Страница 4 из 25
Муселим приложил фляжку к губам и, сделав пару глотков, нашёл вкус её содержимого довольно приятным.
– Что это за напиток, Нуреддин?
– Финиковая бражка, – улыбнулся старшина. – Она очень бодрит, можете мне поверить.
Утолив жажду, Муселим оперся на плечо своего провожатого, который с трудом протащил его через колонну янычаров к городской тюрьме, оцепленной патрульным отрядом.
– Что, что, что… это? – заикаясь, спросил Муселим и, не дождавшись ответа, указал трясущимся пальцем на цепь грязных оборванных узников, пересекающих тюремный плац. – Что вы делаете, идиоты?
Он кинулся на стражу, которая выводила из тюрьмы отпущенных чьим-то самоуправством узников. В ответ конвойные сомкнулись в шеренгу и ощетинились пиками. Царь в страхе отступил перед грозным частоколом.
– Что вы делаете? – повторил он, сменив грубый тон на дружелюбный. – Зачем отпускаете заключённых?
Вперёд вышел начальник стражи, признавший в нём царя, несмотря на его маскарад.
– Нам сказали, что здесь ваше новое пристанище, повелитель, – корчась от смеха, объяснил он. – Вот мы и метём отсюда эти нечистоты, чтобы их душок не осквернял вашего августейшего носа.
Муселим в бешенстве оглянулся, подозревая, что не кто иной, как старшина янычаров распорядился очистить для него помещение. Гневные слова уже горели у него на языке, но Нуреддин как будто сквозь землю провалился. Юного Керима тоже нигде не было видно. Куда ни глянь, мелькали незнакомые лица. Блуждающий взгляд царя выхватил из пёстрой толпы высившегося над ней рослого всадника. Ватага сельских жителей, вооружённых вилами и дубинками, окружила его со всех сторон, держась на почтительном расстоянии.
Муселима пробрала дрожь, когда юный титан направил к нему своего буланого коня, ступавшего ровным размеренным шагом. Толпа, волнуясь, расступалась перед ним, как Красное Море перед Моисеем.
– Здравствуй, дядя Муса! – весело поздоровался он.
– А-а… – выдохнул царь, – так значит, ты и есть Сарнияр Измаил, мой племянник.
Он протянул ему руку для приветствия, но юноша проигнорировал его дружественный жест.
– Ну что ж, поздравляю с победой, племянничек. Хотя в толк не возьму, как тебе удалось проникнуть в город.
– Ты приказал открыть ворота для турецких янычаров, а мои люди просто смешались с ними.
– Предатели! – сквозь зубы процедил Муселим.
– Нет, – возразил Сарнияр, – они не предавали тебя, потому что больше не служат тебе.
– А кому они теперь служат? Тебе?
– Да, – с гордостью подтвердил царевич. – Мне и моему отцу, который скоро вернётся домой. Благодаря старшине Нуреддину и его команде я вошёл в родной город без единого выстрела. Я сберёг доверившихся мне людей для других, ещё более славных свершений, чем развенчание такого подонка как ты, дядюшка.
– Зачем ты выпустил из тюрьмы государственных преступников?
– Потому что ты их осудил, а твой суд, как и все твои деяния, неправедный.
– Хватит с ним объясняться, ваше высочество, – грянул чей-то глумливый бас. – На вилы его и в костёр!
Толпа деревенских вояк заревела, как стадо одичавших буйволов. Кое-кто из них обнажил кривые сабли и принялся резать ими воздух.
– На дыбу его! Смерть подонку! – вопили сотни глоток.
– Нет и ещё раз нет! – с трудом перекричал толпу Сарнияр. – Мы не дикари, чтобы убивать без суда и следствия. У нас есть законный владыка. Когда он вернётся в Румайлу, сам решит его судьбу. А пока проводите моего дядю в тюрьму и предоставьте ему самую удобную камеру.
Сарнияр вздрогнул, когда его колена коснулась чья-то тёплая рука.
– Я горжусь вами, – с восхищением сказал Рахим, – вы приняли мудрое и справедливое решение.
Муселима схватили под мышки и без всякого почтения поволокли по тюремному плацу. Он отчаянно отбивался и голосил на всю округу:
– Керим! Где ты, мой мальчик? Ко мне, мой сладкий! Я не пойду в тюрьму без тебя!
– Нет, я не могу это слушать. – Сарнияр спешился и, отстранив Рахима, приблизился к обезумевшему родственнику.
