Страница 9 из 14
Но, может быть, молнии, ДТП и отравления не кажутся такими ужасными потому, что становятся результатом случайности, а не злой воли? Вряд ли – в Европе в год 22 000 человек погибают в результате преднамеренных убийств. Это 60 человек в день. Кто объявляет ежедневный траур? Американская статистика говорит о том, что риск умереть от врачебной ошибки для жителя развитой страны в 6000 раз выше риска погибнуть от руки террориста. Кто-то уже предлагает изгнать из Европы всех врачей (готов поспорить, что доля врачей, совершающих фатальные ошибки, выше доли мусульман в Европе, совершающих теракты)?
Почему мы так относимся к терактам? Нас впечатляют события неожиданные, в то время как события ожидаемые, стандартные не производят впечатления, какими бы они ни были. Возможно, поэтому тот факт, что в безопасной Европе каждые два дня погибает от рук убийц столько же людей, сколько в последнем теракте в Париже (впервые за 10 лет), нас не трогает, так же как не трогают постоянные теракты на Ближнем и Среднем Востоке. Это наводит на грустную мысль: чтобы мы перестали ужасаться терактам в Европе, они должны стать постоянными, а количество жертв – сильно вырасти. Но и обратное верно: наш ужас – лучшее свидетельство того, что в Европе с терроризмом нет острой проблемы: теракт – это крайне редкое, шокирующее явление. Даже если случится невозможное и количество жертв терактов вырастет в 100 раз, ущерб от них все равно будет в 2 раза меньше, чем от вождения в нетрезвом виде.
Третий тезис – о нашей разности – могут поддерживать только люди, вообще не знающие истории. Не будем ворошить прошлое – нам хватит и XX века. Большевизм в России, перекинувшийся на Кавказ, Среднюю Азию, в Восточную Европу, был религией более жесткой, чем самый радикальный ислам. Его апологеты убивали и умирали намного легче, его «эмиры» отправили миллионы не на милосердное отрубание головы, а на мучительную медленную смерть в лагерях. Агенты большевизма наполняли все страны мира, если не устраивая теракты, то совершая убийства. Официальной целью большевизма – прямо как у радикального ислама – было провозглашено покорение всего мира и установление всемирной жесточайшей диктатуры. Европейский фашизм от большевизма отличался лишь тем, что внес национальный фактор в радикальную идеологию.
Затем был Китай – маоизм, уничтоживший десятки миллионов жизней. Европа, казалось, излечилась, но совсем недавно на Балканах православным хватило территориального спора, чтобы начать вспарывать животы беременным католичкам и убивать детей на глазах родителей в количествах, которым позавидовало бы ИГИЛ. И уж совсем недавно 10 000 человек (включая 200 пассажиров малайзийского самолета) недалеко от центров православия и великой русской культуры погибли просто потому, что пара олигархов делила собственность, а пара политтехнологов зарабатывала начальнику рейтинг.
Нет, мы не разные. Мы все – обезьяны в тонкой человеческой коже. Стоит обстоятельствам чуть-чуть ее поскрести, и мы готовы резать, взрывать, умирать и посылать на смерть. Сегодня просто очередь ИГИЛ.
Проблема даже еще глубже. «Мы» и «они» – лучший способ сделать задачу неразрешимой. Пока мы не научимся ценить жизнь человека одинаково, вне зависимости от того, где он живет и на каком языке говорит, мы не сможем даже подойти к решению проблемы терроризма. Сегодня для нас терроризм – чудовищный акт агрессии, дикость и ужас. А для тех, кто приходит на территорию развитого мира с желанием убивать, гибель мирных граждан, женщин и детей – обычное событие: у многих убиты родственники, некоторые потеряли близких в результате демократизирующих авианалетов. Еще большее количество убеждено пропагандой, что все зло, весь ужас, вся боль и смерть, их окружающая, вызваны безбожниками из Европы и США, которые сперва их земли колонизировали, а потом, вынужденные покинуть их территории, тем не менее все время продолжают на них нападать. Не стоит упрекать их в близорукости – США никогда не колонизировали Россию, никогда не атаковали ее территорию, никогда не убивали ее солдат и мирных жителей, и тем не менее пары лет плохо сделанной пропаганды оказалось достаточно, чтобы большинство населения стало считать США врагом, бояться и ненавидеть американцев.
