Ум, секс, литература

Мы мало ебались. Если бы мы больше ебались, было бы лучше. Но назад, чтобы больше ебаться, не вернешься. Но ты, Лена, ни в чем не виновата! Ты ангел! И они ни в чем не виноваты.

Они (Чехов, Гессе, Маркес, Набоков, Феллини, русская жизнь) не дали нам ни ума, ни секса. Но я на них не сержусь. Я на них не в обиде и не в претензии. Они не дали не потому, что не хотели! Они очень хотели! Просто не смогли. Они не могли дать то, чего у них у самих никогда не было.

Я, Лена, по-прежнему в огне первой половины восьмидесятых. И ты, Лена, по-прежнему там. Мы мучаемся. Мы мечемся между умом и сексом. Между драконами морали басни. Между Достоевским и Чеховым. Между "Вишневым садом" и "Вишневым адом". Между "Вишневым адом" и "Вишневым задом". Между советской властью и русской жизнью. Между хуем и пиздой. Между кино и театром. Между театром и цирком. Между предчувствием конца социализма и ожиданием конца века. Нам остается мучиться недолго. Скоро - восемьдесят пятый год. Скоро Горбачев. Скоро свобода. Лучше не будет. Но все же будет лучше.

Ум и литература

Умом Россию не понять.

Тютчев

...вместо носа - совершенно гладкое место.

Гоголь

Умом Россию не понять. Как сказано - так и есть. Умом Россию действительно не поймешь. Россию можно понять только через литературу. Но литературы больше нет. Поэтому Россию дважды невозможно понять.

Таня заметила первой: что-то не так. Что-то не чисто. Все хорошо, но что-то не очень хорошо. Все вроде бы в порядке, но что-то мешает. Что-то по ночам жужжит.

Я тоже заметил - действительно, что-то жужжит. Может, это жужжат мухи. Или мыши. Или еще что-нибудь. Может, это жужжит не в доме, а за окном. А если даже и в доме - ничего страшного! Мало ли что может жужжать в конце века! Может, сам конец века и жужжит.

А где-то через неделю я ночью проснулся. Словно от удара. В июньской ночи - типичная русская ночь, выла сигнализация, в России у машин сигнализация всегда срабатывает от малейшего шороха, в России, а особенно в Москве, машины воруют постоянно, вот сигнализация и воет, воровать, конечно, нельзя, но ведь и выть так тоже нельзя - что-то летало и жужжало совсем близко. Но это была не муха. И не конец века. Лучше бы это была муха или конец века! Но это летало не то и не другое. Это было что-то очень знакомое! Давно и хорошо знакомое. В общем, это был хуй. Самый обыкновенный хуй.

Я не испугался. Я просто не поверил своим глазам, хотя все признаки хуя были налицо. А вдруг я еще сплю? А вдруг это все-таки не хуй? Вдруг это новый вид мухи или бабочки? Но я не спал, а это был именно хуй. Цвет, запах, внешний вид - ну все как у хуя!

Я снова не испугался. Чего только не летает в конце века! Я вырос на байках про НЛО. Байки иногда материализуются. Вот и залетел какой-нибудь посторонний хуй! Залетел по ошибке. Окна перепутал. Опять же ничего страшного - полетает, полетает, еще немного полетает и улетит прочь.

Меня испугать довольно легко. Я мужчина пугливый. Я многого в этой жизни боюсь. Но когда я чего-то боюсь, я руками не дергаю. Я руки сжимаю или, в самом крайнем случае, я руками трогаю голову. Или Таню. Но в этот раз я не испугался. Но чисто машинально, без всяких аналогий, абсолютно случайно потрогал свой хуй.

Хуя не было. На месте хуя образовалось совершенно гладкое место. А хуя как такового не было. Яйца были. Все остальное тоже было. Но вот хуя не было.

То есть это летал не просто хуй. Не посторонний хуй! Это летал и жужжал мой хуй! Мой!

Мой! Моя кровинушка! Мой хороший, мой родной!

Я снова не испугался; я сразу потерял сознание и первый раз в жизни упал в обморок. Как тургеневская девушка. Как служанка из водевиля. Девушка и служанка гуляли в саду. Махали платочками и веерами. Разговаривали. Девушка и служанка вдруг испугались. Может, мыши испугались, а может, еще чего. Кто их, девушек и служанок, разберет! Девушка и служанка упали в обморок. Потом очнулись.

