Страница 2 из 22
Пугачёвы удостоились неслыханной роскоши – двухкомнатной квартиры, крошечной, но отдельной. Это благо заслужил Борис Михайлович, который тогда уже был мелким хозяйственным работником, ну и членом партии, разумеется. В квартире не хватало лишь ванны, но коммунальный быт эпохи и не предполагал такой роскоши. Оперативные омовения совершались в большом тазу на кухне, а полноценно очищались по выходным дням неподалеку – в Воронцовских банях. Бани, кстати, сохранились, хотя и были сильно перестроены.
Супруги представляли собой почти что идеальную пару. Зинаида Архиповна была большой модницей по тем временам и хорошо шила – вечерами часто сидела за швейной машинкой «Зингер». А Борис Михайлович, как только выдавался свободный день, мчался на рыбалку. Он возвращался с лещами или плотвичкой и радостно провозглашал с порога: «Сейчас мы эту рыбешку уконтропопим!». У него было два любимых словца: это самое «уконтропопить» и еще одно, загадочное «аляфулюм». Борис Михайлович говорил: «все будет аляфулюм», что означало «все будет хорошо, классно, клево». Происхождение этого слова так и осталось для родственников неясным.
Зарплаты Бориса Михайловича вполне хватало на то, чтобы жена не задумывалась о работе и была просто домохозяйкой. В то время редкая женщина могла себе такое позволить.
Много позже, в интервью 1975 года Пугачёва скажет:
«Если бы не война, я родилась бы в артистической семье. Моя мама была певицей, но потеряла голос на фронте, а отец мечтал стать артистом оригинального жанра, однако был ранен, лишился глаза… И я родилась уже в семье инженеров…».
Легенду про родителей-инженеров она повторит еще не раз. Объяснение видится простое: папа-снабженец и мама-домохозяйка не очень выгодно смотрелись как факт биографии «девчонки с окраины». А сказать «инженер» – это все равно, что ничего не сказать. «Инженер» в советской мифологии было понятием универсальным и бессмысленным одновременно.
Через год после Аллы у Пугачёвых появился второй ребенок.
Женя Пугачёв родился 7 апреля 1950 года. Борис Михайлович смеялся, что дети «обложили» отца с обеих сторон, поскольку его собственный день рождения приходился на 12 апреля.
Женю тоже крестили. При этом все детство ни Алла, ни ее брат нательных крестиков не носили, это уже было ненужным фрондерством – они хранились у мамы в сокровенной шкатулочке.
Тут автор не без гордости должен заметить, что он стал первым журналистом, который раскрыл «тайну» пугачёвского брата. Это было в 1997 году, когда делалась предыдущая книга.
Кто-то из старых друзей Пугачёвой в разговоре вскользь упомянул о брате. Какой такой брат? Как какой – Женя! На языке таблоидов такое открытие называется просто – сенсация. Собственно, именно так и написали на обложке еженедельника «7 дней», где автор тогда работал.
А Евгений Борисович принял у себя дома очень тепло, с холодной водкой. Закуска была щедрой и простой – как и положено военному и холостяку с двумя сыновьями.
В 1968 году Женя Пугачёв поступил в Горьковское высшее военно-командное училище связи. Дело в том, что он давно был неравнодушен к радиотехнике, хотя мама с четвертого класса определила его в английскую спецшколу. Но иностранный язык не сыграл решающей роли в жизни сына, на что уповала Зинаида Архиповна.
Из Горького Женя привез не только лейтенантские погоны, но и молодую жену. У них вскоре родился сын Артем.
Офицерская карьера Пугачёва складывалась удачно – он оказался в Центральном аппарате Министерства обороны.
«Но бывает же злой рок, – вспоминал он. – Однажды я попал в дурацкую историю. Я тогда работал в районе станции Тарасовка. В один из выходных дней я вывозил семьи командного состава на Пироговское водохранилище. Уже при подъезде к нему у меня сломалась машина. До водохранилища было близко, и все пошли пешком, а я остался ремонтировать машину. Скоро я понял, что нужна помощь и не глядя тормознул черную „Волгу". На этой „Волге" я доехал до станции и там вызвал подмогу.
