Страница 25 из 66
Как и ожидалось, корреспондент переходит к разговору о деле Карен — семнадцатилетней Карен Брейнард, убитой в рассвете лет.
Они сознательно умалчивают о настоящей Карен. Глубоко порочной Карен.
Она перетрахалась со всем, что двигалось, включая всю футбольную команду.
Она большую часть жизни провела под кайфом.
Сказать по правде, Карен Брейнард была не очень-то приятным человеком. Она вела себя, как полная дрянь.
Но у нее было красивое лицо, заслуживающее внимания прессы, а потому после смерти она — герой, она трагична, она идеальна.
Сегодня люди будут говорить о Карен Брейнард.
Корреспондент снова переключается на Дженнифер, призывая всех, кто хоть что-нибудь знает, звонить на специальную горячую линию. 1800 - ДЖЕННИФЕР. Мне жаль операторов. Жаль Карен. Карен была не из богатой семьи. Для Карен не открывали горячую линию. Для Карен даже не сделали объявления с ее лицом, пока с момента ее исчезновения не прошло несколько дней, а к тому времени было уже слишком поздно.
— Те ее ищешь? — спрашиваю я Дэймона.
Он хмуро глядит на меня.
— А ты как думаешь? Я шериф. Конечно, я ее ищу. Ее весь город ищет. Где ты была вообще?
Он оглядывает меня с ног до головы.
— Продолжай заниматься собой, дорогая. Остальные будут искать твою подругу Дженнифер.
Он протягивает руку и поворачивает на телевизоре выключатель. Экран становится черным, и вокруг нас снова повисает привычная тишина.
«Она мне не подруга», — хочется сказать мне, но я прикусываю кончик языка и ничего не говорю.
Я облизываю потрескавшиеся губы и делаю большой глоток кофе.
— Думаешь, она мертва? — спрашиваю я.
Дэймон встает, кладет пустую тарелку в раковину и, взяв с кухонного стола ключи, поворачивается ко мне.
— Мы опоздаем, — говорит он. — Бери свои вещи.
Я совершаю большую ошибку, решив выйти из дома через заднюю дверь. Вот тут-то и оживает мой самый страшный ночной кошмар. Моя собака по-прежнему мертва. Это был не сон, это произошло на самом деле, но сама я похоронить ее не могу, а мне некому помочь. Я останавливаюсь и опускаюсь на колени возле ее окоченевшего тела, чтобы погладить запорошённый снегом мех.
— Эй! — кричит из машины Дэймон.
Я вынуждена проглотить слёзы и уйти от нее к автомобилю.
На пассажирском сиденье полицейской машины Дэймона лежит стопка цветных плакатов. Жизнерадостная Дженнифер улыбается лучезарной улыбкой со школьной фотографии супер высокой четкости.
Я поднимаю стопку плакатов и, пока Дэймон проезжает по нашей заваленной снегом подъездной дорожке, укладываю их себе на колени. Мой взгляд прикован к Дженнифер, худшая часть меня воображает, как она умерла, что с ней сделали в самом начале, и кто. Я больше не поднимаю глаза. Не хочу видеть очертания моей запорошенной снегом собаки, застывшие вокруг нее пятна крови и дыру у нее в черепе размером с пятак.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Кэсси
К нашему приезду весь центр города уже кишит репортерами. Настроение мрачное, даже неловкое. Может ли весь город сообща испытывать неловкость? Они стесняются, это точно. Ган-Крик редко осаждают толпы гостей. Особенно таких, которые суют вам в лицо микрофоны и забрасывают вас вопросами, когда вы еще пребываете в полусонном состоянии.
Дэймон паркует патрульную машину прямо напротив входных дверей полицейского участка, у него измождённое и напряженное лицо. Должно быть, отвечать за целый город вроде нашего, это просто кошмар. Особенно, когда случается нечто подобное.
Представляю, что будет твориться дома, если в ближайшее время эту девушку не найдут.
— Это не люди, а гребаные стервятники, — бормочет он, и я согласно мычу в ответ.
Он выходит из машины и открывает для меня дверь.
Подцепив одним пальцем кожаный ремешок, Дэймон протягивает мне мою сумочку, и я изображаю на лице искусственную улыбку.
— Спасибо, — говорю я, беру сумку и перекидываю ее через плечо.
