Страница 43 из 66
Лео
Кэсси уехала на сорок минут, и почти всё это время я пребываю в уверенности, что она не вернется. Не знаю, почему. Просто от разливающегося по телу беспокойства и от навязчивого голоса у меня в голове, который непрерывно твердит:
«Какого хрена ей захотелось со мной общаться после того, что я ей сделал?»
Может, она настолько меня возненавидела, что привезла меня сюда специально, чтобы я нарушил условия своего досрочного освобождения и вернулся в тюрьму. Ее мать теперь мертва, может быть Кэсси таким способом пытается восстановить справедливость.
В смысле, я это заслужил.
Поэтому, когда она, в итоге, возвращается, я чуть ли не плачу от облегчения. У нее совершенно невозмутимое выражение лица, а ее зеленые глаза на фоне повязанного на шее черного шарфа кажутся резкими.
Она не рассказывает мне, где была, а я не спрашиваю. Мне достаточно просто быть с ней, смотреть, как она сидит напротив, на расстоянии вытянутой руки. Когда приносят ее заказ, я уже наполовину съел гамбургер и картошку фри. Я гляжу, как она открывает рот, кладёт на свой розовый язык листик салата в фермерском соусе, и чуть не кончаю в джинсы. А ведь она просто ест гребаный салат.
— Ты в порядке? — медленно жуя, спрашивает она.
Я киваю и, прежде чем ляпну какую-нибудь глупость, беру гамбургер с беконом и запихиваю его в рот.
Вдруг ее осеняет.
— Эй, а когда ты получил назад свои права?
Я сглатываю.
— В две тысячи девятнадцатом. (Книга «Пугливая» была написана в 2017 году. Соответственно Лео должен получить свои водительские права только через два года – прим. пер.)
Она качает головой, но на ее лице нет и следа неодобрения, это скорее… озорство. И когда она протягивает через стол руку и отодвигает от меня ключи, я не спорю.
***
Как только мы возвращаемся в Неваду, Кэсси, девушка, которая раньше всегда, когда я был за рулём, настаивала, чтобы я снизил скорость, вжимает педаль в пол и на пятнадцать минут сокращает нашу предыдущую поездку в Лоун Пайн. Лихачка. Мне даже нравится, что она за рулем; так я целых три часа могу украдкой бросать на нее взгляды, пока она покусывает внутреннюю сторону щеки и постоянно переключает радиостанции, щёлк-щёлк-щёлк. По мере приближения к её дому, она всё сильнее сжимает руль и в последний момент сворачивает не к себе, а ко мне.
— Я могу отвести тебя прямо до дома, — говорю я и, когда она останавливается рядом с моим самодельным жилищем, оглядываюсь на ее пустую подъездную дорогу.
Я не могу дышать, эта девушка просто всепоглощающая.
Она заглушает двигатель и отдает мне ключи.
— Не думаю, что твоё появление у моего дома — это удачная идея, — отвечает она. — Особенно вместе со мной.
— Верно, — говорю я. — И как я об этом не подумал?
— Похоже, ты немного рассеян, да?
— Это был довольно странный день, — отвечаю я.
— Хороший день, — тут же добавляю я. — Просто…
— Не совсем то, что ты ожидал?
— Точно, — соглашаюсь я.
Мы сидим в тишине. Мне не хочется прощаться и смотреть на то, как она уходит к своему дому. В смысле, я все еще не уверен в реальности происходящего. Может, у меня галлюцинации. Потому что мне не верится, что я только что смотался в Калифорнию и обратно со своей бывшей девушкой, чью мать я убил.
— Ну, ты не пригласишь меня войти? — наконец, спрашивает она.
Давление у меня груди разливается, словно волна обжигающей лавы.
— А ты хочешь зайти?
Она смотрит на меня.
— Ты в тюрьме позабыл о хороших манерах?
— Прости. Просто… я думал, что ты теперь в жизни на меня не взглянешь.
Я смотрю в пол, на маячащую перед нами линию реки, куда угодно, только не на нее.
— Лео, — тихо произносит она, положив руку мне на плечо.
От ее прикосновения я вздрагиваю. Мне оно совершенно чуждо. Я отвожу плечо и открываю дверь.
— Давай, — хрипло говорю я, чувствуя в горле ком размером с Неваду. — Ты здесь простудишься.