Впрочем, я бы даже не стал обвинять пропаганду. После Афганистана, Ирака, Ливии, Сирии отношение к западным странам как к агрессорам закономерно. Сталин был не лучше Каддафи, а большевики в СССР очень напоминали ИГИЛ. И тем не менее отражение фашистской агрессии считается у нас великим подвигом. Да, конечно, прямые аналогии некорректны: сегодняшние США, Франция и Россия – совсем не гитлеровская Германия. Но как это понять местным жителям, на головы которых сыплются бомбы? Да и мы сами – стали бы мы сегодня с пониманием относиться к интервенции США с целью установления демократии или все-таки начали бы бороться с оккупантами по старой российской традиции – любыми средствами? Наверное, боролись бы?
Это разделение на «они» и «мы» не дает адекватно смотреть даже на беженцев. Да, они – оборванные, вырванные из социума, в котором привыкли жить, не знающие языка, не знающие, куда идут и что их ждет, – ведут себя как не принято у нас: оставляют мусор, крадут, нарушают административные нормы. Многие будут грабить. Кто-то – даже убивать. Среди них в Европу будут проникать террористы, наркоторговцы, просто бандиты, для которых Европа – новое, более богатое общество, которое легче грабить. Но и в этом нет ничего нового – нищие и лишенные своей земли часто ведут себя так же. Итальянские и еврейские беженцы в Америке (вслед за ирландскими) создавали мафии и банды и убивали намного больше, чем арабские беженцы в Европе.
За 10 лет фашизм уничтожил 6 млн только евреев (где уж тут «Исламскому государству»!). Миллионы стали беженцами. Они были такими же нищими, оборванными, собирающимися в толпы, готовыми воровать и даже грабить, рвущимися к безопасности. Про них можно было сказать все то, что сейчас их потомки говорят про беженцев с Ближнего Востока: и одеты они были странно, и говорили странно, и обычаи несли с собой свои, и, конечно, среди евреев-беженцев искали агентов Сталина, и, конечно, большевики и фашисты внедряли своих агентов. (И, конечно, в Палестине евреи организовывали теракты против «британских оккупантов».) Культурные европейцы и американцы тогда были циничны – англичане не пускали корабли в Палестину, возвращали беглецов в Германию. Сегодняшние радетели за «гибнущую Европу» и противники приема беженцев просто не выучили урок.
Принимающие же беженцев знают, на что идут. И принимают не потому, что питают иллюзии, а потому, что так правильно. А правильно так совсем не потому, что ущерб от «нашествия» беженцев пренебрежимо мал – любой ущерб чувствителен. Правильно потому, что только так в этой длящейся уже века истории взаимодействия миров, в которой европейцы часто выглядели похуже, чем исламские экстремисты, а еще чаще были просто опасными идиотами, можно не скатиться обратно в душный подвал прошлого, а выстоять и сохранить еще очень слабое гуманитарное общество, которое Европа только-только построила.
И четвертый тезис не выдерживает критики. Есть ли хоть какая-то опасность «гибели» Европы под ударами террористов? Конечно, нет. В военном отношении «ненавистники Европы» отстают от НАТО почти как отряд кочевников с луками от танковой бригады: даже то устаревшее оружие, которое у них есть, куплено у развитых стран (несмотря на многомесячные процедуры проверки рисков, парализующие нормальную финансовую деятельность, ИГИЛ продает нефть, а деньги террористов идут на оплату оружия, и оружие поступает куда надо). Сил террористов хватает на пару больших терактов в десятилетие, и вряд ли можно ожидать роста их возможностей.
Европа – слабая, сентиментальная, общество «терпил», как ее называют гордые своими воинственными замашками российские комментаторы, создала мир, в котором самый высокий подушевой ВВП сочетается с самым низким уровнем преступности. Уровень насилия и опасности в Европе в разы ниже, чем в стране гордых и обидчивых борцов со всем миром и особенно – с карикатуристами. Что нужно было бы сделать Европе, чтобы догнать Россию? Скорее всего, то же, что сделали в свое время в России: пожертвовать свободами личности во имя призрака стабильности и мифического сильного государства, превратиться в царство ксенофобии и шовинизма.