Страница 4 из 34
А часом позже, когда уже стемнело, приказ мичмана?
— Иванов, взять карабин, гранаты — и со мной. Ерикеев — тоже. Мы назначены патрулировать.
Безлюдные улицы Пинска. Где-то далеко глухо погромыхивают пушки.
— Завернем ко мне домой, — говорит мичман, — узнать, что с моими.
Распахнутая калитка. Дом в глубине сада, окна черны. На ступеньке крыльца обронено что-то белое. Мичман поднял. Детская панамка. «Дочкина», — спрятал за борт кителя.
В доме ни души, всё разбросано. Эвакуировались? Или… Ведь город бомбили. Узнать не у кого. Постояв, мичман говорит?
— Пошли…
С того времени так и не ведает мичман, что с его женой и дочкой. А каких справок ни наводил! Осталась у него только фотография. С документами в кармане держит. А панамка? Панамку, кажется, тоже хранит…
Из Пинска ушли после всех, взяв на борт саперов, взрывавших последние объекты. Сколько было потом боевых тревожных дней и ночей? Припять, Десна, Днепр… Шевченковский Канев, туда уже дошли немцы — мимо Тарасовой могилы, пробивая себе дорогу, проходили корабли. Ржищев — там огнем помогли армейцам задержать врага на пути к переправе, через которую они отходили за Днепр.
А мост за Киевом, возле села Печки, захваченный немцами? Под ним, сквозь огонь с берегов, ночью прорвались первыми, выполняя приказ кораблям идти к Киеву. Снаряд прошил катер от борта до борта. Как черти, работали тогда все, откачивая воду. Сам капитан-лейтенант ведром орудовал не хуже любого матроса.
«Эх, „букашка“ моя родная!..»
Похаживал вокруг стога, оберегая спящих товарищей, а в растревоженной памяти, словно видная вновь, проступала каждая вмятина на броне: припоминал, когда появилась, после какого боя. Да, врубила война памятки… Ушли они на дно вместе с кораблем. Но не только в броню — в душу те памятки врублены…
Наутро продолжили путь.
Перелесками, проселками и полевыми тропами в середине дня вышли к маленькой станции. Узнали: от нее до Киева около пятидесяти километров. На путях стоял длинный состав из товарных вагонов — порожняк. Он направлялся в Киев для эвакуации оборудования.
— По вагонам! — скомандовал капитан-лейтенант Лысенко.
К вечеру они были уже в Киеве.
Нерадостные вести ждали их там: вражеское кольцо вокруг города сомкнулось. Состав, в котором они ехали, оказался последним успевшим пройти с востока.
Отрезаны все пути из Киева и по суше и по воде. Моряки мониторов и канонерских лодок, находившихся на Днепре в черте города, выпустили по немцам, уже вышедшим к окраинам, весь запас снарядов и затем, подняв на кораблях сигналы: «Погибаю, но не сдаюсь», взорвали их.
Из днепровцев, сошедших на берег, срочно формировались два батальона. Эти батальоны готовились вместе с пехотой идти на прорыв. В один из них включили и всех, кого привел с Десны капитан-лейтенант Лысенко.
В ЛЕСУ БЛИЗ БОРИСПОЛЯ
Есть в окрестностях Киева, чуть западнее его, за Днепром, городок Борисполь, возле которого теперь большой аэропорт. Густой сосновый лес, раскинутый на многие километры, прилегает к Борисполю. Излюбленные места дачников и туристов, ребят из расположенных здесь пионерских лагерей… И, случается, кто-нибудь из них, бродя по лесу, скользнет взглядом по странным продолговатым буграм и углублениям, затравяневшим, заросшим кустиками, а то уже и молодыми сосенками.
Задержи свой взгляд на таком месте в лесу идущий мимо! Запомни: это окоп сорок первого года. Может быть, в этом самом окопе, мимо которого так равнодушно хотел пройти ты, стоял, прислонясь грудью к холодной осенней земле, твой дед или отец, или твой школьный учитель. Может быть, на усеянное стреляными гильзами дно этого окопа, которое теперь уже давно закрыла трава, может быть, именно на эту землю пролилась кровь твоего отца или деда. Не тут ли таится разгадка слов «пропал без вести», что написаны в давнем, пожелтевшем от времени штабном извещении, которое до сих пор хранят у вас в семье?
