Время дракона

– Дедушка был мудрый, – замечал Мирча, который в такие минуты очень гордился, что назван в честь деда.

– Да, ваш дед был очень мудрый человек, – соглашался отец. – Чем больше я думаю об этом, тем больше мне кажется, что он знал заранее, что со мной случится… А ещё те люди, что стояли около дуба, спросили, есть ли у меня особые копья для состязания. Я сказал: «Нет». Тогда мне сказали, что дадут столько копий, сколько потребуется. Я решил проявить скромность и ответил: «Мне хватит одного». Те люди засмеялись и сказали: «Даже самому неудачливому витязю нужно, по меньшей мере, два». Так я попал на состязание…

– А как же шествие? – напоминал Мирча.

Отец часто забывал рассказывать про это, а когда спохватывался, то начинал рассказывать с удвоенным старанием:

– А! Ну, конечно! Шествие! – восклицал он и продолжал: – Перед началом состязания все витязи должны были проехать перед крытым помостом, где восседал на троне Жигмонд. Там же имелись скамьи для других уважаемых людей. А ещё на помосте установили множество кресел. В них сидели молодые женщины. Как мне объяснили, то были самые красивые особы со всей округи. А ещё мне сказали, что состязание витязей всегда происходит в честь красавиц – таков обычай.

Тут отец опять начинал болтать «лишнее», чтобы подразнить жену, причём он прекрасно знал, каких разговоров она не стерпит:

– Посмотрел я на этих прелестниц, – частенько говорил он. – Две-три оказались совсем не на мой вкус, а другие – ничего.

Мать Влада, слыша это, замечала с досадой:

– Помнится, ты упоминал, что женщины из германских земель не блещут красотой. – На что отец лишь пожимал плечами.

– Значит, там сидели лучшие из дурнушек со всей округи, – примирительно заключал он и переводил разговор на другое: – Так вот я проехал перед помостом почти самым последним, потому что должен был успеть надеть доспехи. Моё облачение сильно отличалось от облачения других витязей. Те были в тяжёлых латах, состоявших из пластин, а я – лишь в кольчуге, где пластины вставлены спереди. Шлем мой прикрывал не всю голову, оставляя лицо незащищённым, а конь и вовсе не был ничем закрыт от боевых ударов, кроме бляшек на сбруе. Зрители сначала удивлялись, но затем решили, что я отчаянный смельчак.

Домочадцы не могли удержаться от уверений, что так оно и есть.

– Отец, ты очень храбрый! – говорил Мирча.

– Очень-очень храбрый, – вторил Влад.

– Даже слишком. Порой до безрассудства, – тихо вздыхала мать.

Отец, крайне польщённый, всё же делал вид, что не слышит этих похвал, и говорил о своём:

– Как совершаются конные поединки, вы знаете. Два витязя, вооружённые копьями, становятся по разные стороны длинной изгороди и скачут вдоль неё навстречу друг другу. Цель в том, чтобы выбить супротивника из седла или, по крайней мере, сломать копьё о чужой доспех. Кроме того, на всём пути нельзя касаться изгороди ни копьём, ни по-другому. Если витязь потеряет равновесие от чужого удара и, чтобы не упасть на землю, схватится за изгородь, это посчитают грубой промашкой.

– Отец, расскажи, как дрался ты, – просил Мирча.

– В том состязании, в Нюрнберге, конный поединок состоял из пяти сшибок. Даже если тебя в первой же сшибке свалили на землю, поединок продолжается до пяти. Главное, чтобы воин после падения нашёл в себе силы снова сесть на коня. – В этом месте отец, помолчав, обязательно добавлял: – Я думаю, люди под дубом, которые смеялись надо мной, делали это не со зла. Ведь они оказали мне большую услугу. Во-первых, посоветовали внимательно смотреть, как действуют на поле другие витязи. Во-вторых, сказали, что перед поединком полезно совершить молитву. Мне говорили: «Побеждают благочестивые. А кто перед состязанием больше думает о сне или сытном обеде, чаще оказывается повержен».

– И ты отказался от еды, – подсказывал Мирча.

