Страница 16 из 19
На стадии эмбриона у всех людей имеются рыбьи признаки, а также зачаток хвоста. Подавляющее большинство рождаются без этих признаков, но встречаются такие заболевания, как «рыбный запах тела», «сухая, рыбья кожа», нуждающаяся в постоянном смачивании, даже чешуя и хвост. Соматические заболевания часто признаются рекапитуляциями, а вот возможность психических рекапитуляций, как правило, не признается. В этом, на мой взгляд, заключается главная проблема общей теории филогенеза психики. Признание шизофрении в качестве филогенетического заболевания; признание факта, что шизофреники и аутисты – это попавшие в не свой век носители партиципированного мышления, – вот начало решения проблемы происхождения человеческого сознания.
Если шизофрения и, соответственно, аутизм были стадией в филогенезе, они должны рекапитулироваться в онтогенезе, согласно биогенетическому закону. В норме – в состоянии детства, в патологии – во взрослом состоянии.
Морфогенез человека опережал психогенез исторически, свидетельством чему являются ископаемые прямоходящие гоминины возрастом 7–6 млн лет, но без эндокранных признаков мышления и речи. Этим можно попробовать объяснить стадиальный разброс физических и психических рекапитуляций в онтогенезе. Анатомические признаки рекапитулируются раньше – на стадии эмбриона; аутизм – на стадии младенчества.
Новорожденный, будучи морфологически уже человеком, с точки зрения психологического развития еще эмбрион. Если его изолировать с колыбели, телесно он сформируется как полноценный человек, но психически он будет неполноценен (примеры с императором Иоанном Антоновичем, султаном Мустафой I, Каспаром Гаузером). У животных все по-другому. Привлечем в качестве примера практику. В прошлом люди запирали в тесных клетках в одиночестве новорожденных поросят, а потом уже взрослых сгоняли на выпас. Это были совершенно нормальные животные как физически, так и психически. Социум (стадо) формировался за считаные часы; животные активно общались и прекрасно понимали друг друга. То же самое наблюдается с собаками. Выросшие без контакта с себе подобными т. н. «цепные псы», оказавшись в случае потери хозяев на улице, находят бродячих собак и спустя короткое время ничем от них не отличаются, занимая свое место в иерархии стаи. Невозможно представить себе беспроблемное формирование социума из взрослых людей, выросших в условиях изоляции с младенчества (феномен маугли).
Разница, на мой взгляд, заключается в том, что социальность животных инстинктивна, а человеческая социальность – это качество, интериоризируемое с первых шагов, но не врождённое, не инстинкт. Не случайно А. Н. Леонтьев пишет о необходимости «очеловечивания психики ребенка», добавляя при этом: «И я могу лишь согласиться с мыслью профессора А. Пьерона, который в лекции о становлении собственно человеческого в человеке говорил: «Ребенок в момент рождения лишь кандидат в человеки…» (Леонтьев А. Н., 1983. С. 79).
Ребенок в первый постнатальный период является психологическим эмбрионом. Он не сможет стать человеком разумным, не пережив все положенные стадии, которые радикально отличаются от того, что мы наблюдаем у животных. Дети, вырванные из этого процесса, не могут «очеловечиться» в полной мере. Известны случаи с младенцами, выросшими среди животных. Вполне вероятно, что в собачьей или обезьяньей стае они сразу становились адаптивны, но они становились психологическими собаками, обезьянами и при возвращении в общество никакие усилия психологов и педагогов не могли сформировать полностью человеческий психотип в этих обладателях человеческих тел. До настоящего времени мы не имеем других серьезных теорий, объясняющих сугубый характер психики малых детей, кроме теории Пиаже, а в ее рамках – учения об аутической стадии.
Эгоцентризм
Далее он приводит основные признаки детской пра-логики:
1. Эгоцентрическая логика более интуитивна, скорее синкретична, чем дедуктивна, рассуждения ее не явно выражены. Суждение перескакивает с первых предпосылок прямо к выводам, минуя промежуточные этапы. (Вспомним полисинтетизм первобытных людей и то, как они делают синтез, минуя анализ. – В.Т.)
