Пугливая (ЛП)

— Кэсс, подожди…, — говорит он, но я не останавливаюсь.

Я, не задерживаясь, иду через кухню, мимо кабинета Аманды и через пожарный выход прямиком на улицу.

Там холодно, жутко холодно, но мне плевать. Миновав ряд мусорных контейнеров, я выхожу на парковку и пускаюсь бежать.

Я возвращаюсь домой в рекордно короткие сроки. Тринадцать минут — не помню, чтобы я когда-либо так быстро бегала. Лишь оказавшись на нашей подъездной дорожке, я замедляюсь и осматриваюсь в поисках каких-либо признаков Дэймона.

Его здесь нет. Я видела его машину на стоянке перед офисом шерифа, и он никак не мог вернуться пешком. У меня по-прежнему нет ключей от собственного дома, хотя это уже не важно.

Я захожу на задний двор и отыскиваю в лежащей у стены стопке дров подходящее полено. Размахнувшись им, словно бейсбольной битой, я обрушиваю его на окно кухни. С третьего удара оно разбивается.

На какой-то момент мой взгляд задерживается на том месте, где зарыта Дженнифер, и я тут же чувствую острый укол зависти. Подумав о том, как, должно быть, спокойно подо всей этой землёй, я отбрасываю палено и, подставив два больших кирпича, забираюсь на кухню.

В дом врывается холодный воздух, но я не обращаю на это никакого внимания. С военной точностью я собираю всё необходимое: бритвенное лезвие, оставшуюся водку, стул и припрятанный у меня в спальне под половицей пузырек Перкоцета. Я отношу все это в ванную, где менее двенадцати часов назад Дэймон смывал с моей пылающей кожи кровь Рэя.

Надеюсь, он найдет меня мертвой и истёкшей кровью.

Надеюсь, он заплачет.

И, надеюсь, его растерзает тот факт, что меня убило ни что иное, как его любовь, его темнота.

Пока наполняется ванна, я закидываю в рот по три таблетки и запиваю их обжигающей водкой. У меня не получается принять слишком много, поскольку к горлу подступает тошнота, но и этого уже достаточно, чтобы на время заглушить боль, пока я не провалюсь в сон, или не потеряю сознание, или хрен знает, что там будет перед смертью. Закидывая в рот таблетки, я замечаю свое отражение в зеркале, и глядящая на меня оттуда девушка, так чертовски меня злит, что я сжимаю руку в кулак и разбиваю зеркало на кусочки. Из костяшек пальцев течет кровь, и меня пронзает резкая, горячая боль. Хорошо. Отлично.

Я раздеваюсь до нижнего белья. Мое тело усеяно синяками и ссадинами, выдающими тайны, о которых я никогда бы не смогла рассказать. Я погружаюсь в ванну, с поверхности воды поднимается пар. Прежде, чем я смогу подумать, прежде чем начну сомневаться, я беру бритву и вспарываю ею кожу на левом запястье. Вот чёрт, это больно. Даже при том, что уже начали действовать обезболивающие, это все равно так больно, что меня мутит. Кровь хлещет из лучевой артерии, словно сироп, намного сильнее, да и быстрее, чем я ожидала. Комната вращается. Твою мать. Может, мне все-таки не придется резать другую.

Но Дэймон. Он в любой момент может вернуться домой. Найти меня. Спасти. А потом сделает так, что я до конца своих дней никогда больше не останусь одна.

«Режь другое запястье», — твердит у меня в голове мрачный голос.

Держать бритву в левой руке, когда из нее хлещет кровь и все такое, невероятно трудно, но я справляюсь. Я проделываю то же самое с правым запястьем, не слишком глубоко, но достаточно, чтобы это не заняло много времени.

Выронив лезвие куда-то в воду, я опускаю голову на край ванны. Я, смеясь, смотрю на свои запястья, а затем все погружается в блаженную прекрасную темноту. До Дэймона это была очень неплохая жизнь. До него у меня была такая чудесная жизнь.

ГЛАВА СОРОК ПЕРВАЯ

Лео

Она очень недвусмысленно дала мне понять, чтобы я не приближался к ее дому. Но здесь что-то не так. Что-то чертовски не так. Не знаю, что произошло прошлым вечером после того, как Кэсси вернулась домой. Я видел, как она добралась до дома, вошла внутрь и включила свет. Видел, как домой приехал Дэймон. Как в ванной комнате, а затем и в спальне Кэсси, включился свет, и, наконец, как весь дом погрузился в темноту. Не было ни шума, ни борьбы, ни какого-то сигнала, который я отчаянно ждал. И поэтому я вернулся в постель, а затем, зажав в руке оставленные Кэсси трусики, подрочил и кончил на простыни, на которых мы с ней только что трахались, впервые за восемь лет.

