Страница 8 из 12
– Примите меры. Совсем вы тут, в ваших провинциях, распоясались! – сердито процедил собеседник, хмурясь.
– До вечера мы все уладим! Прошу извинить за причиненные неудобства!
– Ничего себе неудобства! Безобразие! А вдруг это покушение на меня? А если меня тут у вас закидают камнями? – разошелся гость и угрожающе направился к своей собеседнице. – Поселите меня в другом номере!
– Да, конечно, конечно… Сегодня же мы переселим… Не волнуйтесь… – лепетала горничная, медленно отступая в коридор. Нащупав ногой ступеньку, женщина резко развернулась и побежала по лестнице.
Драматург с треском захлопнул за ней дверь и, наконец, развернул бумажку. На ней корявыми буквами было написано следующее:
«Ежели вы, господин Крылов, еще не передумали участвовать в соревновании, то настоятельно рекомендуем передумать. Или коли вы изволите все же явиться, то еще более настоятельно просим вас проиграть. Поверьте, это в ваших же интересах. В противном случае вы пожалеете. В Коломне еще много камней. Подумайте. Доброжелатели».
Прочитав, Иван Андреевич презрительно хмыкнул. Затем, на всякий случай прикрыв ставни, достал письменные принадлежности, обмакнул перо в чернильницу и на другой стороне бумажки уверенной рукой начеркал ответ. Писатель не чурался крепких выражений, и на сей раз ему пригодилась фраза, сказанная по дороге кучером. Разумеется, в письме она получила некую литературную обработку.
Спустившись, Иван Андреевич отдал послание горничной на тот случай, если кто-то придет за ответом, и потребовал себе две порции расстегаев за счет заведения. Но поразмыслив, отменил заказ и поднялся обратно в комнату. Едва постоялец прилег на кровать, как в дверь снова постучали.
– Кто? Что? – прорычал драматург, поднявшись с несвойственной ему быстротой. – Не гостиница, а проходной двор!
Дверь, оказавшаяся незапертой, тихонечко приоткрылась, и в комнату робко вошла миловидная девушка. Гостья остановилась и принялась теребить светлый локон, выбившийся из-под чепчика.
– Кого вам угодно, сударыня? Что привело вас ко мне? Может, у вас найдется для меня записка или, на худой конец, камень? – преувеличенно почтительным тоном сказал Иван Андреевич, раздосадованный, что посетительницу невежливо просто выставить за дверь.
– Записка? У меня нет записки… И камней… Извините, что беспокою вас, но я не могла не прийти. Когда я узнала, что вы, такой великий писатель, посетили наш уездный городок, я не сдержалась и пришла, чтобы выразить вам свое почтение и восхищение!
– Что ж, милое дитя, вы достигли своей цели. Я весьма польщен. – Иван Андреевич с любопытством взирал на девушку.
– Но, может… Быть может, вы примете в знак почтения от меня и моей семьи скромный подарок? Я напекла пирожков и хотела бы угостить вас ими…
– Извините, барышня, но я, как ни странно, еще не проголодался. Так что простите, мне хотелось бы отдохнуть.
– Но могу ли я оставить вам угощение на тот случай, если вы передумаете? – предприняла последнюю попытку девушка.
– Нет, нет и нет. Идите лучше нищих накормите. Заодно сделаете доброе дело.
Выпроводив незваную гостью, страдалец, наконец, принял горизонтальное положение и попытался расслабиться. Однако заснуть так и не удалось: то и дело мерещились подозрительные звуки.
Спустя несколько часов, ровно в назначенное время, Михаил Евгеньевич повел гостя на площадь, находящуюся возле кремлевской стены, кое-где полуразрушенной, но все еще не потерявшей своего былого великолепия.
Тем временем на месте будущего турнира уже собралась кучка людей, с любопытством поглядывающая на приготовления. Под вечерними лучами солнца несколько мужчин быстро сооружали помост. По бокам стояло несколько глубоких кресел, а чуть поодаль расположился небольшой стол, а также стул, вздыхающий под тяжестью сидящего на нем журналиста.
