Страница 4 из 16
«Получи, получи. Так тебе и надо. Им всем тоже было больно. Ты плевать хотел на крики, отпихивал ногами молящих о пощаде. Раз за разом. Год за годом. Столько лет. Что, снегом по волдырям – ай-ай-ай? Ты испытывал на живых людях яды, от которых кожа слезала кусками. Холодно? Ты оставлял пленников на морозе на несколько суток, приходил к ним, закутанный в химзащиту и куртку, пока они, раздетые и синие, просили тебя о милосердии. Ты заботился, совершая свои эксперименты, о выживании человечества? Лжец. Твоими стараниями на тот свет была отправлена добрая сотня представителей этого самого человечества. Мучайся, получай!»
– Я сошел с ума. Я сошел с ума… – повторял одними губами юноша.
Ему вспомнилась ярмарка в заброшенном здании торгового центра на станции Мытищи. Как же бесконечно давно это было…
Ребята из бункера Метровагонмаш тогда принесли на продажу огромную стопку художественных и религиозных книг, найденных в подвале Владимирской церкви, стоявшей неподалеку от завода.
Тогда еще совсем мальчишка, Дима с пытливым любопытством листал книги с житиями святых. «Чтобы смирить плоть свою, святой старец истязал себя кнутом и останавливался лишь тогда, когда кровь струилась с него ручьем…»
Память услужливо подбросила строчку, случайно увиденную почти десять лет назад. Тогда ученик Доктора Менгеле решил, что это бред и выдумки. Ну какой человек в здравом уме будет бить себя до крови? Парень недовольно отложил книжку и устремился вслед за Геннадием, который выторговывал у автоконструкторов очередную партию колб и реторт.
И вот теперь Дмитрий с внезапной ясностью осознал то, что не сумел понять раньше. Собственные страдания приносили ему успокоение. Ему казалось, что каждая секунда боли – это крошечная капля прощения. Пусть мертвые видят. Пусть принимают горькую исповедь.
Мертвые… Юноша остановился, глядя на два тела, припорошенные свежим снегом. Он узнавал, и от этого становилось жутко. На снегу, застреленный, рядом с Мариной, лежал Женя.
– Вот мы и встретились снова, – задумчиво прошептал Дмитрий. – Неужели тебе удалось выжить? Как? Это невозможно, настоящее чудо.
Женя мертвыми глазами смотрел в небо. На его лице застыла улыбка, он уходил почти счастливым. Марина лежала у него в ногах, под ее головой замерзла в алый лед лужа крови, рука сжимала пистолет. Дима все понял.
– Ты наконец-то свободна. Покойся с миром. Я никогда не верил ни в рай, ни в ад, но теперь уже сомневаюсь. Надеюсь, ты в лучшем из миров.
Он опустился на колени возле трупов. Его терзало, мучило то, что творилось у него внутри, хотелось говорить, оправдываться. Но в этом городе в живых остался только он. А мертвые не дают советов, да юноша в них и не нуждался.
В безотчетном порыве он коснулся окоченелой руки Евгения.
– Прости меня. Я верю, теперь верю, что после смерти что-то есть, и ты видишь меня оттуда, слышишь мои слова…
Женино лицо – изможденное, с запавшими глазами и черными кровоподтеками – хранило на себе следы болезни, вызванной транквилизатором Доктора Менгеле.
– Прости… – повторил Дмитрий. – Я знал, что так будет. Знал, но все равно сделал. Когда мы с Геннадием Львовичем создали этот препарат, я был в восторге. Несколько недель упорной работы увенчались успехом, мы научились синтезировать чистое вещество из спор грибов и доводить его до нужной концентрации, чтобы оно оказывало седативный эффект. Оно работало, правда. Но в том шприце было то, что убило бы тебя, практически концентрат. Это я стал твоим палачом. По приказу Доктора Менгеле? О, нет, это было мое решение, за которое я никогда себя не прощу. Тогда мне казалось, что мы совершаем научный прорыв. Но потом я спросил себя – зачем? Мы не нуждались в результатах этого эксперимента, по большому счету. Научное любопытство ценою в одну человеческую жизнь. Сколько жизней мы погубили не во имя выживания человечества, а ради эксперимента и удовлетворения собственной жажды власти? Почему мы не проводили опыты на мышах, а ставили их на живых, разумных людях? Почему? Ты сломал меня, Женя. Я осознал и уверился в том, что свернул не туда в своей жизни. Никто не давал мне права калечить и убивать. Никакая наука не оправдывает этих средств. Прости меня, пожалуйста. Веришь ли, если бы я мог повернуть время вспять, я бы взорвал к чертям бункер военных. Но я не понимал раньше. Теперь знаю.