***
В комнате тепло, и я понятия не имею, какого хрена мне делать. У меня нет ни пива, ни водки, ни даже чертовой газировки, чтобы предложить Кэсси. Когда она входит в мое дерьмовое жилище и садится на неубранную кровать, я вспоминаю о том, сколько всего у меня нет.
— На что похожа тюрьма? — спрашивает Кэсси и, сняв обувь, усаживается на кровати, скрестив ноги.
Фыркнув, я опускаюсь на другой край койки, как можно дальше от нее.
— Ну, если ты читала мои письма, то должна это знать.
Я смотрю на свои ноги, но это не мешает мне краем глаза уловить то, как мгновенно замирает Кэсси.
Я бросаю на нее быстрый взгляд.
— Что?
Она делает глубокий вдох.
— Письма?
У меня снова это щемящее чувство. И мне это совсем не нравится. Мне хочется, чтобы оно прошло.
— Ну, после своего отъезда я писал тебе каждую неделю.
— Бред, — говорит она, и в ее глазах блестят слезы. — Бред.
Тонет, тонет. Все тонет.
Я утопаю в невозможности происходящего. Дэймон. Ну, конечно. Я убил его жену. Ясно, что он прятал письма. Он трахал свою падчерицу, пока я гнил в тюрьме. Естественно, что он перехватывал все мои сообщения. Какой же я идиот, раз думал, что за восемь лет мои письма остались без единого ответа, что их даже не вернули отправителю.
— Он добрался до них, так ведь? — говорю я. — Он, сука, до них добрался.
Мы оба долго молчим. Кэсси плачет, тушь двумя черными ручьями течет у неё по лицу. Я всю жизнь только и делаю, что заставляю эту девушку плакать.
— О чем в них говорилось? — тоненьким голоском спрашивает она.
Она похожа на несчастную маленькую девочку. Я этого не хотел. Не хотел доводить ее до такого отчаяния.
Я не отвечаю. Кэсси соскальзывает с кровати, и в какой-то момент мне кажется, что она сейчас уйдет. Но она не уходит. Кэсси встаёт передо мной, настойчиво упираясь мне в колени, пока я, наконец, их не развожу, и тогда она растворяется в пространстве между моими бедрами. Она так сильно плачет, что вряд ли вообще меня видит.
— Кэсси, — расстроенно говорю я.
Одной рукой я беру ее за подбородок, а другой вытираю ей слезы. У меня шершавые кончики пальцев, а ее кожа словно бархат, и я очень надеюсь, что не причиню ей вреда.
— В них говорилось, что я очень сожалею, — шепчу я и, прижав пальцы ко рту, чувствую на них солёный привкус её слез. — Что я хотел бы поменяться с ней местами. И что я тебя любил. Люблю.
Она кладёт руку мне на плечо, и я почти отшатываюсь. Почти. Я не знаю, что делать, когда она ко мне прикасается. То, как она до меня дотрагивается, толкает меня к грани безумия. Как будто умом мы оба знаем о том, что я натворил, но наши тела об этом позабыли. У меня в висках стучит кровь. Пульсирует член. Мне нужно на воздух.
Я встаю, решительно беру Кэсси за плечи и отодвигаю ее в сторону. Я нацелился на дверь и морозный воздух, но Кэсси это не волнует. Она преграждает мне путь, глядя на меня так, словно подначивает сделать это снова. Пока не натворил глупостей, я отхожу в сторону и опять пытаюсь ее обойти, и что выдумаете? Она снова не даёт мне пройти. Потянувшись ко мне, она обхватывает меня за шею и притягивает к себе. Наши лица почти соприкасаются. Я чувствую на своих губах ее дыхание; учащённое, почти судорожное. Сердце стучит у меня в груди грёбаным отбойным молотком, моё терпение вот-вот лопнет, словно туго натянутая резинка.
Я так быстро дышу, что, кажется, у меня сейчас будет сердечный приступ, и я умру прямо здесь. От такой близости с другим человеком у меня мурашки по коже. После того, как я восемь лет не прикасался к женщине, даже несмотря на ночь с Дженнифер, иметь к кому-то чувства почти невыносимо. В то же время, я всем своим существом пытаюсь удержаться от того, чтобы не схватить Кэсси и не бросить ее на кровать, потому что именно этого мне и хочется.