Один из участников конкурса уже был на месте: лохматый Фока, главный желудок и гордость Коломны, неспешно прогуливался по площади и выжидающе смотрел по сторонам. Вот уже четыре года он был непобедимым и непревзойденным едоком. Слава о нем и его аппетите докатилась аж до обеих столиц. Год назад Коломну посетил сам Карамзин и пожелал соревноваться с Фокой. Но куда уж этому малоежке тягаться с ним!
Идея создания замечательного турнира принадлежала старику Демьяну Демьянову. Его подопечный Фока отличался настолько неумеренным аппетитом, что мог за раз съесть столько, сколько один человек за неделю. Старик решил сыграть на этом и не прогадал. Турниры по поеданию прижились и проводились ежегодно в один и тот же день – шестнадцатого июля. В сей день местные власти готовили невероятное количество еды и выбирали двоих участников, которые должны были кушать до тех пор, пока кто-то из них не скажет или не пробулькает: «Сдаюсь!» За победу полагались ценный приз и хвалебная статья в городской газете. На соревнующихся делали ставки, и вот уже четыре года выигрывали поклонники Фоки. После мероприятия остатки неиспользованной провизии раздавались всем желающим.
Антон Спиридонович, бессменный ведущий конкурса, бегал туда-сюда, созывая прохожих. Из высокопоставленных лиц на мероприятии обещал быть лишь заместитель губернатора, так как сам губернатор сказался больным. Однако недавно Антон Спиридонович получил записку, что и тот заболел «чем-то неожиданным и весьма опасным, по симптомам схожим с болезнью губернатора, ибо обедали они всегда за одним столом…».
Простой народ подтягивался, а вскоре подошел и сам Иван Андреевич. Он не очень любил пешие прогулки, но эта позволила ему еще добавить голода.
Фока с явным презрением поглядел на соперника. Его не испугал даже заметно выпирающий живот.
«Ну уж… Видали мы таких оппонентов…» – подумал он, а вслух лишь громко задышал, далеко выпростав из своей пасти язык.
Не шибко многочисленная публика замерла. Коломенский журналист, лениво обмахивавшийся бумажками, отнюдь не спал, а жадно взирал на аппетитные приготовления.
Вскоре перед дуэлянтами поставили по огромной порции ухи. Собака и человек одновременно потянули носами воздух.
– На счет «три»: раз, два-с, три-с… – скомандовал Антон Спиридонович.
Иван Андреевич ел жадно, в отличие от собаки, пытавшейся поначалу сохранить приличия цивилизованного животного XIX века. Но, глядя на не церемонившегося противника, пес позволил себе отдаться инстинкту. Он первым доел свою порцию и удовлетворенно облизался. Уха была хороша! Наваристая, жирная, с янтарной пленочкой и щедро сдобренная свежей зеленью. Одним словом, и для человека-то деликатес, а уж для собаки тем более. На второе подали жареные цыплячьи грудки, на третье – любимые Иваном Андреевичем расстегаи, на четвертое – говяжьи отбивные, а затем блины с вишневым вареньем и сметаной. Соперники теперь ели не спеша, тщательно прожевывали пищу и делали небольшие паузы, чтобы перевести дух.
Публика то расходилась, то возвращалась, ведь, чтобы смотреть в течение нескольких часов на уничтожение вкусностей, надо иметь поистине железные нервы. У многих текли слюнки, и, не сдержавшись, они покупали у лавочников, неспроста расположившихся неподалеку, какую-нибудь снедь. Журналист сонно что-то скреб пером в бумажках, с раздражением отгоняя мух.
Время шло, а соперники, подбадриваемые редкими возгласами из толпы, упорно продолжали состязаться. Наконец, бросив взгляд на очередное лакомство, собака закатила глаза и чуть было не завалилась на бок. Теперь она напоминала лохматый воздушный шарик с малюсенькими и, казалось, лишними, лапками. Иван Андреевич тоже испытывал некоторый дискомфорт: ему пришлось расстегнуть пуговицу на сюртуке. Что и говорить, червячка он точно заморил и на последующие угощения поглядывал уже без особой радости и жадности. И все же с пирожками справились оба соперника, хотя дворняга раздувалась все больше и больше. Затем на помост внесли тарелки со сладостями. Мутными глазами пес посмотрел на последнее угощение и попытался пролаять «сдаюсь!», но вместо этого смог лишь издать глухой стон и лишился чувств.