144–146, 153.
160
АУФСБ СПб ЛО, ф. арх. – след. дел, д. П-83017, т. 1, л. 30.
161
Антонов В.В. Указ. соч. С. 3–4; Митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Владимир. Указ. соч. С. 146–147; Петроградский листок. 1917, 18 марта. № 66.
162
АУФСБ СПб ЛО, ф. арх. – след. дел, д. П-83017, т. 1, л. 32; ЦГИА СПб., ф. 678, оп. 1, д. 4516, л. 60, оп. 2, д. 3, л. 19, ф. 1883, оп. 52, д. 15, л. 5.
163
Российский государственный исторический архив (РГИА), ф. 815, оп. 11-1919, д. 16, л. 6.
164
Там же, оп. 14, д. 99, л. 26, д. 161, лл. 17, 50, д. 737, лл. 277, 279.