– Да. Несмотря на то, что для всех витязей было выставлено угощение, – говорил отец. – А ещё мне думается, те люди под дубом нарочно сделали так, что мой первый поединок случился ближе к середине состязания, когда я уже понимал, что к чему. По правде, я и сам посмеялся над своими словами о копьях, когда увидел, как легко эти копья ломаются о кирасы. «Ну, – думаю, – мне с моими доспехами только один путь – увёртываться».

– И ты увёртывался, – поддакивал отцу старший сын.

– Да. Хоть такое поведение и не сулило победу. Другие-то витязи не уклонялись, а принимали удар на себя. Зато и сами имели больше времени, чтобы нацелиться и ударить. Я уворачивался, и потому моё копьё почти всегда оставалось целым. Там ведь и моргнуть не успеешь, а противник уж мимо промчался. Надо снова сшибаться. Зрители стали знаками показывать мне, что я мало рискую. Я делал вид, что не замечаю. Затем Жигмонд тоже стал выражать недовольство. Тут я и махнул на всё рукой! Думаю: «Сейчас посмотрим, на что годятся мои доспехи. Неужели они не выдержат удар тупого копья, которое к тому же сделано из мягкого дерева?»

С этого места оба сына начинали слушать с особенным вниманием.

– Ох! Ну и досталось же мне, – продолжал отец. – На поединках супротивники чаще всего целятся друг другу в живот. От таких ударов труднее всего увернуться. Приходится принимать удар или же изворачиваться так, что сам не сможешь ударить. Поэтому мне надо было терпеть. Правильно люди возле дуба советовали – отказаться от еды…

Владу прямо-таки слышалось, как трещат ломающиеся копья. Именно эта часть истории в своё время навела его на мысль, что нужно самому попробовать подраться с кем-нибудь. Верный способ найти противника – ходить по городу вместе со старшим братом и задираться. Влад тогда ещё плохо знал венгерский язык, но если слов не хватает, всегда можно корчить рожи. Кончилось тем, что пришлось вступаться старшему брату. После этого Мирча поведал, как нужно драться:

– Ты лицо прикрывай, чтоб по лицу не били. Тогда и мать не спросит, почему у тебя губа распухла или почему в носу кровь… Если дерёшься почти со взрослым, сначала кинь в него чем-нибудь – землёй в глаза, или камень найди. Тебе надо научиться кидаться камнями – ты кидаешь слабо. А ещё я тебя научу, как ставить подножки. Подножка – это почти вся драка. Не важно, с кем дерёшься – сделай так, чтоб упал, а дальше лупи его, пока не завоет.

– Мне в тот день в Нюрнберге досталось, – говорил отец, – но я всегда находил, чем ответить. К примеру, если ударить противника копьём не спереди, а в бок, то легче вышибить из седла – даже если толкнёшь слабо. Я принялся нарочно целить в бока и так свалил одного витязя. Тогда мне стали одобрительно кричать. Затем мне удалось свалить ещё одного. Но лучше всего я проявил себя на второй день состязаний, когда конники состязались в меткости. Надо было на скаку ударить копьём в щит, прикреплённый к столбу. Тут мне не нашлось равных. Я всегда попадал в цель, потому что теперь не требовалось увёртываться. Толпа так громко ликовала, что заглушила трубачей, которые возвещали о появлении на поле другого витязя. В конце того дня я получил в награду перстень. Я думал, его вручит король Жигмонд, но оказалось, что, согласно обычаю, все награды даются из рук девиц. Жигмонд меня похвалил тоже. Я, конечно, радовался. Батюшкин наказ был выполнен…

Мать слушала без удовольствия. Она знала, что последует в конце рассказа. Её заставят рыться в сундуках, чтобы найти и принести к столу вещь, которую и так все видели.

– Кстати, а где тот перстень, который мне дали на состязании? – спрашивал отец.

– Цел твой перстень, – отвечала мать.

– Точно цел?

– Что ему сделается? – с кислым видом отвечала хранительница. – Я его берегу, как самое дорогое. Держу не в шкатулке, а в другом месте, подальше от глаз.

– А давай проверим, как он там сохраняется, – просил отец.

Мать твердила своё:

– Для чего проверять? Он хорошо уложен, на дне сундука. Я ведь знаю, что ты мне покоя не дашь ни на этом свете, ни на том, если перстень пропадёт.

– Сходи принеси, – просил отец

– Уж ночь на дворе, а мы будем вещи в сундуках ворошить, – возражала мать.