Эго и нечисть

~

Глава четвертая

~ Топор, помост, толпа ~

~ Казнь ~ Кац – вор ~ Продай мне голову ~ Неожиданная развязка ~

Когда шеф вышел из кабинета, я остался один на один с бархатным футляром. Он лежал на полу у моих ног. Я поднял его и положил на большой черный рояль, который стоял в углу. Футляр был очень легким, судя по весу, он мог бы быть пустым, снаружи отделан красивым черным бархатом и имел маленькую золотую замочную скважину. В кабинет беззвучно вошли Анна и Ли. Одна несла на подносе цепочку с золотым ключиком, другая в руках – нечто похожее на плащ-накидку без цвета и формы, вещь текла и переливалась в ее руках.

Взяв ключ, я, не задумываясь, подошел к футляру – я уже начал привыкать к тому, что форма и размер ключа и скважины не имеют никакого значения. Замочек мягко открылся, и футляр обнажил алый бархат своих внутренностей. Внутри лежал топор черного металла на длинной рукояти полированного дерева. Острие лезвия отсвечивало тонкой полоской сверхточной заточки. Топор казался практически невесомым, однако в движении он набирал вес и давал ускорение в геометрической прогрессии – я с трудом удержал его во время пробного взмаха и тем самым спас рояль от неминуемого вандализма.

– Рыцарь, вам пора, – впервые я услышал голос Ли, он ничем не отличался от голоса Анны. Девушки поклонились, и Ли набросила на меня плащ…

Первые лучи солнца упали на грубые свежесрубленные доски помоста, толпа уже собиралась и возбужденно гудела со всех сторон. Сквозь прорези в капюшоне я видел их лица, кривые черные зубы и жаждущие действа глаза. За моей спиной стояли помощники, оба крепкие, с огромными руками, одеты они были в черные плащи и капюшоны, мой плащ был алым. Опершись на огромный топор, я стоял перед плахой – темной колодой многовекового дуба со следами предыдущих казней. Толпа колыхнулась и отпрянула, стража, сомкнув щиты, стала оттеснять людей в стороны, оставляя за спиной проход шириной в длину копья. Прямо передо мной, в нескольких шагах, в толпе, воспользовавшись сутолокой и толкотней, городской воришка запустил руку под плащ соседа, вытянул оттуда кожаный кошель и умелым движением при очередном толчке толпы срезал его с пояса зеваки. Вор был черняв и неопрятен, лицо его сильно заросло, глаз он не поднимал, но даже в толпе можно было приметить его вжатую в плечи голову и маленький рост. Пытаясь быть еще незаметнее, он стал протискиваться подальше от жертвы, не показывая лица, поближе к эшафоту и уже у самых подмостков поднял глаза и оскалился, золотой зуб сверкнул на солнце – Кац! Мерзавец! Пес!

Загремела барабанная дробь, и на площадь въехала запряженная старым мулом тюремная повозка. Привязанная к столбу узница качалась на ухабах вместе с повозкой – она была без сил, ноги ее не держали, следы побоев, голода и страданий были видны издалека, на шее висела деревянная табличка, на которой дегтем было написано «ВЕДЬМА». Огненно-рыжие волосы были перевязаны зеленым платком за спиной, длинная грязная холщовая рубаха скрывала малейшие признаки тела. Мула под уздцы вел тюремный врач, сзади шла короткая процессия из двух монахов, они прятали головы под серыми капюшонами и перебирали четки. Повозка двигалась через клокочущую толпу, люди изрыгали проклятия, плевались, бросали в пленницу куски глины и навоза. Стража с трудом удерживала натиск толпы и периодически пускала в ход короткие мечи, которыми плашмя лупила особенно зарвавшихся по бокам. Повозка приблизилась к эшафоту, и я поймал взгляд знакомых зеленых глаз – Анна! Помощники палача, разгоняя зевак короткими острыми мечами, обернутыми в подолы своих плащей, срезали узницу со столба и, подхватив ее под руки, легко подняли на доски эшафота. Толпа взвыла и надавила на передние ряды, кто-то упал, кричали женщины, детей поднимали над головами, все жаждали крови. Чужой крови, сейчас, в страданиях и муках. Я подал знак, и узницу поставили на колени посередине помоста, монах что-то шептал ей на ухо, она же, широко открыв глаза, смотрела на золотистые лучи солнца, которые играли в облаках. Лучи начали согревать доски, и ночной иней стал медленно отступать в щели.

