Закадычные друзья

– Вы что вправду не понимаете или бестолковыми прикидываетесь? Разве можно всем разом покидать лодку?

– Да что с ней случится, что у нас шторм на море? – в тон ей ответил Шурка.

А я подумал: «Скорей всего, Вера права», а вслух добавил:

– Ладно, вы купайтесь вдвоём, а я посижу в лодке.

Шурик попытался было что-то возразить, но я перебил его:

– Купайтесь, купайтесь, я ещё успею, день длинный. Кстати, между делом удочки настрою.

Пока мы разбирались со своими проблемами, никто и не заметил, что маленькое облачко уже превратилось в огромную тёмную тучу, которая реально была готова закрыть солнце. Прошло ещё несколько минут, и свои грозные намерения она исполнила: скрыла солнце от глаз людских. Но на этом она свои захватнические намерения не прекратила, а наоборот, усилила натиск на голубизну неба.

Правда, нас это нисколько не расстроило: во-первых, мы думали отдохнуть от сумасшедшей жары под тёплым летним дождиком; во-вторых, надеялись по серьёзному порыбачить, потому что во время дождя должен быть классный клёв.

Шурка с Верой уже вылезли из воды, я подготовил удочки, и в этот самый миг дунул ветер, сначала небольшой, потом всё сильней и сильней. Николай Николаевич отдал приказ, всем собраться в лодках и продолжить движение к месту назначения. А ветер всё усиливался и усиливался, пошёл дождь, загремел гром, засверкали молнии. Что произошло потом, я не могу описать. Это было что-то ужасное, туча упала на озеро, скрыв от нас даже ближайшие лодки, дождь перешёл в ливень. Он не только превращал белый свет во мрак, заливая нам глаза, но не позволял даже вдохнуть полной грудью воздух. А ветер, нет, это уже был не ветер, а самый настоящий ураган. На озере разыгралась буря!

Жаль, что писатель из меня никудышный, мне даже слов не хватает, чтобы описать этот разгул стихии и все наши страхи и переживания. Я сидел и мучился над этими строками, пока не вспомнил, что что-то подобное я уже где-то читал. Ну, да, у Пушкина в «Капитанской дочке». Я открыл книгу, вот это место. Пушкин описывает, как Гринёв попал в пургу и что из этого вышло. Если вы в пушкинское описание вместо «снег» вставите «дождь», а вместо «метель» – «буря», вместо «лошадей» – «лодку», то вы сразу же поймёте, в какой ситуации оказались мы.

«Ветер между тем час от часу становился сильнее, - писал Александр Сергеевич. Облачко обратилось в белую тучу, которая тяжело подымалась, росла, и постепенно облегала небо. Пошел мелкий снег –

и вдруг повалил хлопьями. Ветер завыл; сделалась метель. В одно мгновение темное небо смешалось со снежным морем. Всё исчезло. Ветер выл с такой свирепой выразительностию, что казался одушевленным; снег засыпал меня и Савельича; лошади шли шагом - и скоро стали».

Правда, у Пушкина лошади встали, а нашу лодку несло неизвестно куда, волны перехлёстывали через край, грозя полностью захлестнуть её.

– Шурка, – немного придя в себя, закричал я, – поворачивай лодку носом к ветру, а то её может перевернуть.

Я прочёл много книг о морских путешествиях и точно знал, что опытные моряки никогда не подставляют борт волне, а ещё в моём мозгу пробежало много ненужных мыслей, вычитанных в тех книгах. Ну, например, как погасить волны с помощью масла, или когда надо рубить мачты во время шторма. Шурик был на вёслах, он и сам уже начал поворачивать лодку, налегая на левое весло. Я кинулся к нему, чтобы перехватить правое, не нужное при этом маневре, но не успел. Бешеный порыв ветра подхватил его, сломал словно спичку. Оторванная лопасть описала какую-то замысловатую дугу, ударила Веру, сбила её с банки и улетела в озеро. Рукоятку весла тоже вырвало из уключины. К моему ужасу она пролетела мимо меня и своим изломом впилась Вере в ногу. Когда я подполз к ней, она лежала без сознания, из страшной раны в ноге струёй била кровь.

