Чудо света

Дина вдруг разразилась задорным смехом. Я с удивлением посмотрел на нее.

– Извините, – сказала она, – но мне показалось по вашему отрешенному виду, что вы только что из глубины веков вызвали этого самого гиганта.

"Так оно, по-видимому, и было", – подумал я, ответив ей улыбкой на шутку.

– Вы не ответили на мой вопрос, – сказала Дина, – но да ладно. Бог с вами. Хотите, мы с братом покажем вам место, где живет наша фея гор?

"С тобой я хоть на край света!" – воскликнул я в душе

– Коллега приехал работать, – вмешался отец Дины, – а ты его отвлекаешь всякими пустяками.

– Нет, нет, – запротестовал я, – мне бы хотелось очень осмотреть горы.

Я сказал "осмотреть", как будто горы представляли собой музейный экспонат или городские достопримечательности. Дина опять залилась задорным смехом.

– Профессор, – обратилась она ко мне, – а вы когда-нибудь занимались альпинизмом?

– Нет, – признался я, – но я думаю, что это не такое сложное дело, во всяком случае, не сложнее истории.

На этот раз вместе с Диной рассмеялся и Иван.

– Хорошо, что-нибудь придумаем, – сказала она, – будьте готовы ближайший week-end провести с нами в горах.

Я по-пионерски поднял руку над головой и торжественно пообещал:

– Всегда готов.

Вернувшись в гостиницу, я долгое время не мог заснуть. Куда бы я ни посмотрел, всюду мне казалось, что вижу Динины глаза, чуть насмешливые и озорные. Как это бывает с человеком, который долгое время смотрит на солнце, а потом ему даже при сомкнутых веках видятся солнечные круги. И я сразу же понял, отчего это происходит, ибо в моей душе взошло солнце и осветило лучезарным светом все ее уголки.

Глава 2. (Глава общая)

Рано утром за мной в гостиницу заехали на машине Иван с Диной.

Потом мы около двух часов ехали по дороге, ведущей к Эльбрусу.

Оставив машину на стоянке одной туристской базы и нацепив альпийское снаряжение, мы двинулись в горы. Светало. По дороге нам встречались небольшие группы, идущие своими маршрутами. Меня все больше и больше охватывало блаженное чувство приобщения к чему-то великому, как будто я вдруг увидел перед собой цель, кото рая нас всех объединяла, мне так и хотелось им крикнуть словами поэта Новалиса: "Так куда мы идем?", чтобы получить ответ: "Все туда же – домой". Мы поднимались все выше и выше. Под нами стали проплывать ущелья и бездны, и я, заглядывая в них с содроганием, вспоминал ницшеанскую мысль: "Нет прекрасной поверхности без ужасной глубины". Далеко справа на горизонте белела освещенная солнцем вершина Эльбруса. Впереди меня шли Иван и Дина, привыкшие к острому, разряженному воздуху, к зимним вылазкам, ко льду и горам, и вдруг я почувствовал себя окрепшим, подобно Будде, озаренному просветлением. Как будто пелена спала с моих глаз, и я проснулся, ощутив вдруг мир так ясно, что мне стало резать глаза. Мы шли к солнцу, и оно, поднявшись над горами, указывало нам путь.

На маленькой площадке мы сделали привал, шутя и смеясь, выпили немного чаю из термоса, а затем Иван объявил, что начинается самый трудный участок нашего пути. Мы сцепили друг друга веревкой, Иван пошел впереди. Дина страховала меня сзади. Мы стали подниматься по почти отвесной стене. Впервые в жизни я ощутил необычное состояние, близкое к отчаянию. Мне постоянно казалось, что если я сорвусь в бездну, то увлеку за собой их. Я быстро уставал, и они давали мне время отдыхать, но от отдыха на отвесной стене у меня сосало под ложечкой. Не знаю, был ли это жуткий страх или все люди испытывают подобное чувство полу невесомости, очутившись над пропастью.

Когда мы выбрались на карниз, я с ужасом подумал: "А как же мы будем спускаться?" Иван похвалил меня, спросив, в самом ли деле я впервые поднимаюсь в горы. Я молча кивнул головой и подумал: "Если бы не присутствие Дины, вряд ли мне удалось бы взять это препятствие".

