Страница 9 из 40
– Вашему величеству надобно самой подать идею для сезона, – сказала герцогиня с улыбкой. – Вы не можете требовать творческих мыслей от бедной швеи. Швея – тот же актер, который передает мысли поэта.
Императрица задумалась.
– Знаешь ли, милая Анна, – сказала она спустя некоторое время. – Надобно положить конец широким платьям – преувеличения довели эту моду до безобразия! Притом будет выставка, придется много ходить, чтобы видеть чудеса искусства и промышленности всего света. Целое помещение выставки оказалось бы тесно, если бы собрались туда все дамы в широких платьях, и для мужчин не осталось бы места, – прибавила Евгения с усмешкой.
– Вы, ваше величество, произведете переворот, когда объявите смертный приговор широким платьям и принудите дам носить узкие, – сказала герцогиня. – При этом потребуется новая обувь. Я предвижу всеобщее волнение, так сказать, революцию, у которой, без сомнения, найдется и своя оппозиция, несмотря на могущество и безграничное господство вашего величества в области моды!
– Тем лучше, – отвечала монархиня задумчиво. – Эти мелкие революции всегда отводят мысль от великого переворота, который, – тут с ее уст сорвался вздох, – всегда дремлет в недрах французской нации и просыпается, когда ничто иное не занимает наших соотечественников. И мне кажется, что этот переворот уже просыпается, потягиваясь и зевая! Однако же, – продолжала она, меняя тему и беря карандаш, которым провела несколько линий на полях лежащего перед ней рисунка, – где же мы найдем приличную моду?
И перечеркнула сделанный ею абрис.
– Нелегко придумать красивый и удобный наряд! Кстати, – заговорила Евгения немного спустя, – сегодня я принимаю римского графа Риверо, который здесь поселился и о котором я тебе рассказывала. Он, должно быть, интересная личность; аббат Бонапарте горячо рекомендовал его мне, а также принцесса Констанция, – знаешь, аббатиса монастыря Крови Христовой в Риме. И графиня Распони, со своей стороны, писала мне о нем из Равенны; все говорят о нем как о человеке с высоким умом и глубокой преданностью Святому престолу и с неутомимою ревностью трудящемся в пользу святой церкви. Такие люди очень редки в настоящее время. Видела ты его или слышала о нем?
– Я не видела его, – отвечала герцогиня, но слышала о нем от моего брата Иоахима, который выставляет графа совершенством и хвалит его прекрасных лошадей!
– Я никогда не встречала прежде этого имени, – сказала императрица. – Папа пожаловал его римским графством, нунций представлял его императору и мне в последний приемный день, но упомянутые лица особенно рекомендуют его мне, и все говорят, что для меня, вероятно, будет чрезвычайно интересно ближе познакомиться с графом, который во многих отношениях может быть полезен церкви. Я с нетерпеньем жду встречи с ним.
– Господин барон Пьерес! – доложил камердинер императрицы. Последняя кивнула головой, и в комнату вошел барон де Пьерес, первый шталмейстер ее величества, красивый стройный мужчина в черном утреннем сюртуке.
– Испрашиваю приказаний вашего величества о выезде, – сказал барон, подходя с глубоким поклоном к императрице.
– Погода хороша, – сказала Евгения, приветствуя де Пьереса ласковой улыбкой и потом бросив взгляд в окно, через которое лились яркие солнечные лучи. – Я поеду в открытой коляске в Булонский лес, за два часа до обеда; вы будете сопровождать меня, любезный барон?
– Приказание вашего величества будет исполнено, – отвечал барон.
– Я предполагаю длительную прогулку, – сказала императрица, – и если для вас утомительно ехать верхом у дверей, то…
– Верховая езда в такую прекрасную погоду доставит мне большое удовольствие, – прервал ее де Пьерес с живостью. – И высокую честь, – он поклонился, – ехать возле своей государыни.
– А ты, милая Анна, поедешь со мною? – спросила Евгения, обращаясь к герцогине Муши.
– Если ваше величество позволит мне сперва съездить домой, чтобы переменить туалет.
