"Орчонок"

Языкового барьера (это по-умному так называется, когда ты на чужом наречии ни бум-бум) Шуйра не боялся. Потому что помимо родного знал еще целых два эльфийских: один прежний, на котором раньше все эльфы говорили, а второй поновее, который захватчики из-за моря привезли. И если на прежнем эльфийском многие сородичи Шуйры кое-как объясняться могли, но новый язык знал, думается, только он. А вышло это так.

В цитадели имелась библиотека. Большая, с целой кучей разнообразных книг. Какие ворованные, какие написаны обитателями поумней, какие вообще непонятно откуда взялись. А Шуйра в детстве был любопытным, пронырливым и очень смазливым. Что означает слово «смазливый», орчонок толком не знал и по сей день, но это качество ему крайне пригодилось. Когда маленький Шуйра проник в цитадель, залез в библиотеку и заинтересовался книгами, местные его гнать не стали, а сделали кем-то вроде домашней зверушки. Дрессировали на свой лад, кормили вкусными объедками со своего стола. А между делом научили читать и произносить все квенийские тенгвы. И лакомства, и знания Шуйра схватывал на лету, поэтому очень скоро прочел в библиотеке все, до чего сумел дотянуться. Но время шло, Шуйра вырос, утратил часть смазливости и был без лишней жалости выброшен из библиотеки и цитадели прочь, в казармы, к остальным оркам. Спустя годы, уже будучи разведчиком с железным кольцом в носу, Шуйра еще несколько раз тайком лазил в библиотеку, читал там книги и заучивал из них целые главы. Только жаль, поговорить на диковинном языке эльфов-захватчиков было не с кем. Разве что с самим собой.

…А между тем издалека послышался перестук лошадиных копыт. Кто-то ехал по дороге.

Ехал в одиночестве.

Шуйра сделал глубокий вдох, потом сгруппировался и приготовил аркан. Вскоре на дороге показался одинокий всадник на тонконогом коне в серых яблоках. Эльф был даже без кольчуги и меча, только длинный кинжал на поясе. Синяя мантия, черные волосы чуть ниже плеч (неплохой трофей), белая кожа и омерзительно сытый вид. Шуйра тут же некстати вспомнил, что сам последний раз нормально ел позавчера. Того ежика пришлось заманить своим странным обаянием, а потом прирезать и сожрать сырым, еще теплым, потому что от голода аж кишки сводило.

Впрочем, Шуйра не ненавидеть этого эльфа собрался, и даже не убивать.

Свистнул умело пущенный аркан, и всадник полетел из седла, конь промчался дальше, потом недоуменно затормозил. Второй аркан – надежно стянуты ноги, руки прижаты к телу, петля на шее, чтоб не завопил. Шуйра оттащил пленника к себе в кусты, связал понадежнее, заткнул рот. Конь тем временем подошел, ткнулся орчонку в плечо.

- И ты тоже, – Шуйра досадливо отпихнул от себя вытянутую серую морду с белым пятнышком между глаз. – Пошел прочь, скотина эльфийская, не до тебя!

Конь потоптался рядом, затем опять вышел на дорогу и принялся неспешно угощаться травой из зарослей напротив. Шуйра же повернулся к пленнику. Тот глядел на орчонка с омерзением, но без страха. Глаза были умные, не то, что у громилы Пурыша. И даже умнее, чем у Рыграха.

Шуйра выпятил грудь, прокашлялся и заговорил почти без акцента, стараясь, чтобы проклятый голос звучал хрипло и низко, как у нормального орка.

- Внемли же мне, о, недостойное отродье земли! Ибо глаголю я, что вы, эльфы, есть бесчестные, бесполезные и безжалостные существа, не желающие жить мирно и славить Владыку, всеблагого и всемогущего! Зачем, ах, зачем вы убиваете орков, которые ничего плохого вам не сделали! Все хотят жить, а вы своей войной нам жить мешаете!..

Глаза пленника полезли на лоб.

- Вы, о, злокозненные, – продолжал Шуйра, все больше распаляясь, – отвергали гостеприимство Владыки, обагряли мечи ваши кровью невинных, обманывали, сквернословили, выказывали неуважение к Тьме, а ведь это так нехорошо, недостойно и не подобает даже таким омерзительным созданиям, как эльфы! – от радости, что его слушают и дивятся (вон, уже брови домиком встали), Шуйра позабыл хрипеть и теперь говорил звонко, с искренним надрывом: – Устыдись же хоть ты, о, окаянный, и возверни мысли свои к истокам причин своего недостойного поведения, и позора всего твоего народа, ибо заблуждался он и был неправ, побуждаясь к этой жестокой и бессмысленной войне! Знай же: каждое мое слово есть торжество незамутненной истины над бездной дремучей лжи, в которую от сотворения канул ты, о, черномыслейший, и весь твой род! Плетете вы век от века свою ложь препоганую, надеясь смутить всякий просветленный мыслью разум!..

Увлеченный собственной речью, орчонок допустил непростительную ошибку: позабыл следить за дорогой и не услышал за своей спиной мягких торопливых шагов. А опомнился слишком поздно, лишь когда удар недюжинной силы сбил его с ног и приложил о дерево, да так, что в голове зазвенело, а сознание ненадолго помутилось. Шуйра услышал, как лопаются под острым лезвием туго затянутые веревки, а потом голос, в котором звенела сталь, обеспокоенно спросил:

- Все в порядке, Макалаурэ? Не ранен?

И бывший пленник ответил мягко, певуче, еще звонче Шуйры:

- Нет. Он ничего мне не сделал. Отряд не нашли?

- Похоже, орчонок здесь один. Удивительно, как он сумел забраться так далеко.

Шуйру за горло сцапала рука в латной перчатке, приподняла над землей. Он захрипел, пытаясь вырваться, поднял голову, увидел того, второго, да так и обмер от ужаса.

Высоченный, рыжеволосый, ненависть в холодных серых глазах. Этот, конечно, и в кольчуге, и при мече. Этот – самый жестокий из заморских захватчиков, побывавший у Владыки, казненный и восставший из мертвых только ради того, чтобы вечно убивать сородичей Шуйры.

- Враг всего живого и хорошего в этом мире, проклятый обманщик и захватчик, стыд и позор сотворения! – прохрипел Шуйра, решив, что терять ему уже нечего. – Но тебе не одержать верх! Пусть ты убьешь меня, но неотвратимое возмездие все равно тебя настигнет! Наше дело правое, победа будет за нами! Да здравствует Владыка – опора и защита порядка на этой земле… хррр…

Перед глазами засверкали разноцветные круги, пальцы на горле сомкнулись сильнее, что-то хрустнуло, и Шуйра начал обмякать.

- Осторожнее, Майтимо, ты его задушишь, – услышал орчонок на грани беспамятства.

- Я и собираюсь его задушить. Будет мне всякий грязный орк на литературном квенья Моринготто прославлять!

- Это что, пока ты спешил ко мне на помощь, он такую речь толкнул, я ушам своим не поверил… Да ослабь же хватку! Ты часто видишь орков, которые берут квенди в плен лишь для того, чтобы читать им проповеди на литературном квенья? На моей памяти это первый. Надо его допросить и разобраться, что к чему. А насадить его на клинок всегда успеешь.

- Да об этого психа даже меч марать неохота, – буркнул самый страшный эльф на свете, но пальцы немного разжал.

Шуйра судорожно вдохнул и принялся брыкаться с новой силой.

- Во веки веков тебе не попрать мою честь! Да погрязни ты в несчастьях, да пусть череп твоего коня в холодной пещере оплетут ползучие гадюки, да чтоб тебе своей злокозненностью подавиться!

- Честь, – задумчиво протянул Майтимо, без усилий удерживая брыкающегося орчонка на вытянутой руке. – Ты хоть знаешь, что это такое?

- Честь есть неоспоримый даже недостойными чувственный эликсир здравости разума и неколебимого достоинства существа, которое почитает себя оной обладающим! – оттарабанил Шуйра наизусть. Пусть не думают, что он совсем дурак! Правда, многие слова из этой тирады (включая саму «честь») Шуйра, как ни старался, даже приблизительно на родное черное наречие перевести не смог.

Он не видел, как эльфы синхронно вытаращили глаза и переглянулись. Зато почувствовал, как его с силой встряхнули.

- Не брыкайся, все равно не вырвешься. А ну, отвечай, где всего этого набрался?

- Ни единой тайны не суждено извергнуть моим устам в присутствии врагов всего живого, злокозненных эльфийских отродий, о, однорукий призрак! – ответствовал Шуйра, хотя внутри все заходилось от страха, и попытался лягнуть «призрака» ногой в живот. Разумеется, безуспешно.