Страница 31 из 34
Чуть сбавляя ход, катер уже равнялся с баржей. Промелькнула слева рубка, на ней, прячась за треногой с пулеметом, горбился немец в черном.
Высокий серый борт баржи, оплескиваемый белой пеной, был уже рядом. Иванов теперь совсем близко видел встревоженно снующих по палубе женщин, до глаз закутанных в шали и платки, с младенцами на руках — они их поднимали вверх, что-то крича.
Между бортом баржи и бортом торпедного катера — не больше трех метров, двух метров…
«Прыгаю!» С силой оттолкнувшись ногой от палубы, Иванов вдруг услышал за спиной голос лейтенанта:
— Отставить!
Но остановиться не успел — уже прыгнул.
Катер проходил мимо баржи на довольно большой скорости, и поэтому Иванов, летя по инерции, с силой ударился подошвами о палубу. Не устоял, упал. Перед глазами мелькнули топочущие по железу палубы рыжеватые сапоги немецкого армейского образца — с широкими, твердыми голенищами, серо-зеленые солдатские штаны, над ними — подол темного женского платья.
Так вот почему лейтенант крикнул «отставить»!
Иванов вскочил на ноги через секунду после того, как упал. К нему со всех сторон бежали немцы, в шалях, платках, женских пальто.
Еще не успев выпрямиться, он, не целясь, куда попало, веером дал длинную, на полобоймы, очередь по ряженым. Те бросились врассыпную. На палубе перед Ивановым осталось только два или три свертка, которые лишь минуту назад в руках немцев изображали младенцев.
В нескольких шагах впереди темнел широкий квадрат раскрытого люка. Туда попрыгали переодетые женщинами немцы. Он хотел подбежать к люку, дать туда очередь и, может быть, успеть захлопнуть крышку. Но, услышав сзади гулкий топот, обернулся. От рубки к нему бежал немец в распахнутой синей морской шинели, вскидывая пистолет. За ним бежали еще трое-четверо.
Не поднимая автомата к плечу — некогда! — нажал на спуск.
Он не успел до конца израсходовать патроны, оставшиеся в магазине, хотя на это требовалось бы еще лишь две-три секунды. Резкий, словно током, удар в запястье правой руки. Оружие какой-то непонятной силой вырвало из пальцев. Не устоял, рухнул.
Топот немецких сапог по железу палубы, на которое Иванов упал головой, звучал громом. Может быть, это гремели не сапоги немцев, а выстрелы, выстрелы в него?
Не взглядом — чутьем понял: совсем рядом край борта — пахнуло морем, прошумела волна…
Оттолкнувшись здоровой рукой, сделал рывок, бросил тело за борт. «Лучше в море погибнуть, чем немцам…» Мысль затемнило болью в раненом запястье.
Очнулся от холода воды, от того, что задыхается, охваченный ею со всех сторон. Шумящая, наполненная гулом винтов, она властно держала его, кружила, затягивала. Превозмогая боль в ране, сделал несколько отчаянных гребков, бешено действуя руками и ногами. Наконец вода исторгла его из своей глуби. Наверное помогло то, что под брезентовой «штормовой» обмундировкой — курткой и брюками — удержалось немало воздуха в момент падения.
Едва вынырнул и раскрыл рот, чтобы вдохнуть свежего воздуха, как соленая вода ударила в лицо. Повернул голову по ходу волны, чтобы не ударило снова. Отмахнул со лба прилипшие волосы — шлем потерял, наверное, когда падал, — и огляделся.
Волна качала его позади баржи, чуть левее ее курса. Совсем рядом вода была еще полна взбитой винтами пены. Может быть, его и спасло то, что сразу после падения он попал в бурун, исчез из поля зрения немцев. Они, наверное, не отказали бы себе в удовольствии расстрелять матроса, так дерзко атаковавшего их.
«Где же наши? — повел взглядом вокруг. — Не видят меня! Пропаду…»
Непрерывно накатываясь, обдавая голову, волны мешали смотреть. В моменты, когда волна подымала его, он старался найти катер. Ведь если не подберут — долго не продержаться. Вода еще не летняя. Да и рана…
Торпедного катера, родного корабля, не было видно нигде. Неужели ушел? Но почему не топит баржу? Ведь уже ясно: на ней только переодетые фашисты.
Очередная волна подняла его. Увидел: баржа по- прежнему идет своим путем.