Глава четырнадцатая

Всё это произошло так стремительно и неожиданно, что я на какое-то мгновенье впал в ступор. Не скрою: я смертельно испугался, потому что подумал, будто с Верой произошло что-то ужасное. Я даже сейчас не хочу упоминать то страшное слово, которое в первую же секунду пришло мне в голову. Я что-то кричал, плакал и совершенно ничего не соображал. Но уже через мгновенье я вспомнил, чему нас всё время учила Вера: первым делом надо остановить кровотечение, а для этого правильно наложить жгут. К сожалению, жгута под рукой не было, он находился в рюкзаке у Анны Павловны. Мы почему-то не предусмотрели такую ситуацию. Все были уверены, что наши пути никогда не разойдутся, а поэтому нужды в нескольких аптечках не было.

Рана казалась большой и страшной, с рваными краями. Я старался не смотреть на неё и видел только вытекающую из неё кровь. «Жгут можно сделать из любого подручного материала, – пронеслось в моей голове, – конечно можно, для этого подойдёт моя майка». Я быстро скинул её, разорвал пополам, одну половину скрутил и начал перетягивать Верину ногу выше раны, кровь постепенно, как бы нехотя, стала замедлять свой бег и, наконец, вовсе остановилась. Второй половиной майки я очень аккуратно прикрыл рану. Вера не подавала признаков жизни, а я не знал, что делают в этом случае. Правда потом догадался проверить пульс: я взял её руку и с радостью почувствовал, что сердце бьётся, значит, живая.

– Шурка, – сквозь вой ветра и шум волн позвал я друга, – иди к Вере, а я сяду на весло. Ты уже, наверное, измучился.

Я промолчал о том, что лучше уж мучиться с этим веслом день и ночь, чем наблюдать за страданиями закадычного друга, не зная, чем можно помочь ему.

А ветер и дождь не стихали, высокие волны кидали лодку из стороны в сторону, грозя каждую секунду перевернуть её. Честное слово, я не боялся за себя или Шурку, если бы Вера была здорова, я бы не боялся и за неё. Втроём, я думаю, мы сумели бы выбраться на берег даже в самую дурную погоду.

И вдруг в самую последнюю секунду этих размышлений я почувствовал, что лодка затормозила свой бег. Я оглянулся и с радостью понял, что мы въехали в прибрежные заросли камыша. Весло уже спокойно доставало дна и, воспользовавшись им, как шестом, я погнал лодку дальше всё ближе и ближе к берегу. Правда, далеко продвинуться не удалось, путь преградили настоящие дебри прибрежной растительности. Но это нас всерьёз не расстроило, теперь-то мы были уверены, что по любому доберёмся до берега.

Шурка спрыгнул в воду:

– Здесь уже не глубоко. Надо протоптать тропинку, чтобы перенести Веру на берег.

Я тоже хотел спрыгнуть за ним, но Шурик прикрикнул на меня:

– Останься с Верой, я и без тебя протопчу.

– Ты что, Шурка, вдвоём быстрее.

– Оставайся с Верой, а вдруг что-нибудь случится. Он махнул рукой и пошагал прочь, ломая руками и ногами камышовые заросли. В другое время я бы обязательно сказал ему, что он пробирается сквозь чащу, как толстопузый бегемот.

– Саша, – услышал я слабый еле уловимый девичий голосок.

– Вера, Вера, – обрадовался я, – это ты? – Я повернулся к ней. Она всё ещё лежала с закрытыми глазами, но губы слегка, чуть заметно в этой проклятой мгле, шевелились. Я понял, что она что-то хочет сказать.

– Вера, – я наклонился к ней, ты помолчи, не говори, не теряй силы. Лодку уже прибило к берегу. Сейчас Шурик протопчет тропинку, и мы перенесём тебя туда. Не знаю, слышала ли она меня, но мне всё равно хотелось говорить ей самые хорошие слова, что бы обнадёжить, вдохнуть в неё новые силы, которые помогли бы бороться с недугом.

Усталый, но довольный вернулся Шурик.

– Берег тут недалеко, метров двадцать или тридцать, дорогу я проломал, что надо. Как Вера?

– По-моему, пришла в себя.

– Ну, слава богу, – он говорил солидно, сознавая, что ребячеству в настоящей ситуации нет места. Мы с ним понимали, что, несмотря на то, что мы победили стихию, ещё не всё кончено. У нас на руках был тяжело раненый товарищ, которого надо без промедлений доставить в больницу. Как это сделать, ни он, ни я ещё не знали.