Юноша поднял с земли размокший от снега блокнот. Дневник Марины Алексеевой. К записям из бункера в Раменках подклеены новые листы, исписанные аккуратным женским почерком. Последняя запись – 3 января 2034. «Сегодня я взорву бункер. Бона менте, товарищ полковник!»
– Значит, все-таки ты… – задумчиво пробормотал Дима, листая онемевшими от холода пальцами мокрые пожелтевшие страницы с растекшимися чернилами.
Дневник Алексеевой. Стоило ему оказаться в чужих руках – и с теми, кто нашел его, начинали происходить поистине жуткие вещи. Его владелица, как ангел Смерти, приносила с собой разрушения и страдания. Но теперь она мертва. А ее дневник – в руках у последнего выжившего Мытищ, у того, кого спасло невероятное стечение обстоятельств, практически чудо. Круг замкнулся, и начался новый виток истории.
Глава 2
Нагорное
– Э, живой? – голос, искаженный фильтрами противогаза, прозвучал настолько неожиданно, что Дмитрий едва не повалился лицом вперед, на мгновение лишившись равновесия.
Юноша выдохнул и медленно обернулся. Рядом с ним стояли две фигуры в защитных костюмах, вооруженные допотопными охотничьими двустволками.
– Вы кто такие? – прохрипел он, чувствуя бесконечную глупость своего положения и внезапное облегчение. Люди. Живые. Враги, друзья, какая разница. Уже все равно.
– Ты это, вставай, застудишься. Чего без резины шастаешь? Кто такой будешь? – прогудел мужчина, однако ствол оружия не отвел, так и держал на прицеле.
Его говор – простоватый, похожий на деревенский – отчего-то успокоил Диму. Этот не выстрелит.
– Мне нужна помощь, – произнес юноша, поднимая руки.
– Да мы видим, – в голосе собеседника прозвучала горькая ирония. – Ты откуда тут такой взялся-то? Смотреть страшно.
Бывший помощник Доктора Менгеле молча указал пальцем вниз.
– Тьху, мать, не знал бы, шо там бункер, думал бы, черт по мою душу явился, – мужчина размашисто перекрестился затянутой в резиновую перчатку рукой.
Дмитрий удивленно вскинул брови и вдруг расхохотался. Он смеялся, срывая связки, в голос, и вдруг зарыдал, горько, с подвываниями, упал на колени и продолжал плакать, размазывая по лицу слезы вместе с кровью и копотью.
– Эй, эй, малой, ты это… Завязывай, что ли! – растерянно пробасил второй, скидывая на землю большой, туго набитый рюкзак.
Юноша поднял на него страдающие глаза.
– Помогите мне. Я последний живой здесь, – всхлипывая прошептал он.
«Черт из преисподней. Вот я кто. Помощник дьявола, Доктора Менгеле…»
– Слышь, Ефремыч, пошукай химзу и респиратор, да давай к домам, – обратился к товарищу мужчина, помогая Диме подняться на ноги.
Парня укутали в резиновый плащ, нацепили на лицо маску.
– Идти можешь?
– Смотря как долго, – мрачно ответил Дима, вдруг ощутив такую слабость, что задрожали колени.
– Долго, – протянул мужчина. – Деревню Нагорное знаешь, тут рядом, восемь километров пешком? Тьху, мать, не дойдет ведь. Дотащим, Ефремыч?
– Дотащим, – за окулярами противогаза блеснули живые, добродушные глаза.
Ефремыч передал товарищу рюкзак и опустился на корточки перед парнем.
– Залезай на закорки, только держаться сам будешь, – скомандовал он.
Дмитрий с трудом забрался на спину мужчине и обхватил его за шею. Замерзшие руки свело болью, резина химзащиты терлась об обожженное тело. Но юноша молчал, стиснув зубы, радуясь, что спутники не видят его перекошенного лица.
Ефремыч крякнул и выпрямился, подхватывая парня под колени.
– У меня рюкзак тяжелее тебя, заморыш, – беззлобно ухмыльнулся он. – Ну, вперед. Бог не выдаст, свинья не съест.