Страница 22 из 170
По–видимому, Ларкин все еще чувствовал себя смущенным из–за того, что выставил себя дураком в случае с баронессой, — шея его была пунцово–красной. Он откашлялся:
— Почему бы вам не отправиться на пост военной полиции, в док номер восемь? Может, им уже что–то известно.
Я помчался по пристани, мое сердце неистово билось под действием кокаина и адреналина. Меня охватила паника. Может, раньше я этого не понимал, но теперь осознал: я беспокоился о миссис Корнелиус больше всех прочих. Без ее помощи мне будет существенно сложнее добраться до Англии.
Отделение военной полиции располагалось в темно–зеленом здании с красной вывеской. Я забарабанил в дверь. Мне отворил капрал в обычном форменном кителе и в клетчатом килте. На его руке белела знакомая мне повязка. Капрал что–то невнятно произнес, а когда я поднял голову и попросил его повторить, он выговорил медленно, как будто беседовал с идиотом:
— И что я могу сделать для вас, сэр?
Я сказал ему, что моя жена, английская леди, пропала в городе. Он стал более дружелюбным и расторопным.
— Миссис Пьятницки, сэр? В последний раз ее видели в кабаре «Шахразада» около полуночи. Наши люди все еще пытаются выйти на ее след, но вы даже не можете вообразить, что тут творится. Тысячи мелких столкновений, белые против красных, греческие православные против турецких мусульман, один сброд против другого, армяне против грузин, турки против армян, одна группа анархистов против другой группы, не говоря уже о семейных конфликтах.
— Моя жена не может быть замешана в чем–то подобном. В Батуме она впервые, политических связей у нее нет.
— Она англичанка, сэр. Этого вполне достаточно для кое–кого из местных ребят. Но мы думаем, что она просто поехала ненадолго прокатиться с кем–то из кабаре. Бывает, русские офицеры ведут себя слегка необдуманно, знаете ли. Возможно, они отправились к руинам.
Он указал в сторону холмов и заверил, что немедленно сообщит мне все новости, как только они появятся. Я вернулся обратно на корабль. Начался мелкий моросящий дождь. Иллюзия окончательно рассеялась. Я слушал, как дождевые капли бились об огромные листья пальм — словно стучал пулемет. Я хотел броситься в старые кварталы и самостоятельно начать поиски, но для этого пришлось бы покинуть корабль. А я не хотел рисковать — вдруг за время моего отсутствия у военной полиции появятся какие–то новости. Я горько укорял себя за чувственный эгоизм, который увел меня прочь от миссис Корнелиус. Что эти люди подумают обо мне? С их точки зрения я бросил свою жену и вернулся с другой женщиной. Пристыженный и подавленный, я поднялся на борт. Но я не мог заставить себя отойти от трапа. Когда старая няня подошла и сообщила, что баронесса хотела узнать, где я, — резко ответил, что миссис Корнелиус исчезла и я не могу прийти. В конце концов, прождав два часа и проследив за выгрузкой всего оружия, увезенного на британском армейском грузовике, я поспешно направился в каюту Леды. Она все еще лежала в койке, служанка и дочь ухаживали за ней.
— Мой бедный друг, — сказала она. — Что с вашей женой?
— Никаких новостей. Как вы себя чувствуете?
— Герников был таким милым, безобидным человеком. Таким добрым… Почему его убили? Он был похож на моего мужа. Они никому не причиняли вреда. Это так ужасно… — И она заплакала.
— Человеку необязательно кому–то вредить, чтобы стать жертвой чьей–то ненависти, — сказал я.
— Я думаю, что его убили белые, — прошептала Леда. — Красные убили моего мужа, белые убили Герникова. Все это одинаково бессмысленно.
— Нет никаких доказательств. Друзья–большевики точно так же могли напасть на него, если, скажем, он отказался дать им денег. Или какие–нибудь сионистские экстремисты. Кто знает, что за дела у него были в Батуме? Или турки. В России теперь для убийства вообще не нужны причины. Может, это просто ошибка. Радуйтесь, что вы до сих пор живы.
Но я не сумел успокоить баронессу. Она по–прежнему волновалась.
— А что с мистером Брэггом? — спросила она. — Еще не вернулся?
— Похоже на то.
Я поцеловал ее руку, несправедливо негодуя из–за того, что баронесса отнимала у меня время.
— Вам нужно попытаться уснуть. Выпейте еще немного бренди. Я загляну, как только смогу.