Скоро приезжает к нам особист: «Ну, расскажите, как все было». Рассказываю. «А о чем говорили в „Волге"?». Оказалось, что в ней сидел военный атташе посольства США, матерый разведчик, которого вскоре выслали. (Дело в том, что в Тарасовке находились дачи американского посольства.)
Так после Москвы как «пособник шпиона» я сразу попал на Семипалатинский полигон. (Все, конечно, понимали, что встреча с этим злополучным атташе была чистой случайностью, но были обязаны как-то меня наказать.) Я провел там семь лет. Ближайший населенный пункт от нашего ядерного полигона – казахская деревня – находился в десяти километрах, воду мы брали из маленького артезианского колодца. Попасть иногда в сам Семипалатинск для нас было большой радостью. По выходным нас развлекали фильмами – такими, как «Чапаев» или «Коммунист».
Там меня научили пить – по-настоящему. Причем, как бы ты ни напился, наутро был обязан явиться на службу, и чтоб никто из начальства ничего не заподозрил. Они, конечно, обо всем знали – все ведь рядом, в одной части, но просто доверяли нам. Иначе там невозможно. Да и потом, это не Москва, где каждый мечтает занять место другого – потеплее. Вряд ли кому-то было нужно меня «подсиживать» в Семипалатинске. Там совсем другие отношения».
Алла, естественно, пыталась помочь Жекеше, как она называла брата, пыталась вызволить его из казахских степей. Просила об этом своих приятелей-военных. Но что могла сделать эстрадная звезда, даже любимая генералами? Определенный срок Пугачёв все равно должен был пробыть в ссылке. Более того, однажды его вызвали в Особый отдел и достаточно строго попросили не афишировать, кто его родная сестра. «Думаю, – предположил Евгений Борисович, – что и с ней провели беседу на эту же тему».
Из сослуживцев мало кто знал о родстве Евгения Пугачёва с первой звездой нашей эстрады. В анкетах, где требовалось указывать родственников, он писал: «сестра, солистка Москонцерта». Ну, мало ли там солисток… А Пугачёв – не самая редкая фамилия.
Кстати, внешне они совершенно непохожи.
В Семипалатинске Пугачёв женился во второй раз: первой супруге не слишком приглянулась тоскливая жизнь в зоне с постоянным ядерным излучением. Там же родился сын Владислав.
Алле удалось увезти с полигона маленького Артема. Она пыталась вызволить и брата, но безуспешно. Даже генералы оказались бессильны перед подозрением в «шпионаже».
Его дальнейшей судьбой во многом опять-таки распорядился случай. Как-то к ним на полигон прибыл с проверкой полковник из столицы. Он узнал, что Пугачёв тоже москвич, обрадовался, и по этому поводу они вдвоем очень хорошо «посидели». А через полтора месяца Жене пришел вызов из Москвы. «Тогда ведь все такие вопросы решались за стаканом», – философски заметил Евгений Борисович.
Потом были спецоперации в Афганистане, где наш «ограниченный контингент» уже оказывал «братскую помощь». Пугачёв всю жизнь отказывался рассказывать, что ему приходилось там делать, когда вместе с бригадой спецназа его на несколько дней забрасывали в горы.
«Меня всегда очень поддерживал отец, – вспоминал Евгений Борисович. – Однажды я вернулся из такой спецкомандировки. Отец обнял меня, спросил: „Все в порядке?" – „Все в порядке", – ответил я. Только он один и понял, где я был. Что делал».
Потом офицер связи Пугачёв был взят на работу в некое военизированное управление, связанное с правительством:
«Вот где я увидел красивую жизнь. Вокруг меня уже не было офицеров в потрепанных комбинезонах… Все были чьими-то сынками и племянниками».
В задачу Евгения Борисовича, среди прочих, теперь входило обеспечение средствами охраны и сигнализации дач Горбачева, Рыжкова, Язова.
«Очень меня веселило, как строили дачу Моисеева – бывшего начальника Генштаба. Построили, приезжает его жена, осматривает все и говорит: „Так, солнце будет всходить отсюда, куда выходит окно. Значит, будет будить нас рано. Переделать". Приезжает в следующий раз: „Теперь окно смотрит в лес. Значит, будет постоянная тень, сырость, комары. Переделать". И так еще несколько раз».