Страница 114 из 126
— От Миронова? Я послал к нему его брата, но пока никаких вестей нет.
— Миронов, увидев, что натворили большевики на его родном Дону, возмутился их политикой. И это надо использовать, иначе нас опередят чекисты. Надо послать к нему авторитетного человека.
— Кого?
— Ну вот хотя бы Вдовиченко, полный георгиевский кавалер.
— Но Трофим Яковлевич командует у нас Азовской группой, — пытался возразить Белаш.
— А Филипп Миронов — Второй Конармией. Два высоких начальника скорей договорятся. Верно, Трофим?
— Пожалуй, так, — согласился, усмехнувшись, Вдовиченко.
— Решено. Группу сдай Куриленко, а сам к Миронову. Если поднимешь Вторую Конармию, закачается и Первая Конная. Это будет действительно ход конём. А тебе ещё один «Георгий» обеспечен.
Но, судя по всему, и на Правобережье махновцам не суждено было «выспаться». С первого дня их преследовала Первая Конная и корпус Червоных казаков под командой Примакова. Иногда спасало положение то, что и махновцы были одеты в красноармейскую форму, захваченную в Конских Раздорах, и щеголяли в краснозвёздных шлемах и в шинелях с красными «разговорами». Так, перед Новоукраинкой Махно приказал свернуть чёрное знамя и развернуть красное. Вступили в город частью Первой Конной. Куриленке Нестор сказал:
— Василий, ты поднаторел у красных, скажи военкому, пусть тачанок и исправных телег подкинет.
— А что, сам не хочешь к нему?
— Опасаюсь, что моя рожа всем военкомам чекистами на фото показана.
Куриленко отправился к военкому, вошёл прямо в бурке в белой папахе, щёлкнув каблуками, представился:
— Комбриг Куриленко.
Военком протянул ему руку, поздоровались.
— У вас тут Махно, часом, не проходил? — справился Куриленко.
— Нет. Бог миловал. Да к нам он вряд ли сунется, у нас 90-й полк квартирует. Так что в случае чего...
— Выручайте, товарищ военком, гонимся за бандой от самого Днепра, телеги, тачанки разваливаются.
— Это моя обязанность. Сколько вам надо?
— Ну хотя бы сотню.
— Сотню, увы, не смогу, но половину постараюсь.
Военком постарался и был этим очень доволен. Куриленко подписал бумагу в получении означенных транспортных средств.
И уже через полчаса махновцы окружили казармы 90-го полка и, ударив со всех сторон из пулемётов, заставили сдаться. Комиссара с командиром тут же расстреляли, часть красноармейцев влили в свои ряды. Остальных Махно приказал раздеть.
— Раздетых их в бой не пошлют. А пока оденут, обуют, вооружат, мы уж далеко будем. Пусть греются у печек хлопцы.
Дерменжи, отвечавший за связь, лишил Новоукраинку телефонных аппаратов и повредил телеграфные.
На отдых расположились, отъехав 19 километров, в Песчаном Броде.
Начдив-14 Пархоменко решил окружить Песчаный Брод и уничтожить банду. Хотя комбриги ему докладывали, что кони выморены длинными переходами, им требуется отдых, Пархоменко успокаивал:
— Ничего, окружим банду, много скакать не придётся, а уничтожим, тогда и передохнем.
Александр Яковлевич заранее представлял себе, какие лица будут у Будённого и Примакова, когда он представит им неуловимого батьку или хотя бы его голову: «учитесь, командармы».
Однако у Махно, к удивлению начдива-14, оказались очень бдительные заставы и охранения. Вовремя открыли огонь, подняли тревогу. А батько лично повёл на прорыв свою армию и прорубился на юго-запад.
— Ничего, ничего, — успокаивал себя и других Пархоменко, — рано или поздно встретимся с ним...
Не предполагал Александр Яковлевич, сколь близко исполнение его желания.
Новый 1921 год махновцы встретили в беспрерывных боях. Красные наваливались то с одной, то с другой стороны.
Москва «бомбила» командюжа телеграммами: «Когда же наконец?» Фрунзе, глотая соду, наседал на командармов: «До каких пор?» Командармы распекали начдивов: «Вы что, бабы?» Несколько раз командюжу поступали ликующие срочные телеграммы: «Махно окружён. Через час-два доложим о его ликвидации».
Но проходили и час и два... и пять, а доклада не было.