Затем мы двинулись вдоль карниза. Над нами нависала скала, внизу зияла бездна, но всё же под ногами у нас была твердая земля, вернее, камни, нечто наподобие временного убежища, своего рода приюта. Мне вдруг вспомнились строки из стихов Гессе: "Ведь если мы допустим на минуту, что за поверхностью зияют бездны, возможно ль будет доверять уюту, и будут ли укрытья нам полезны?" Я почувствовал вдруг здесь свою полную незащищенность, и у меня опять засосало под ложечкой.

Мы все выше и выше поднимались по узкому карнизу. От монотонности моих движений на какое-то время я потерял чувство реальности, а вместе с ним и страх, и уже другими глазами с высоты птичьего полета обозревал горы и долину, простирающуюся между ними. Вдали из-за изгибов хребта выступал величественный Эльбрус. Неожиданно карниз перешел в площадку, за которой вдруг открылась заснеженная поляна, упирающаяся в конусную скалу. Эта скала и представляла собой вершину горы.

Я обернулся и увидел порозовевшее лицо моей ненаглядной красавицы, ее нежная кожа щек и лепестки губ хранили на себе утреннюю свежесть розы. Ее темные волосы контрастировали со снежной белизной поляны, а лучезарные глаза излучали радость. Я впервые за все утро посмотрел на нее прозревшими глазами и увидел вновь ее красоту, ту самую, которой она поразила меня в первый же вечер нашей встречи. Не то, чтобы я не любовался ею все утро еще у подножья горы, постоянно ловя взглядом ее плавные мягкие движения. Я и потом не отрывал глаз от ее штормовки и вязанной шерстяной шапочки, когда она шла впереди меня, поднимаясь по склону. Но что-то меня постоянно держало в напряжении.

Возможно, обостренное чувство опасности или ожидание трудных испытаний и моя боязнь оказаться не на высоте. Но сейчас, когда эти трудности временно отступили и самые опасные места оказались позади, я мог расслабиться и всей душой предаться моему чувству, погружая себя в сладостное состояние восхищения предметом моего тихого любования.

Иван, дав нам немного передохнуть, прошел вперед, чтобы разведать дорогу и проверить глубину снежного покрова поляны. Мы остались вдвоем. Дина, сидя на снегу, повернулась вполоборота и улыбнулась, озарив меня каким-то внутренним светом.

– Как вам здесь нравится? – спросила она тихим голосом.

Ее темные глаза проникали мне в самую душу.

– Восхитительно! – воскликнул восторженно я.

– Тсс, – Дина приложила палец к губам и чуть слышно сказала: – Здесь не нужно говорить громко, а то горная фея может рассердиться.

– А что, мы уже находимся в царстве горной феи? – шепотом спросил я.

– Да, – молвила она, – фея не любит шума. Когда в ее владениях громко смеются, кричат и не оказывают должного уважения, то она обрушивает на людей снежные лавины.

– Неужели она такая недотрога, эта прекрасная горная фея? – лукаво спросил я.

Мне до безумия захотелось поцеловать Дину в губы. И вдруг неожиданно для себя я стал читать стихи:

Что может быть прекрасней, что может быть сильнее,

Чем трепет нежной страсти к моей прелестной фее!

Бродить среди прохожих, желая с милой встречи,

В осенний непогожий иль ясный тихий вечер…

Искать уста любимой, глядеть ей нежно в очи,

В момент неповторимый, средь зимней темной ночи…

Очнуться от объятий, совсем от неги пьяным,

С душою, полной счастья, весенним утром ранним…

Иль в жаркий летний полдень, струи ручья минуя,

Напиться из уст томных безумным поцелуем…

Что может быть прекрасней, что может быть нежнее,

Чем трепетные ласки моей волшебной феи!

И если сказкой дивной маг мир заворожил бы,

Я без моей любимой и дня в нем не прожил бы.

– Хорошие стихи, – похвалила Дина, – кто автор?

Я не знал, что ответить. Только что здесь, на этом самом месте, я сочинил стихи. Я сам не мог еще в это поверить. В жизни я никогда не писал стихов. Что же это со мной? Я молчал.