– Но, дорогой барон, что у вас там тщательно завернуто в бумагу? – поинтересовалась императрица, указав на пакет в тонкой веленевой бумаге, перевязанный красными шелковыми шнурками. – Не модель ли нового седла или миниатюрный экипаж вашего изобретения?
– Ни то ни другое, – отвечал Пьерес с улыбкой, – принесенная мной вещь не принадлежит к моей области. Но я знаю, что она возбудит ваше любопытство.
Он развязал шелковый шнурок и снял бумагу. Потом поставил пред императрицей на стол нечто вроде ящичка, обтянутого черным бархатом.
Императрица и герцогиня с напряженным вниманием следили за манипуляциями барона.
Пьерес поднял крышку и выставил перед императрицей чашку и молочник из белого фарфора.
– Это маленький сервиз, – сказал он тогда, – который употребляла королева Мария-Антуаннета при своих простых завтраках в Трианоне. Как видите, ваше величество, цветочная гирлянда образует вензель королевы. Тогдашний кастелян Трианона взял к себе этот сервиз, который хранился до настоящего времени в его семействе. Сервиз точно принадлежал королеве, в этом нельзя сомневаться. Я прослышал о нем и, зная, что ваше величество сильно интересуетесь всем, что напоминает королеву Марию-Антуаннету, не упустил случая принести вам эту реликвию.
Императрица взяла чашку и стала внимательно разглядывать ее. Лицо Евгении выражало печаль и скорбь.
– Она приказала сделать свой вензель из розовых гирлянд, – произнесла наконец императрица тихо и задумчиво, – и розами усыпана была тогда ее жизнь. Бедная, несчастная королева! Кто мог бы сказать в то время, что скоро поблекнут эти цветы и что последний удар твоего горячего сердца замрет в бесцветной пустыне жгучего, одинокого горя! Края этой чашки касалась она свежими улыбающимися устами, – продолжала императрица мечтательно. – Как скоро сжались эти уста в безвыходном горе и выпили до дна страшную чашу жестоких страданий!
Долго смотрела она на маленькую простую чашку и слеза дрожала на ее ресницах.
Герцогиня Муши взяла руку императрицы и припала к ней губами.
– Как прекрасно… и как великодушно со стороны вашего величества вспоминать на высоте величия и счастья с таким теплым чувством о той несчастной государыне, которая некогда восседала на французском престоле! – сказала Анна.
– На французском престоле! – прошептала императрица, не отводя глаз от чашки. – Прекрасен этот престол, но гибелен… Он ей принес преждевременную, мученическую смерть, но она была велика в своем падении… Была королевой на эшафоте… Быть может, этот престол рухнет когда-нибудь и под нами, – произнесли ее губы беззвучно, а мысли, казалось, наполнились мрачными картинами; уныло потупился ее взгляд.
Но вскоре Евгения быстро подняла голову с грациозным, ей одной свойственным движением красивой шеи.
– Благодарю вас, барон де Пьерес, – сказала она с ласковой улыбкой, – что передали мне вещь, принадлежавшую королеве-мученице. Надеюсь, ее можно приобрести и дать ей место в храме воспоминаний о царственной мученице, который я воздвигаю в тишине.
– Этот сервиз принадлежит старику, скопившему небольшое состояние своими трудами, – отвечал барон. – Он живет один с женой, детей у них нет. Он не хочет продавать вещь, унаследованную от родителей, но, как говорил мне, почтет за удовольствие подарить ее своей государыне.
Глаза императрицы заблистали радостью.
– Как было бы прекрасно быть французской императрицей, если бы такие настроения разделялись всеми! – воскликнула она. – Не передадите ли, барон, всю эту историю императору и не попросите ли его дать старику орден Почетного легиона? Я сама поговорю с мужем об этом сегодня. Велите сделать полный чайный сервиз из серебра, с моим вензелем – я должна отблагодарить за подарок. Когда сервиз будет готов, вы приведете ко мне этого доброго старика, я хочу его видеть.
Барон поклонился.
– Приказания вашего величества будут немедленно исполнены.
Императрица задумалась на минуту. Потом взяла карандаш и один из листов, лежавших на столе.