Кареглазая моя

Во время своего долгого возвращения в Хьюстон Джо рассказал мне об этой фотосессии, а я поведала о подготовке к вечеринке Хейвен. Вечеринка пройдет в особняке Тревисов в Ривер-Оукс, пустовавшем после смерти Черчилля, поскольку никто не знал, что делать с домом. Продавать его не хотели — здесь они выросли, — но и жить в нем не желали. Слишком большой. Слишком многое напоминало о родителях, которых теперь нет в живых. А вот для вечеринок он прекрасно подходил: бассейн, патио, сам дом на территории в три акра — идеальный вариант.

— Сегодня я была в Ривер-Оукс. Элла показала мне поместье.

— Что думаешь?

— Впечатляет.

Огромный каменный дом был спроектирован как французский замок, окруженный подстриженными лужайками, аккуратной живой изгородью и изысканными цветочными клубами. Увидев отделанные бежевой декоративной штукатуркой стены и окна с замысловатыми шторами и ламбрекенами, я согласилась с заключением Эллы: это место нужно «освободить от восьмидесятых».

— Элла сказала, что Джек спросил ее, хочет ли она туда переехать, — продолжила я, — ведь у них двое детей, и в квартире становится тесно.

— А она?

— Ответила, что дом слишком велик для семьи из четырех человек. Джек же возразил, что им все равно нужно переехать и просто продолжить делать детей.

Джо рассмеялся.

— Удачи ему. Сомневаюсь, что ему когда-нибудь удастся уговорить Эллу переехать туда, и неважно, сколько детей у них будет. Такой дом не в ее вкусе. И не в его, если уж на то пошло.

— Что насчет Гейджа и Либерти?

— Они построили собственный дом в Танглвуде. И Хейвен с Харди скорее всего не больше меня стремятся жить в Ривер-Оукс.

— Ваш отец хотел, чтобы кто-то из вас там жил?

— Он не говорил ничего конкретного. — Пауза. — Но отец гордился поместьем. Оно говорило о его достижениях.

Джо уже рассказал мне о своем отце, упорном и энергичном человеке, который начал с нуля. Лишения, через которые Черчилль прошел в детстве, придали ему ярое, почти неистовое стремление к успеху, которое никогда полностью его не оставляло. Джоанна, его первая жена, умерла вскоре после рождения сына, Гейджа. Несколько лет спустя Черчилль женился на Аве Чейз, эффектной, образованной, чрезвычайно изысканной женщине. В своих амбициях она не уступала Черчиллю, а это говорило о многом. Она сглаживала его резкость, учила деликатности и дипломатичности. И подарила ему двух сыновей, Джека и Джо, и миниатюрную темноволосую дочь, Хейвен.

В воспитании сыновей Черчилль был строг: им следовало привить чувство ответственности и долга, дабы они выросли мужчинами, заслуживающими его одобрение. Похожими на него самого. Человек крайностей, он не видел серого, лишь белое и черное. Хорошее или плохое, правильное или неправильное. Видя, какими избалованными и бесхарактерными растут дети его состоятельных сверстников, Черчилль был полон решимости научить своих отпрысков не принимать все как должное. От сыновей требовалось добиться успехов в учебе, особенно в математике, и Гейдж овладел этим предметом в совершенстве, Джек — на очень приличном уровне, а Джо и в свои лучшие дни не поднимался выше среднего. У Джо оказался талант к литературе, что Черчилль находил неподобающим для мужчины, особенно потому что Ава любила литературу.

Отсутствие интереса у младшего сына к инвестициям и к финансовому консультированию — два основных направления бизнеса Черчилля, — в конечном счете привело к громкому взрыву. Когда Джо исполнилось восемнадцать, Черчилль захотел сделать его членом правления своей головной компании, как он поступил с Гейджем и Джеком. Он всегда верил, что все три сына войдут в состав правления. Но Джо наотрез отказался. Не принял даже номинальную должность. Разразился такой скандал, что слышно было на километры вокруг. Ава умерла от рака за два года до этого, и не было никого, кто бы мог вмешаться и примирить отца с сыном. Несколько лет отношения между ними были холодны как лед; восстановились же они, когда Джо поселился с Черчиллем после несчастного случая на катере.

