Страница 40 из 69
— И как далеко нам идти? — спросил Ахилл. Поставив ладонь козырьком, он вглядывался в северный край побережья. Песчаный берег, казалось, тянулся бесконечно.
— Пока песок не кончится, — отвечал Одиссей.
Ахилл подал знак нашим кораблям, и капитаны мирмидонян принялись отводить их от остального флота, чтобы проследовать к месту лагеря. Солнце палило — казалось, тут оно ярче, но, может быть, это впечатление усиливалось белизной песка. Мы шли, пока не добрались до поросшей травой возвышенности, отходящей от песчаной полосы берега. Она имела форму серпа, окаймляя место нашего будущего лагеря с трех сторон. На самом верху ее рос лес, простирающийся на восток до поблескивающей поодаль реки. С юга на горизонте виднелась Троя. Если выбор принадлежал Одиссею, нам следовало поблагодарить его — место было наилучшим, тихим, зеленым и тенистым.
Мы оставили мирмидонян под началом Феникса и пошли обратно, к главному лагерю. Везде кипела работа и делалось одно и то же — вытаскивали на берег корабли, ставили шатры и навесы, выгружали припасы. Лихорадочно, с целеустремленностью одержимых — «наконец-то, прибыли».
Путь наш пролегал через лагерь знаменитого родича Ахилла, гиганта Аякса, царя острова Саламин. Мы лишь издали видели его в Авлиде и слышали рассказы о нем — что палуба треснула, когда он ступил на нее, что он нес на плечах быка целую милю. Мы увидели, как Аякс стаскивает громадные тюки со своего корабля. Мышцы его были словно огромные валуны.
— Сын Теламона, — приветствовал его Ахилл.
Гигант повернулся. Разглядел того самого меткого мальчишку, глаза его сузились, но требования вежливости взяло верх. — Пелид, — хрипло ответил он. Опустил свой тюк и протянул руку, заскорузлую, с мозолями размером с оливку. Я немного сочувствовал Аяксу — если бы не Ахилл, именно его титуловали бы «аристос ахайон».
Придя в главный лагерь, мы встали на холмике, отделяющем прибрежный песок от травы, и принялись рассматривать то, для чего сюда прибыли. Трою. От нас ее отделяла поросшая травой равнина, а с двух сторон города протекали широкие реки. Даже с такого расстояния каменные стены сияли в отраженных лучах солнца. Мы зачарованно смотрели, как блестел металл знаменитых Скейских ворот, чьи бронзовые петли, рассказывали, были в рост человека.
Позднее я увижу эти стены вблизи, увижу, как плотно пригнаны друг к другу их обтесанные камни — говорят, это работа самого бога Аполлона. И снова вопрошу себя — как вообще можно взять такой город? Стены слишком высоки для осадных башен, слишком мощны для катапульт, и никто бы не смог вскарабкаться по их божественно гладкой поверхности.
Когда солнце склонилось к западу, Агамемнон созвал первый военный совет. Огромный шатер уставлен был сидениями в несколько рядов, они образовали полукруг. Впереди сели Агамемнон и Менелай, сопровождаемые Одиссеем и Диомедом. Цари приходили и один за другим занимали места. Наученные чтить старшинство с самого детства, мелкие цари занимали менее почетные места, оставляя передние ряды для самых знатных. Ахилл без колебания занял место в первом ряду и указал мне сесть рядом с ним. Я сел, ожидая, что сейчас начнутся возражения и все потребуют, чтоб я удалился. Однако и Аякс пришел со своим сводным братом-бастардом Тевкром, и Идоменей привел своего оруженосца и колесничего. Очевидно, для лучших были сделаны послабления.
В отличие от тех советов, что проходили в Авлиде и на которых мы слышали только жалобы (преувеличенные, бессмысленные и бесконечные), этот совет был посвящен конкретным делам — обустройству отхожих мест, поставкам провизии, стратегии. Цари колебались между войной и дипломатией — не следует ли нам попытаться сперва договориться, как разумные люди? К удивлению, Менелай громче всех ратовал за переговоры. «Я и сам охотно отправлюсь говорить с ними, — сказал он. — Это мой долг».
— Что, мы проделали весь путь, чтобы ты уговаривал их сдаться? — пробурчал Диомед. — Я бы мог остаться дома.
— Мы не дикари, — упрямо возразил Менелай. — Возможно, они внемлют нашим доводам.