Но девушка, которую я напугал этим утром в закусочной, резко отличалась от той, что бежала прошлым вечером к двери своего дома. Что-то случилось. Что-то плохое. И я намерен выяснить, что он с ней сделал.

Только бы она открыла эту чертову входную дверь. Я стучу и стучу, барабаню кулаком в дверь, но всё безрезультатно. Жму на звонок. Что-то не так. Во мне нарастает тревога. Я должен попасть в этот дом. Должен собственными глазами убедиться, что с Кэсси всё в порядке. Когда она уходила из закусочной, ее взгляд напугал меня до усрачки. Взгляд, который я никогда раньше у нее не видел, даже после той аварии.

Я обхожу дом и сквозь тающий снег пробираюсь к задней двери. Я уже собираюсь ее подёргать, как вдруг замечаю, что окно кухни разбито. Дерьмо. Если она там одна, и кто-то к ней вломился, я непременно должен попасть в дом и спасти ее. Если понадобится, я убью любого, лишь бы только уберечь ее от беды. И мне плевать, если из-за этого меня ждёт камера смертников.

Я бесшумно залезаю в окно, пробираюсь сквозь проделанную дыру и как можно тише опускаюсь на кухонный стол, а затем на пол. Я осматриваю нижний этаж, а потом, перешагивая через две ступеньки, крадусь вверх по лестнице и на полпути вздрагиваю от внезапного скрипа половиц.

До меня доносится шум воды, и именно туда я и направляюсь — в ванную. Я пытаюсь открыть дверь, но она чем-то заблокирована изнутри.

— Кэсси!? — кричу я.

Теперь, узнав, что она в ванной, я уже не беспокоюсь о взломщике — я беспокоюсь о том, что делает избитая девушка в ванной в середине рабочего дня. Если она нежится в пене после изнурительной смены в закусочной, если она слушает Айпод и поэтому меня не слышит, то я заменю ей сломанную дверь и тысячу раз извинюсь.

Но в глубине души я знаю, что Кэсси вовсе не отдыхает, не слушает музыку и не принимает чертову ванну. Прежде чем она бросилась бежать, я увидел у нее в глазах этот затравленный взгляд; я и сам пару раз уже испытывал это чувство. Целыми днями после того, как нашел в колодце Карен. Ночами после того, как слетел с моста и погубил мать Кэсси. Долгие годы, что провел в тюрьме «Лавлок», и все превратилось в один длинный кошмар. Я увидел в ее глазах этот взгляд. Взгляд, говорящий: «Не знаю, смогу ли я жить дальше».

— Кэсси! — еще раз на всякий случай кричу я.

Ничего. Я изо всех сил бью плечом в дверь, снова и снова. С третьего удара она слегка приоткрывается, совсем чуть-чуть, но мне этого вполне достаточно, чтобы заметить смертельно бледную и неподвижно лежащую в кровавой ванной девушку.

— Вот, дерьмо, — бормочу я и пинаю ногой дверь до тех пор, пока она не приоткрывается настолько, что я могу свободно просунуть туда руку.

Я вижу упирающийся в дверную ручку стул, отбрасываю его и, распахнув дверь, кидаюсь к ванной. Я падаю коленями на кафельный пол и, оцепенев от шока, смотрю на Кэсси. Она чертовски бледная, на ней только лифчик и трусики, тело усеяно синяками и ссадинами. Но меня сейчас беспокоят не они, а глубокие порезы на руках, из которых хлещет кровь. Кровь, которая начинается ярко-красным потоком и рассеивается по воде бледно-розовым цветом. Ее волосы веером рассыпаются у ее плеч, она кажется ангелом. Кажется мертвой.

— Нет, — шепчу я и, вытащив ее из ванны, кладу на кафельный пол.

Одно за другим я хватаю висящие на вешалке полотенца и обматываю ими ее запястья. Подняв их вверх, я с помощью гравитации пытаюсь остановить стремительный отток крови из одинаковых глубоких рваных ран у нее на запястьях. Одной рукой я держу ее ладони, другой — нащупываю у нее на шее пульс. Он такой слабый, что я едва чувствую биение ее сердца, из последних сил качающее оставшуюся у нее в теле кровь, чтобы хоть как-то ее сохранить.