«Ушли… Неужели ушли? И не искали меня? Не может быть».
Сзади — ближе, ближе, оглушительно близко — гром моторов, шелест, шум, рев круто поднятой волны. С головой накрыло гремящим валом, кинуло куда-то в сторону. В те секунды, пока еще не вынырнул, в уши ударил неистовый гул винтов, с огромной скоростью рубящих воду. Мимо, мимо проносится его корабль…
«Ищут?»
Наконец-то голова на поверхности. Еще близок звон винтов, рев моторов. Но виден только стремительно расходящийся бурун, облако вздыбленной пены и брызг, уносящееся по волнам. Прочь, прочь уходит катер…
«Не заметили?»
Крикнул во всю силу, но голос заглушила вода, ударив в рот. Хотел взмахнуть рукой — но вал опустился, его зеленоватый гребень с россыпью пены поверху закрыл от взгляда удаляющийся корабль.
Волна подкинула вновь. В короткие мгновения, пока еще держала на гребне, успел увидеть и свой корабль, и немецкую баржу одновременно. Торпедный катер делал широкий разворот, заходил в атаку.
«Не остановились бы, если б и заметили меня». Он не был сейчас в обиде на командира, на товарищей. Известно суровое правило морского устава: если корабль в бою, идет на врага — корабль не остановится для спасения погибающих.
Но болью сжало сердце: «Неужели так и останусь?..»
Снова качнуло вниз, в провал между двумя гребнями, и снова зеленоватые валы закрыли все, кроме неба над головой.
Стужей охватывало руки и ноги. Одежда, уже намокшая, теперь не помогала держаться, как вначале, наоборот — тянула вниз. Нестерпимо ныло, наливалось льдом простреленное запястье. С трудом превозмогал боль, приходилось действовать обеими руками, чтобы хоть как-нибудь удержаться, не погрузиться с головой. Удалось, орудуя здоровой рукой, сбросить отяжелевшую от воды куртку, хотел снять ботинки, но только нахлебался.
Надо держаться, держаться, держаться… Но долго так не пробыть. Правая, раненая, рука уже почти отказала. Сведет левую — и конец.
До ушей донесся громовой удар.
И снова — равнодушный, монотонный плеск беспрерывно катящихся волн.
Когда вновь подкинуло выше, баржи не увидел. Но не увидел и катера. «Все, пропаду… Сколько минут еще смогу продержаться?»
Но что это?
…Идет, идет!
Успел уловить взглядом: среди волн быстро движется пенное облако.
— Я здесь! — прокричал, как показалось, во все горло.
Но в гуле моторов и шуме волн услышат ли товарищи его голос?
Мимо, проходят мимо!
На миг, за мохнатым от пены зеленовато-сизым валом, разглядел корпус катера — серый, с приподнятым над водой форштевнем, длинный, как тело гончей. Рубка, над ее обрезом чернеет несколько голов. Кто-то привстал, опершись о плечи других, всматривается.
«Ищут! Сейчас увидят!»
Забывшись, взмахнул правой рукой. От резкой боли в ране потемнело в глазах. С головой ушел под воду.
Когда вынырнул, увидел: катер уже далеко, но идет не по прямой, а разворачивается, резко сбавляя ход. Значит, заметили?
Сил сразу словно прибыло. Занемевшие руки, казалось, вновь обрели прежнюю подвижность. Но едва попытался взмахнуть раненой рукой, чтобы дать знак своим, как она бессильно упала, — вновь погрузился с головой. Вынырнул.
«Видят! Видят!..»
Замедляя ход — уже опали пенные «усы» по бортам, — катер шел прямо на него.
Те две-три минуты, пока блестящий от воды борт не навис над головой, показались часом.
Перед глазами мелькнул тонкий, крутой дугой изогнувшийся трос, врезался в стеклянную крутизну волны совсем близко — только протянуть руку. Протянул — но онемевшие пальцы не смогли ухватить спасительной нити.
Сверху, с борта, ободряюще закричали сразу несколько голосов. Что-то рвануло его за пояс, потянуло вверх. Зацепили багром?
Через несколько секунд он был на палубе, с него снимали намокшее обмундирование, вели вниз, в тепло тесной катерной каюты. Дружеские руки укладывали на койку, растирали окоченевшее тело, перевязывали рану. Как-то сразу ослаб. Словно сквозь вату доносились голоса.