— Скорее, нет. Так к чему терять время?
— К тому, дражайший царь Аргоса, что если за переговорами и отлагательствами настанет черед войны, мы не будем выглядеть злодеями, — это сказал Одиссей. — Что означает — города Анатолии не будут чувствовать себя столь уж обязанными оказать помощь Трое.
— И вы тоже за этот план, Итака? — спросил Агамемнон.
Одиссей пожал плечами. — Есть множество способов начать войну. Я всегда думал, что вылазка, захват прилегающих земель — хорошее начало. Почти то же самое, что дипломатия, но с большей выгодой.
— Да! Вылазки! — бросил Нестор. — Прежде всего остального мы должны показать свою силу.
Агамемнон потер подбородок, переводя взгляд с одного царя на другого.
— Я думаю, Нестор и Одиссей правы. Сперва вылазки. Затем мы, возможно, пошлем послов. Начинаем завтра.
Ему не нужно было вдаваться в детали. Захват прилегающих земель — обычная тактика при осадах: вы не нападаете на город, но атакуете селения вокруг него, снабжающие город зерном и мясом. Тех, кто сопротивляется, убивают, остальные становятся рабами. Вся провизия теперь ваша, а жены и дочери становятся заложницами, обеспечивающими лояльность окрестных мелких правителей. Уцелевшие будут искать убежища в городе, что скоро сделает его многолюдным и привнесет хаос. Возрастут болезни. И в конце концов ворота города будут открыты — если не из гордости, то от отчаяния.
Я надеялся, что Ахилл будет возражать, скажет, что нет чести в убийстве землепашцев. Но он лишь кивнул, словно уже сотни раз осаждал города, словно больше ничем и не занимался в жизни, как только захватывал селенья.
— Последнее — во время атаки никакого хаоса. Сохранять строй, идти отрядами, — Агамемнон поерзал в своем кресле; он, казалось, нервничал. Немудрено — цари наши гонористые, а тут был первый случай, когда им предстояло доказать свою доблесть, что зависело и от места отряда. Как раз тот случай, когда могли взбунтоваться против главенства. Эта мысль, видно, злила Агамемнона, голос стал жестче. Так у него обычно и выходило — чем более он принимал предосторожностей, тем менее приятен делался.
— Мы с Менелаем, конечно, встанем в центре. — Тут послышался недовольный ропот, но Одиссей прервал его.
— Очень разумно, царь Микен. Посыльным будет легче отыскать тебя.
— Именно так, — коротко кивнул Агамемнон, будто это и была истинная причина его решения. — Слева от моего брата встанет царевич Фтии. А справа от меня — Одиссей. На правом и левом крыльях будут Диомед и Аякс.
Это были самые опасные позиции, места, где враг будет пытаться обойти войско или же прорваться сквозь него. Оттого было важно удержать их, и, конечно, они приносили более всего славы.
— Места остальных будут разделены по жребию. — Когда ропот умолк, Агамемнон встал. — Итак, решено. Начинаем завтра, с рассветом, с вылазки.
Солнце уже садилось, когда мы возвращались по побережью к нашему лагерю. Ахилл выглядел довольным. Одно из почетнейших мест принадлежало ему и даже без борьбы. Ужинать было рановато, так что мы влезли на поросший травой холм позади лагеря, узкую полоску луга у самого леса. Постояли немного, обозревая лагерь и море, открывающееся за ним. Его волосы освещало закатное солнце, лицо смягчилось.
Один вопрос мучил меня еще с той битвы на корабле, но не было случая поговорить.
— Ты думал о них, как о зверях? Как тебе говорил отец?
Он покачал головой. — Я вообще не думал.
Над нашими головами со стонами кружились чайки. Я пытался представить каким он будет после своей первой завтрашней вылазки — покрытым кровью убийцей.
— Боишься? — спросил я. За спиной раздалась первая соловьиная трель.
— Нет, — отвечал он. — Для этого я и был рожден.
На следующее утро я проснулся от звука троянских волн, плещущихся в троянский берег. Ахилл все еще дремал подле меня, так что я вышел из шатра, оставив его досыпать. Небо было столь же безоблачным, как и накануне, встало солнце, яркое и жгучее, и море, отражая его свет, рассыпало сияющие блики. Я сел и ощутил как струйки пота скатываются по моей спине.