— Товарищ Паук, — приказывал Фрунзе начальнику штаба. — Запросите командиров: где их доклад?
Командюж уже догадывался, что придёт оправдание. Так оно и случалось всякий раз. Входил Паук, докладывал со вздохом:
— У Махно оказались резвее кони.
Или:
— Махно опять заманил наших на пулемёты.
Михаил Васильевич опять лез в стол за содой, ворча под нос: «Гавнюки». Он так возненавидел этого проклятого Махно, что однажды, увидев его во сне, хотел всадить в него всю обойму из маузера. Но отчего-то пистолет давал осечку. Проснувшись в досаде, невольно подумал: «Не к добру сон».
Новогоднее сражение Повстанческой армии под городом Ставище, Киевской губернии, с 8-й дивизией Червоных казаков окончилось победой махновцев. Здесь же Феодосий Щусь, встретившись в тумане с авангардом примаковцев, принявших его за своего комполка, расстрелял их командира на глазах изумлённых казаков и был таков. Ускакал.
3 января, получив разведданные, что в селе Бучки находится 14-я кавдивизия красных, Махно вызвал Марченко:
— Алёша, возьми сотню, съезди на рекогносцировку, у тебя глаза молодые, оцени обстановку.
Марченко ехал во главе своего отряда вдоль опушки по чистому, только что выпавшему снегу. Ехали неспешно, то шагом, то лёгкой рысью, и тут увидели выехавшую из села группу всадников.
«Не иначе разведка» — подумал Марченко. Но когда они сблизились, намётанным глазом угадал: «Начальство». Но сворачивать с пути и не подумал, а крикнул:
— Эй, какой вы части?
— А вы кто такие? — зычным командирским голосом спросил ехавший впереди здоровенный всадник в чёрном полушубке, перепоясанный портупеей.
— Мы 8-я Червоноказачья дивизия, — отвечал Марченко, продолжая движение навстречу.
— А мы 14-я, я комдив Пархоменко.
— Окружаем, — негромко скомандовал Марченко спутникам, в сторону встречных воскликнул громко и радостно: — Товарищ Пархоменко! Как же, как же, мы очень наслышаны о вас. Теперь-то мы зажмём бандюг, теперь-то они у нас попляшут.
— Мать честная! — ахнул Махно, когда Марченко выбросил ему на стол стопу документов. — Алёшка! Сукин ты сын! Кого загрёб-то! Командующий группой войск Богенгард, — читал Махно первую книжицу. — Военком Беляков, комдив Сушкин, начштаба Мурзин, начальник связи Сергеев и наш старый друг Пархоменко; давненько я мечтал о встрече с ним. Ай да подарок, Алёшка. Вот спасибо, так спасибо.
— С кого начнём? — спросил деловито Зиньковский.
— Конечно, с Пархоменко, с его голубы, за ним должок за дедушку Максюту. Аты, Алёша, побудь, посмотри, поучись.
Пархоменку ввели уже без полушубка, без ремней и без шапки. Руки у него были связаны за спиной. Махно, знавший на собственной шкуре порядок допроса, и здесь применил свои знания:
— Ваше имя? Фамилия? Год рождения? Партийность?
Пархоменко отвечал тихо, севшим до хрипоты голосом, он всё ещё не мог прийти в себя от случившегося.
— Вот вы молодой, Александр Яковлевич, нет и 35-ти, как же у вас поднялась рука на дедушку Максюту? Только за то, что он анархист?
— Тогда был григорьевский мятеж.
— Знаю. А при чём тут Максюта?
— Но мне сказали, что он поддерживает его.
— Но вы его даже не допросили. Ухлопали прямо на улице Екатеринослава как обычного террориста. Некрасиво, Александр Яковлевич. Вот мы ж вас не убивали, а взяли в плен благородно, по-людски, допрашиваем как человека. А что касается расстрела, то это будет решать комиссия, не я... и не он... и не он.
Говоря это, Нестор с трудом удерживался, чтоб не выхватить маузер и не разрядить в это широкое ненавистное лицо с обвислыми от испуга усами. Ему захотелось поиграть «в кошки-мышки», что не нравилось Зиньковскому: «Чего он затеялся с воспоминаниями? Того гляди наскочат красные, а он городит...» Но вслух Лева не говорил ни слова.
Упоминание о расстреле, видимо, ещё больше напугало Пархоменко, он вдруг прохрипел: