"Орчонок"

====== “Орчонок” ======

А вот по глазам — тут уж и вблизи и издали не спутаешь. О, глаза — значительная вещь. Вроде барометра. Все видно — у кого великая сушь в душе, кто ни за что ни про что может ткнуть носком сапога в ребра, а кто сам всякого боится.

Михаил Булгаков, «Собачье сердце»

Я начал жизнь в трущобах городских

И добрых слов я не слыхал.

Когда ласкали вы детей своих,

Я есть просил, я замерзал.

Вы, увидав меня, не прячьте взгляд,

Ведь я ни в чём, ни в чём не виноват.

Юрий Цейтлин, «Генералы песчаных карьеров»

С самого утра клубы темных зачарованных туч над цитаделью извергли из себя добрую тысячу котлов ледяного дождя, и утоптанная земля лагеря превратилась в чавкающее грязевое месиво. По правде говоря, не такая уж эта земля была – песок да пепел. Ни травинки, ни былинки, все пропахло гарью, гнилым мясом, волчьим пометом и оружейной смазкой. Грязные полы походных шатров набрякли от влаги и лишь слегка качались на ветру.

Шуйра остервенело почесал плечо, выцепив из свалявшегося кожуха приятно лопнувшую на зубах вошь, и протянул к огню озябшие пальцы. Полдня у орчонка не получалось добраться до костра – грелись сородичи покрупнее, отпихивали прочь, щедро одаривая затрещинами. Теперь же лагерь затих, опустел. Одни спят, другие в западный лес за добычей пошли, а то совсем уже жрать нечего, прогорклая волчатина всем опротивела, а орчатину в начале осени нельзя, якобы время не голодное, войско Владыки должно себя беречь. Шуйра считал, что рядом с цитаделью в любое время года голодно, а по осени даже крыс не найдешь – забиваются в норы. Но помалкивал, ибо его не спрашивали. Да и вообще нечего умничать, когда ты тощий, бледнокожий до неприличия и обладаешь самым писклявым голосом в округе. Впрочем, чего жаловаться? Бледная кожа легко замарывается грязью, к голосу его уже все привыкли, а субтильное телосложение и ловкость помогли стать одним из лучших разведчиков и даже заслужить железное кольцо в нос. А затрещины Шуйра не только получать, но и раздавать большой мастак. Вон, и сейчас прорвался ведь к огню, отпихнул более слабых сородичей. Хорошо, тепло…

- Хорошо им там, – с ненавистью произнес громила Пурыш, за шиворот оттаскивая одноглазого латника рядом с Шуйрой и грузно плюхаясь на освободившееся место.

Шуйра с вежливым интересом повернул голову, показывая, что готов выслушать и присоединиться к намечающемуся потоку грязных проклятий. Громила Пурыш был тупой, а Шуйра умный, поэтому несколько раз вытаскивал сородича из смертельно опасных передряг, за что тот его еще ни разу по-настоящему не пришиб и разрешал в драке прятаться за своей могучей спиной. Очень удобно.

- Эльфам, – продолжил Пурыш, сплевывая в костер. – Понастроили крепостей на наших землях, сидят там, гады, греются, мясо свежее жрут…

- Чтоб им подавиться! – с готовностью подхватил Шуйра. Эльфов он тоже терпеть не мог. Приплыли из-за моря, развязали войну, Владыке угрожают. Звал их кто-нибудь, что ли? Так привольно без них жилось. Сам Шуйра не помнил, его тогда и на свете-то не было, родился спустя лишь двести лет, а прожил и того меньше – сотни еще не минуло. Но, что все зло в мире от эльфов, знал прекрасно.

- Ничего, наша еще возьмет, – посулил громила Пурыш, и, глядя на его кулачищи, сомневаться как-то не получалось.

- Интересно, почему эльфы такие злые? – задумчиво спросил Шуйра, обращаясь скорее к огню, чем к собеседнику, и мысленно отмечая, что задал сейчас риторический вопрос. Очень умное слово, наверное, кроме Шуйры его в лагере и не знает никто.

- Злые и все тут! – буркнул Пурыш. Он, естественно, понятия не имел, что риторический вопрос не требует ответа. – Чтоб им в котле с крысами кипеть! Чтоб их брюхо жадное лопнуло! Захапали нашу землю, у-у-у!

- Неужели в разумных тварях бывает столько жадности и злобы? – спросил Шуйра еще тише и риторичнее. Ему хотелось порассуждать, а тепло этому способствовало. – Может, они просто не понимают, что творят? Может, им никто не рассказал? Слышь, Пурыш, а ты когда-нибудь высказывал эльфу все, что думаешь о нем?