Я тоже очнулся. И сразу схватился за хуй. Он вернулся! Он был где обычно и не жужжал. Он заполнил собой совершенно гладкое место. На этом месте снова было то, что там должно быть всегда по всем Божьим, природным, человеческим, гражданским и уголовным законам.

К счастью, Таня ничего не заметила.

Я мужчина хотя и нервный и пугливый, но здравомыслящий. В НЛО и прочую мистику я не верю. Ночью была трагедия. Но сейчас-то все в порядке! Сейчас-то он на месте! Так что никакой паники и Тане ни слова. Весь день я внимательно следил за хуем. Он вел себя спокойно. Четко исполнял свои функции. В поведении хуя не было ничего неожиданного.

На следующую ночь я рисковать не стал. Следующей ночью я не спал. Я лег отдельно от Тани и всю ночь держался руками за хуй. Окно в комнате было закрыто. Но под утро сил у меня уже не осталось; под утро я заснул. Я быстро проснулся. Хуя снова не было. Яиц в этот раз тоже не было. Первые лучи июньского солнца упали на совершенно гладкое место. В комнате ничего не летало и не жужжало. Под диваном его не было. И за шкафом. И на антресолях. Хуй улетел с концами. Хуй улетел совсем.

Две следующих ночи я ждал хуй. Он не прилетел. Пришлось все рассказать Тане.

Таня сразу закричала и заплакала. Таня кричала, что ей всегда не везло с мужчинами. Один был русский писатель, другой - эротоман, третий отчаянный православный и не давал ей мяса и водки, а у меня вот улетел хуй. "Но он же может вернуться!" - утешал я Таню. Но Таня все равно кричала и плакала. Женская психика в конце века и так вся в пробоинах. Улетевший хуй становился для корабля женской психики последней пробоиной. Корабль женской психики плавно переворачивался и шел на дно.

Подобная ситуация уже была в русской литературе. Очень похожую ситуацию описал Гоголь. Только там у персонажа пропал нос. Чья пропажа хуже - вопрос некорректный. Все плохо. И нос, и хуй всегда должны быть с человеком.

Мне себя упрекать как будто не в чем. Я всегда относился к хую с уважением. Я могу неделями не стричь ногти. Я могу несколько дней подряд не чистить зубы. Про ногти и зубы я забываю, но про него постоянно помнил. Хуй у меня всегда оставался ухоженным и опрятным. Я никогда его не мучил сверх меры онанизмом и случайными половыми связями.

Мое поколение - поколение глупое. Бестолковое поколение. Но мое поколение догадалось: хуй не просто кусок тела. Хуй - вполне самостоятельное создание, во многом повторяющее человека. У хуя есть голова. В голове у него есть мысли. У него есть живот и ноги. У него есть и свой собственный хуй. У него есть совесть, есть и вредные привычки. А в конце века хуй может взлететь и даже немного полетать. Поэтому у моего поколения возникают проблемы не только с властью и жизнью, но и с собственными гениталиями.

Самое тяжелое, когда исчезает хуй, - моча. Моча-то ведь должна уходить! Но моча-то ведь закупорена! Закупорена совершенно гладким местом. Но как-то мочеиспускалось. Как - я не знаю, но сложности с урологией не было. Урологи на меня даже немного обижались. Вероятно, хуй исчез как гуманист; перед отлетом он позаботился, чтобы человек не страдал.

Таня на удивление быстро смирилась. Мужчина без хуя - конечно, не мужчина. Но есть и светлые стороны. Зато не будет изменять и не принесет в дом разную венерическую гадость. Чище нижнее белье. А потом: медицина в конце века шагнула очень далеко. Возможно и восстановить. А если и невозможно - тоже не беда, есть разные игрушки вроде искусственных фаллосов.

Я уже не падал в обморок, глядя на совершенно гладкое место. И Таня не кричала и не плакала. Таня была спокойная и даже веселая.

Но ум не мог смириться с тем, что хуй летает и улетает. Летать и улетать может самолет или мысль. Может литература. Но хуй летать не должен! Тазобедренный проем - не аэропорт, в нем нет запасов горючего топлива. Ум искал рациональных объяснений.

Это могли быть происки ФСБ. Или армии. В недрах армии и ФСБ начались эксперименты с новым страшным секретным стратегическим оружием - летающим хуем.