— Мне быстро пришлось научиться терпению, — рассказывал мне Джо. — У меня были повреждены легкие, и я дышал словно пекинес. В таком состоянии трудно кому-либо возражать.

— Как вам удалось помириться?

— Мы поехали играть в гольф. Я ненавидел гольф. Игра для стариков. Но отец настоял. Он научил меня, как размахивать клюшкой. После этого мы сыграли пару раз. — На лице Джо появилась улыбка. — Он был таким старым, а я таким разбитым, что оба набирали больше ста тридцати очков. Что плохой результат, наверняка знаешь.

— Но вы хорошо провели время?

— Да. И после все было прекрасно.

— Но… это же невозможно. Если вы не обсудили ваши сложности…

— Одно из преимуществ бытия мужчиной. Иногда мы устраняем проблему, решив, что все это бред сивой кобылы, и не обращая больше внимания на всякую ерунду.

— Это не решение проблемы.

— Нет, решение. Как лечение во время гражданской войны: ампутировать и жить дальше. — Джо сделал паузу. — С женщинами обычно такое не проходит.

— Обычно нет, — согласилась я сухо. — Мы любим решать проблемы, на самом деле повернувшись к ним лицом и ища компромиссы.

— Проще сыграть в гольф.

Меньше чем за неделю наша команда организовала вечеринку для Хейвен Тревис. Темой стал старинный пляжный променад, а точнее присущие ему игры и развлечения. Тэнк подрядил декораторов местного театра соорудить и покрасить стол для десертов в виде игрового аттракциона-павильона. Стивен нанял ландшафтного дизайнера устроить временную площадку для мини-гольфа. Мы с Софией встретились с поставщиками провизии и согласовали меню, идеальное для вечеринки на открытом воздухе: бургеры согласно последним кулинарным веяньям, кебабы из креветок на гриле и свернутые лепешки с омарами.

Наша команда прибыла на место в десять утра; день обещал быть жарким — тридцать два градуса, — и очень влажным. Стивен помог сотрудникам фирмы по установке навесов устроить несколько пляжных беседок около бассейна и вернулся на кухню, где мы распаковывали декорации.

— Тэнк, мне нужен ты и твои люди для сборки игрового аттракциона, а потом… — При виде Софии Стивен замолк на полуслове. Его взгляд прошел по всей длине ее гладких ног. — И это вся твоя одежда? — спросил он, словно она была наполовину голой.

София, держа в руке большую беленую морскую звезду, посмотрела на него в недоумении.

— Что ты имеешь в виду?

— Твоя одежда. — Нахмурившись, Стивен повернулся ко мне: — Ты и правда позволишь ей щеголять в таком виде?

Я сильно удивилась. София была одета в стиле пин-ап сороковых годов: красные шорты в белый горошек и подходящий топ с бретелькой через шею. Костюм подчеркивал ее аппетитные формы, но ничего неприличного в нем не было. Я понять не могла, почему Стивен так взъярился.

— Что с ним не так? — спросила я.

— Слишком коротко.

— На улице тридцать градусов, — рявкнула София, — и я буду работать весь день. Хочешь, чтобы я оделась как Эйвери?

За что заработала от меня сердитый взгляд.

Этим утром я думала надеть что-то из новой одежды, большая часть которой так и висела в шкафу нетронутой. Но со старыми привычками все же трудно расставаться. Вместо нежного и яркого я выбрала старое и проверенное — просторную белую блузку свободного кроя из хлопка без рукавов и шаровары, которые, несмотря на очаровательное название «брюки для поэтов», определенно мне не шли. Однако наряд был удобен, и я чувствовала себя в нем в безопасности.

Стивен бросил на Софию обжигающий взгляд.

— Разумеется, нет. И все же это лучше, чем вырядиться так, будто ты знаменитая танцовщица в стриптиз-клубе.

— Все, Стивен, хватит, — оборвала его я.

— Я уволю тебя за сексуальные домогательства! — воскликнула София.

— Не выйдет. Только Эйвери может меня уволить.

— А ей и не придется, если я тебя прикончу! — София подскочила к нему с морской звездой, словно дубинкой, наперевес.