Я возвратился на пристань, где мистер Ларкин терпеливо проверял свои записи. Уборка на корабле закончилась, теперь грузили какие–то бочки.
— Это ром, мистер Пьятницки. Кажется, вчера вечером в «Шахразаде» произошла ссора. Оскорбили миссис Корнелиус. Джек бросился ей на помощь. Потом началась драка. Прибыли русские жандармы. Большинство клиентов разбежалось. Никаких тел не нашли, и это хороший знак. Что касается старины Герникова, то он, кажется, тоже был там некоторое время, а потом удалился с несколькими казаками, а может, с кем–то из местных соплеменников.
Герников меня не интересовал. Что мне за дело, если он лишился жизни, приняв участие в какой–то незаконной сделке? Несомненно, он считал меня бесполезным недочеловеком вроде тех, которых очень много в Одессе, — об этом я мог догадаться по выражению его глаз. Что ж, эти глаза больше никогда не будут ни в чем меня обвинять. Нельзя сказать, что я одобрял его убийство. Возможно, я уделил бы этому случаю больше внимания, если б не боялся так за миссис Корнелиус. Неужели она пережила всю революцию и гражданскую войну только для того, чтобы быть похищенной кавказцами? Неужели ее изнасиловали и убили в какой–то далекой горной деревушке? Я слышал такие истории, когда был ребенком. Кавказские бандиты печально знамениты — они не считаются ни с чем за пределами своего ничтожного сообщества. Они могут утверждать, что являются мусульманами или христианами, красными или белыми, когда того требует необходимость или простая прихоть. Но на самом деле они просто бессердечные разбойники. Я смотрел сквозь завесу дождя, мой взгляд был устремлен вдаль, к высоким горам. Если бы выяснилось, что ее похитили, я истратил бы последнюю копейку, чтобы собрать армию горцев. Я отправился бы вместе с казаками и анархистами, я был бы таким же жестоким, как они, и куда более хитроумным. Мои таланты часто недооценивали. Люди считали меня художником, интеллектуалом, человеком слова. Но в свое время я был и человеком дела. Я решил, что не могу лишиться миссис Корнелиус так же, как лишился Эсме. Эта женщина, наделенная от природы невероятной добродетельностью, отдавала слишком много равнодушным существам, которые никогда не ценили ее. Я задумался, не попал ли в беду Джек Брэгг. Возможно, она пыталась помочь ему. Я пошел в бар за выпивкой. Мистер Томпсон последовал за мной.
— Позвольте мне купить вам виски.
Он усадил меня возле иллюминатора, и я мог смотреть на пристань, в то время как он направился к импровизированному бару. Он вернулся с напитками. Мистер Томпсон оказался не у дел, пока судно стояло в порту. Его кочегары чистили котлы и машинное отделение.
— Всему этому есть весьма простое объяснение, — сказал он. — У вас прекрасно развито воображение, и это замечательно. Но временами, как мне кажется, именно оно становится вашим худшим врагом.
Я почти не слушал его. Пока он бормотал ровным голосом какие–то дежурные фразы, я продолжал обдумывать те немногие сведения, которые смог получить. Томпсон, как и баронесса, предполагал, что Джека Брэгга и миссис Корнелиус связывали некие романтические отношения.
Я не был дураком, я точно знал, что они думали. Я не видел никакого смысла даже обсуждать эту глупость. Миссис Корнелиус всегда оставалась женщиной порядочной. Она была воплощением великих английских добродетелей. С ее смертью для меня умерла и Англия. Ничего не осталось, кроме грязи и старых камней, из–за которых ссорятся побочные потомки из сотни мелких стран. Дух Англии отлетел в 1945‑м, когда социалисты уничтожили Британскую империю. Я был свидетелем всего этого. Я знаю куда больше, чем бородатые школьные учителя с безумными глазами и красными ртами, кричащие на меня с трибун, эти бездушные! Я хорошо изучил их породу. Цивилизация гибнет, страна за страной, часть за частью. Знамения повсюду: на разбитых мостовых, рухнувших перилах, испачканных надписями стенах. Знамения так же явственны, как Божий глас. Кому нужны тонкости и нюансы? Слишком многие люди движутся в неправильном направлении. Мистер Томпсон увидел романтическое увлечение. Я увидел лишь дружбу и доброту. Что лучше — замечать неявный недостаток или очевидное достоинство?