– Заткнись, ублюдок! – зарычал он и, не сдержавшись, врезал по его мерзкой роже. – Ты совратил несчастного ребёнка, а теперь хочешь, чтобы он разделил с тобой твою печальную участь? Не дождёшься, гнида! Я пощадил твою жалкую жизнь, но потакать твоим паскудным прихотям не намерен. Ещё раз пикнешь, и тебя спустят в самый глубокий каземат этого гостеприимного заведения.
Муселим в страхе примолк, и его утащили в тюрьму под дружное улюлюканье толпы. Сарнияр устало привалился к плечу Рахима.
– Подумать только, эта похотливая свинья уродилась в нашей добродетельной семье. Мне стыдно, что я одной с ним крови, друг мой.
– Успокойтесь, – ответил Рахим, – царствование его закончилось. Теперь вы вознаградите всех, кто был им обижен.
– Да услышит тебя Аллах, – улыбнулся Сарнияр, – ещё неизвестно, что он оставил нам после себя.
Глава 2
– У меня ничего не получается, Ходжа, – пожаловался Сарнияр Хусейну, заглянув к нему под вечер, после утомительного заседания в диване.
Солидный пожилой мужчина с проседью в густых каштановых волосах оторвал голову от книги, лежавшей у него на коленях, и с улыбкой посмотрел на своего воспитанника.
– О чём вы, дитя моё? – спросил он.
– У меня не получается управлять страной, – объяснил Сарнияр. – Я ничего не понимаю в финансах и налогообложении. Не могу разобраться в донесениях, которые мне присылают из казначейства. Мне приходится вслепую подмахивать бумаги, чтобы не расписаться в своём невежестве.
Хусейн глубоко вздохнул и отложил книгу.
– Вспомните, дитя моё, – сказал он, – сколько я внушал вам, что ученье – это свет, который поможет вам пробиться в жизни. Однако вы пренебрегли и моими советами, и науками.
– Я рос в такое смутное время, – воскликнул Сарнияр. – Моё отрочество прошло в борьбе за выживание. У меня не оставалось ни времени, ни сил корпеть над учебниками. А теперь уже слишком поздно. В моём возрасте садиться за парту просто смешно.
– Что ж, вы так и останетесь неучем? – нахмурился Хусейн.
– Найдутся люди, которые выполнят всё за меня.
– А сами вы, чем намерены заняться?
– Хочу освоить новейшие боевые искусства.
– Выходит, снова готовитесь к войне? Но в этом, слава Аллаху, нужда миновала. Сейчас мирное время, и нужно заниматься мирным трудом.
– Если нет войны, её можно разжечь, – самоуверенно заявил Сарнияр.
– Во имя Аллаха, дитя моё, не говорите таких слов. Ваш батюшка будет недоволен мной, когда вернётся из Индии. Вы должны честно исполнять свои обязанности регента в его отсутствие.
– Но я ничего не понимаю в них, Ходжа. И к тому же мой дядя Муса практически разорил страну за время своего варварского правления. Всё так запущено, что даже самым образованным из наших учёных голов не справиться с дядиным «наследством». Я не могу, поверьте мне, не могу.
– НО ВЫ ДОЛЖНЫ! – непререкаемым тоном возразил Хусейн. – Вы обязаны хотя бы попытаться.
Ничего не ответив, Сарнияр выбежал из комнаты наставника и помчался в свои покои. Притворив за собой дверь, он достал из ниши большую шкатулку чёрного дерева, выстланную изнутри серебристым шёлком, и забрался с ней на диван. В этой старенькой шкатулке с облупившимся местами лаком хранился семейный архив, который он любил перебирать, особенно по вечерам. Царевич достал наугад письмо отца, присланное им в прошлом году из Индии.
«Наше неустойчивое положение при дворе Акбара, – писал царь Аль-Шукрейн, – порождает немало злоречивых толков. Родство между нами незначительное, и нам пришлось для поддержания престижа объявить о помолвке нашего третьего сына Зигфара с дочерью Акбара принцессой Раминан. В противном случае его придворные потеряют к нам последнее уважение. Акбар предложил это из жалости, но не думаю, что он всерьёз расположен отдать любимое чадо за отрока, примечательного лишь своей прекрасной наружностью. К слову, юная принцесса затмевает его своей красотой, а уж заносчивостью и подавно. Девчонка чересчур задирает нос и всё из-за попустительства Акбара, который балует свою любимицу сверх всякой меры. Однажды он даже позволил ей позировать христианскому художнику, прибывшему к его двору в составе очередной заморской делегации.