Но если твой дед или отец воевали совсем в других местах, если никто из твоих близких не погиб на войне или даже вовсе не был на фронте — все равно остановись и хоть минуту подумай о тех, кто отдал свою жизнь за тебя, за то, чтобы ты мог ходить по мирной зеленой земле. Остановись и подумай: право, они заслужили эту минуту, минуту твоего раздумья. Не пройди равнодушно мимо старого окопа, где бы ни встретил ты его…
В том лесу под Борисполем во второй половине сентября сорок первого, когда немцы спешили намертво замкнуть кольцо вокруг Киева, несколько суток шли жестокие бои. Здесь в окопах, наспех вырытых меж сосен в рыхлом песке, насмерть стояли рука об руку солдаты частей Юго-Западного фронта и матросы-днепровцы. Но силы были неравны. Окружение завершилось.
В этих отчаянных боях, когда отступать было уже некуда, пополнить боезапас неоткуда, в составе флотского батальона вместе со своими товарищами по кораблю сражались и уже знакомые нам три друга — Иванов, Трында и Ерикеев.
В полуночный час, когда на какое-то время угомонился враг и в лесу легла непрочная фронтовая тишина, они собрались все вместе, сели рядом, прислонясь спинами к сыпучей стенке неглубокого, наспех вырытого окопа. Только что объявили приказ: сегодня ночью — на прорыв. По команде подняться бесшумно, идти на сближение с противником без выстрела. Если немцы обнаружат, откроют огонь — броском вперед смять их, отрываться, уходить дальше. Час назад в окоп зашел капитан-лейтенант Лысенко, чтобы сказать все это. Под конец он добавил:
— Может случиться — при прорыве кое-кто потеряет друг друга. Так знайте задачу: соединиться со своими. Придется еще раз пробираться через фронт. Запомните: выходить на Харьков. Наш флаг пойдет с нами. Он у меня. Верю, друзья, мы еще подымем его на новом корабле, снова пойдем под ним в бой, на запад!
Сейчас между тремя друзьями шел вполголоса серьезный разговор.
— Условимся так, — начал Иванов. — Если что случится с кем…
— А ты не предсказывай! — перебил Трында горячась.
— Если б от моих предсказаний зависело…
— Адрес надо! — кратко, как всегда, высказался Ерикеев, поняв мысль Иванова. — Один другому. Чтобы домой написать.
— И так знаем! — отмахнулся Трында. — Не первый день вместе.
Но Иванов поддержал Ерикеева:
— Повторим — получше запомним. Давай, Василь!
— Да что? — Голос Трынды дрогнул. — К нам почта не ходит. Знаете ж — под немцем наша местность…
— Не на век. Твоим, Василь, писать: Винницкая, Табунивка, Трынде Стефаниде?
— Правильно.
— А твоим, Мансур? В Шамордан-район…
— Колхоз «Красная заря».
— Вань, а кому, если насчет тебя? — спросил Трында.
— Кому? — призадумался Иванов. — Сами знаете — в детдоме жил да в общежитиях… Родных нет.
— Все равно давай! — потребовал Ерикеев. — Куда писать? На производство, комитет комсомола. Якши?
— Якши, — согласился Иванов. — В таком случае — адрес простой: Златоуст, металлозавод, второй инструментальный цех. Или нет! Лучше — Алапаеву.
— Кто это? Секретарь комсомола?
— Нет, Мансур. Это мастер наш, Павел Иваныч. Как отец мне. Разве я вам не рассказывал?
Адреса повторены. Не забудутся.
Оставалось ждать.
Молчали. Каждый ушел мыслями в свое. Иванов ощупал карман бушлата: удобно ли достать единственную гранату, что еще осталась? Проверил, под рукой ли две обоймы, последние… Еще одна в карабине.
По-прежнему вокруг в лесу, в котором целый день металось гулкое эхо стрельбы, лежала тишина. Она не успокаивала — настораживала. Где-то вдалеке изредка невнятно тукали редкие выстрелы.
— По местам! — прошелестела по окопу переданная шепотом команда. — Приготовиться!
Без слов взяли карабины, поднялись…
Иванов шепнул:
— Помните, други: в кучу не сбиваться, друг от друга не теряться. Напоремся на фрицев — брать на «полундру»!