Послышались трубы, и толпа на едином выдохе повернулась к башне. Средь длинных флагов на балконе на возвышении стояло черное бархатное кресло, в нем, удобно расположившись, кутаясь в черный мех мантии, сидел Ян Дронович. Его оранжевые глаза пристально смотрели на меня. Справа от него стоял сервировочный столик с фруктами и высоким хрустальным бокалом с красным вином. Он отщипнул виноградинку и положил ее в рот. Резкий поток энергии пронзил мой разум, подобно тому, как меня ударило током по вине мерзавца Каца на троллейбусной остановке, я перестал быть наблюдателем этой сцены, я стал самим собой – современным цивилизованным человеком, горожанином с высшим образованием из мегаполиса, который никого в жизни, кроме насекомых, никогда не убивал, не присутствовал на казнях, не был на войне, и вообще, боится крови. Я ощутил, что стою с топором в руках на эшафоте, и это я должен совершить казнь. Ужас сковал холодом все мое тело, голова же разрывалась от внутреннего давления, казалось, вся кровь вселенной рвется в мой мозг, разрывая на части сосуды и артерии, перемалывая воспоминания и чувства, – нет! Только не я! Я не могу ЭТО сделать! Руки до синевы сжали рукоять топора, толпа притихла. Шеф кивнул и потянулся за бокалом. Помощники палача подхватили ведьму под руки и с треском разорвали ее рубище, обнажив плечи и грудь, положили ее голову на плаху. Со стороны казалось, что она прилегла поспать, голова лежала удобно на боку, огромный зеленый глаз косился на меня без всякого страха, медные локоны развевались на ветру. Меня вдруг поразила кажущаяся обыденность ситуации – она точно так же могла бы положить голову на подушку и с тем же выражением смотреть на меня зеленым глазом в ожидании ласки и нежности. Она не боялась, не молила о пощаде, не раскаивалась, не плакала – она просто смотрела и ждала. И я понял, что каждый миг в этой ситуации длится вечно, время развернулось веером, накрыло эшафот и, раскрутив вокруг своей оси всю площадь, вместе с толпой, плахой, стражей, метнуло этот комок праха в бесконечный космос.

Ян Дронович раздавил виноградинку зубами, и сок медленно потек ему в рот. К моему ужасу моя левая рука сама потянулась к Анне и крепко взяла ее за густой пучок медных волос, чуть ниже зеленого платка, наматывая кольца прядей на пальцы. Правая рука, легко перехватив рукоять топора с середины за конец, медленно пошла вверх к небу и застыла, я поднял глаза на Шефа. Мой внутренний мир развалился на молекулы, которые стелились по земле, собирались в пирамидки и воронки, летели с ветром моего сознания в никуда. Воля! Нет! «У вас нет доступа к такой функции», – отвечало естество механическим голосом. Боже, что же я делаю, я не могу.

Ян выплюнул косточку от виноградинки, топор с нарастающей скоростью, разрывая действительность на своем пути, с легким стальным звоном, не заметив малейшего сопротивления плоти, вгрызся в старую твердую плаху. Лезвие топора на две трети вошло в черное дерево, и колода с хрустом дала длинную трещину до самого основания. Черно-белая картинка, пропадающий звук, плывущие края объектов, горячие брызги и липкая лужа под ногами.

Вздох толпы поднялся тяжелым облаком над площадью, все остановилось, маятник повис в крайней верхней точке, время умерло. Я медленно опустил глаза на то место, где только что острие вошло в черную деревянную плоть. Колода видала многое на своем веку. Топор глубоко застрял в дереве, но работу свою сделал лишь наполовину, и извлечь его уже было невозможно… Приступ липкого отчаяния наступил коленом мне на грудь, воздев глаза к небу, я издал хриплый рев, который ознаменовал окончательное прощание с прошлым, картинка вернула цвет, появился звук, перед глазами стояли десятки людей в полной тишине, с открытыми ртами и глазами, вылезавшими из орбит, стража, забывшая о своем ремесле, монах с четками, выпавшими из его рук долю секунды назад, тюремный врач, схватившийся за голову, мул, жующий сено из яслей… На фоне этой абсолютно статичной картины перед глазами проскользнул Кац, остановился на миг, оскалился и показал большим пальцем вверх. В следующий миг я выхватил из ножен свой короткий меч, и клинок с оттягом довершил то, что не смог сделать мой топор.