2. Она мало останавливается на доказательствах и даже на контроле предложений. Ее общим представлениям гораздо быстрее сообщается чувство уверенности и безошибочности, чем если бы все звенья доказательства были представлены вполне ясно (Пиаже, 2008. С. 47).
(У первобытных – отсутствие причинно-следственных связей и равнодушие к противоречиям. – В.Т.)
Дети нечувствительны к противоречию даже в возрасте 7–8 лет (Пиаже, 2003. С. 70).
3. Она пользуется личными схемами аналогии, воспоминаниями о предшествующих рассуждениях, которые оказывают смутное влияние на направление последующих рассуждений (Пиаже, 2008. С. 47). (Непроницаемость для опыта, опора на собственные прежние фантазии у первобытных людей. – В.Т.)
«…Синкретическое восприятие исключает анализ, но в то же время оно отличается от наших схем целого тем, что оно более богато и более смутно, чем они… Известно, что критика ассоциационизма привела Бергсона к следующему заключению: «Ассоциация не является начальным фактом; мы начинаем с диссоциации» (там же. С. 117).
Пиаже полностью согласен с Бергсоном и, следовательно, с Леви-Брюлем, который представлял пралогическое мышление не ассоциативным (сопричастным), а диссоциативным (расчастленным). Вот пример синкретической трактовки причинно-следственных связей 5-летним ребенком:
«Луна не падает, потому что это очень высоко, потому что нет солнца, потому что это очень высоко» (там же. С. 119).
Луна не падает, потому что, во-первых, это очень высоко, во-вторых, потому что солнца нет. Ребенок придумал две причины, совершенно не связанные друг с другом, и его это устраивает. При этом, заметьте, он уже знает, что Луна – это не просто светлое пятно на темном небе, это небесное тело, кто-то ему уже это объяснил. Это уже высокий уровень мышления, на грани формирования научного понятия о светиле, какого не могло быть у первобытных людей. И, тем не менее, партиципация в виде синкретичного псевдопонятия налицо.
«…Можно понять, – пишет Пиаже, – как эгоцентризм детской мысли приводит к синкретизму. Эгоцентризм – это отрицание объективной ситуации, следовательно, логического анализа. Он, напротив, влечет за собой субъективный синтез» (там же. С. 124, прим.).
«…Синкретизм, – пишет Пиаже, – это продукт детского эгоцентризма, ибо именно привычки мыслить эгоцентрически заставляют избегать анализа и удовлетворяться индивидуальными и произвольными схемами целого. В связи с этим понятно, почему детские оправдания, вытекающие из синкретизма, имеют характер субъективных истолкований и даже подобны патологическим истолкованиям, представляющим возврат к примитивным способам мышления» (там же. С. 132).
Позже, в книге «Психология интеллекта» (1948), Пиаже назвал синкретичные суждения детей «предпонятиями». «Эти примитивные умозаключения, вытекающие не из дедукции, а из непосредственных аналогий, Штерн назвал «трансдукцией» (Пиаже, 2003. С. 142).
Логические операции осуществляются путем индукции и дедукции. Дети, первобытные партиципанты и шизофреники не дедуцируют, не индуцируют. У них – трансдукция с прихотливыми перескоками, непредсказуемыми соединениями и невероятными расчленениями.
Интересно, что дети испытывают «потребность в обосновании во что бы то ни стало». Только годам к 11 они научаются говорить «это неизвестно». (Там же. С. 127–130). «…Идея случая отсутствует в детском мышлении» (там же. С. 127). Вот поэтому они такие жуткие «почемучки». Если их не ведут в познании взрослые, у них все равно ничто не останется необъясненным. Они сами все объяснят не хуже, чем шизофреники или первобытные партиципанты, которые все объясняют таким образом, что у цивилизованных людей наступает столбняк. Крокодил не ел женщин, чьи браслеты найдены у него в желудке. Их съел колдун, а браслеты крокодил взял себе в качестве премии. Это миф, творимый наяву. Пиаже обращает внимание «на родство, существующее между патологическим истолкованием и детским обоснованием во что бы то ни стало» (там же. С. 138).