- Чурка ты облезлая! – громила залепил Шуйре подзатыльник. – Эльфы ж такие тупые, что по-нашему ни бум-бум.

- А вот если бы понимали? – не унимался Шуйра. – Есть ведь среди них толмачи.

- Станут эти толмачи тебя слушать, – процедил Пурыш. – Злыдни и дураки они все, ненавижу!

И дал Шуйре в нос, от избытка чувств. Шуйра поднялся, утер кровь и сам врезал Пурышу со всех силенок, а то ж уважать перестанет. Снова получил тумака, да такого, что отлетел в костер, опалил кожух и обжег руку от запястья до локтя. Больно!

Больше не нарывался. Сел рядом с Пурышем и пробормотал одними губами:

- Слушать не станут, подумаешь… Это смотря насколько крепко связать…

Идиотический план не родился за пару часов. Он зрел долго, на протяжении нескольких лет, но так случилось, что полностью оформился в руководство к действию именно в тот ненастный день начала осени, вскоре после разговора с громилой Пурышем. Но когда Шуйра радостно изложил его Рыграху, тот поднял разведчика на смех и хлестнул плеткой.

- Идиот ты убогий, – объяснил Рыграх Шуйре. – Да с какого перепугу тебе такое в башку шваркнуло!

Шуйра обиделся, потому что считал Рыграха куда умнее Пурыша, десятник все-таки.

- Сам ты идиот, волчьи зубы тебе в зад. Чего тебе не по нутру?

- Да всё! Нолдорская сталь по твоему брюху дурному плачет. Эльфы не успокоятся, покуда весь наш род не вырежут, и мы так же с ними должны, а не переговоры вести! Владыка устроил уже однажды переговоры, так эльфье племя предало его, пыталось обмануть, да вот только не на того напали…

- Знаю я эту историю, – перебил Шуйра. – Но неужели ни одна тварь там, за кольцом осады, ничего не способна понять?

- Ты, недоносок, себя умнее Владыки считаешь? – почти ласково уточнил Рыграх.

- Да нет же! – струхнул Шуйра. За такое голову отрубят, а тушу сожрут, невзирая на осень. – Я сам проверить хочу. Чего не пускаешь?

- Проваливай куда угодно, – Рыграх досадливо махнул плеткой, но Шуйра на этот раз увернулся. – Я тебя предупредил, чурбила. Но сотнику скажешь, что за языком пошел, потому что если он узнает, кой ляд тебе понадобился в эльфийских землях на самом деле, сожрет меня живьем, что одного из лучших разведчиков на дурь отпустил и самолично не грохнул. А то давай: плеткой по хребтине и готово дело. Эльфы-то тебя запытают, они твари на эти дела скорые, изобретательные.

- Да пошел ты! – отказался Шуйра от заманчивой перспективы. – Я еще лорда тебе на аркане притащу!

И снова увернулся, плеть только многострадальный кожух рассекла, не добравшись до позвоночника.

На поганых эльфийских землях светило солнышко. В отличие от сородичей, Шуйра любил солнечный свет, хотя даже под страхом смерти не признался бы в этом. Он шел быстро, налегке: из доспеха только кольчуга поверх драного кожуха и шапка с железными пластинами. За спиной ножны с ятаганом, на поясе два кинжала и три свернутых аркана. Сапоги удобные, мягкие, в них очень здорово красться. Шуйре так нравились эти сапоги, что он уже пять лет носил их, ни на минуту не снимая. А то ведь сопрут, жалко будет, где еще такие сапоги раздобыть, хорошие, ворованные-переворованные.

Когда до эльфийской крепости осталось всего ничего, Шуйра лег на брюхо и тихонько пополз, отыскивая среди леса проезжую тропу. Нашел, устроился на пригорке за кустами и принялся ждать. Дальше – дело техники. Тропа хорошая, наверняка по ней часто ездят. А эльфийские патрули не чуют Шуйру, как остальных разведчиков. И кони от него не шарахаются. Наоборот, всякое зверье орчонка очень любило, всегда доверчиво шло на зов. Белки спрыгивали на плечи, птицы так и норовили гнездо в грязной густой шевелюре свить, благородные олени давали потрогать себя за рога. Шуйра про это никому не говорил. Во-первых, где ж такое видано; а во-вторых, чтобы не посылали с охотниками. Почему-то распарывать глотку зверушке, напрашивающейся на ласку, было противно.