Затем надеваю свои огромные солнцезащитные очки, купленные в магазине «всё за доллар», — день для меня уже слишком яркий.
— Ты в порядке? — спрашивает Дэймон.
— Как всегда, — отвечаю я, уходя от него, прежде чем он успеет сказать что-нибудь еще.
Мне следовало спросить его, в порядке ли он, но это значит притвориться, что мне не все равно. Мне нужно сделать кое-что важное, кое-что срочное.
Я знаю, что я — сволочь, потому что меня должен беспокоить тот факт, что девушка, с которой я выросла, пропала, но у меня есть более насущные дела.
Сначала мне нужно позаботиться о себе. Уже опаздывая на смену, я направляюсь в закусочную, которая находится в пятидесяти шагах отсюда. Я проталкиваюсь сквозь толпу журналистов, нетерпеливо трущихся у дверей, в которые им запрещено входить. Они вынуждены толкаться снаружи в снегу, чтобы урвать свой кусок мяса, свои звуковые фрагменты, свои достойные новостей цитаты обезумевших от горя друзей и членов семьи Дженнифер.
Я замечаю Кейси Маллиган, девушку, с которой когда-то ходила в школу. Накручивая на палец прядь длинных светлых волос, она выдавливает перед телекамерой пару увесистых слез, и, как и в прошлый раз, меня поражает, что в этом мире наибольшее внимание уделяется людям, которые меньше всего этого заслуживают.
Тем не менее, я рада, что это не я. Последнее, что мне нужно, это торчащая у меня перед носом камера. Я незаметно и без посторонней помощи проскальзываю мимо, невидимая девушка с пустотой внутри. Заметив всё еще стоящие у дверей ящики с молоком, которые каждое утро доставляют в гриль-бар, я на ходу бросаю на один из них свою сумочку и подхватываю его на руки, что есть силы, напрягая мышцы живота, чтобы не уронить тринадцать с лишним килограмм веса. Один из наших постоянных клиентов придерживает для меня дверь, и я, благодарно улыбаясь, тащу ящик с молоком через закусочную к расположенному на заднем дворе холодильнику.
Держа в руках кучу молочных бутылок, я иду по главному проходу, минуя ряды столов и лихорадочно обсуждающих Дженнифер клиентов, как вдруг происходит это.
Я вижу его. Его.
Я останавливаюсь.
Мои руки перестают работать. Я роняю все: ящик с молоком, сумочку, своё натренированное нейтральное выражение лица. Сумочка летит на пол, бутылки с молоком с бесцеремонным грохотом разбиваются, а их синие пластиковые крышки отскакивают и разлетаются в разные стороны.
Я потрясённо опускаюсь на колени. Люди смотрят на меня, но мне не до них. Все мое внимание сосредоточено на стоящем передо мной зеленоглазом призраке. Осколки, словно укусы огненных муравьёв, жалят мне колени, и я поджимаю ноги, принимая сидячее положение.
— Черт! — произносит Лео, присев передо мной на колени. — Кэсс. Кэсси. Ты в порядке?
Все мое тело горит, кожу пронзают слабые покалывания, от которых у меня кружится голова. Это чувство расползается от груди по конечностям, будто лесной пожар, в то время как я, ошеломлённо застыв на месте, сижу на заднице посереди закусочной под раздающиеся вокруг голоса и перешептывания.
Я завороженно смотрю, как передо мной, словно чья-то пролитая кровь, огромной лужей растекается молоко. Оно устремляется ко мне, как маленькое цунами, и тут у меня в голове нарастает мучительный шум.
— Ты сейчас потеряешь сознание, — говорит Лео, протягивая руку, чтобы помочь мне подняться. Его слова доносятся откуда-то издалека. — Господи, Кэсси, ты белая, как мел.
Я неуверенно поднимаю руку, и это напоминает ту самую вспышку электричества, о которой всё говорят.
Я чувствую, как это нарастает в кончиках моих пальцев, этот электрический разряд чего-то незримого, что хочет соединиться с его незримым. Но не успеваю я с ним соприкоснуться, как вдруг мое запястье обхватывает чья-то ладонь и одёргивает мою руку от парня — нет, от мужчины — который, как я думала, все еще в тюрьме.
— Он тебя обидел? — раздавшийся у меня в ушах голос Дэймона выводит меня из полу фантастичного состояния.