Страница 110 из 126
— Я хочу в глаза сказать Раковскому, что он подлец.
— И только?
— И плюнуть ему в лицо. Ведь он по телефону меня убеждал, что всё в порядке, что нам предоставлена Свободная территория. Подонок. И это председатель Совнаркома.
— Эх, товарищ Рыбин, я сам до последней минуты верил им, пока со стороны Пологов не заговорили пушки. Тебе что? Жить надоело? В общем, так, не отпускаю. А что он подонок, можешь сказать ему по телефону.
Мартынов, выслушав задание Махно, сказал:
— Спасибо, Нестор Иванович.
— За что?
— За доверие. Вы думаете, я не чувствовал настороженность вашего штаба?
— Что делать, товарищ, мы от большевиков столько провокаций пережили. Да вот хотя бы и эта.
— Я понимаю, но вы увидите, на что способен мой эскадрон.
И действительно, выступив в авангарде колонны махновцев и встретив в двух верстах от Гуляйполя Красную кавбригаду, Мартынов разгромил её, разогнал, а остатки преследовал до самой Успеновки. Кольцо было прорвано, повстанцы уходили на северо-восток. А красные, заняв Гуляйполе, как обычно занялись обысками, репрессиями, арестовывая подряд всех мужчин и невольно давая этим возможность батьке Махно оторваться от преследователей.
6 декабря в селе Керменчик, в 140 километрах восточнее Гуляйполя, шло совещание Реввоенсовета повстанцев, решавшее главный вопрос дня: объединение всех разрозненных отрядов.
— ...Мы должны послать к Литвинёнке, он сейчас под Екатеринославом, — держал речь Махно, — звать к нам и отряд Бровы от Павлограда, там же недалеко отряд Пушкарёва. Далее из-под Бердянска идёт к нам отряд Вдовиченки с Подковой и Тарасенко...
В это время в избу влетел разведчик и радостно сообщил:
— Крымский корпус на подходе!
Все повскакивали с мест и, хватая шапки, кинулись из избы, сразу повеселев. Кто-то, выражая общую радость, крикнул:
— Теперь повоюем.
На улице толпился народ, в морозном воздухе над толпой взвивался парок, слышался говорок: «Каретников ворочается. Наконец-то!»
На белом горизонте появились всадники, но их было немного, и толпа стала затихать. Когда до приближающейся группы оставалось с полверсты, от неё отделился всадник и поскакал вперёд. В подъезжающем едва узнали Марченко, с почерневшим лицом с запавшими глубоко глазами.
Подскакав к Махно, он с горькой усмешкой рапортовал:
— Имею честь доложить, Крымская армия прибыла в ваше распоряжение... — и осёкся на полуслове, видимо, скрытая горечь перехватила ему горло.
Махно, насупившись, молчал, слишком тяжёл был удар для него.
— Сколько ж вас осталось? — спросил Зиньковский.
— 250 сабель, — выдохнул Марченко и прохрипел: — Да, братки, теперь-то мы узнали, что такое большевики-коммунисты.
— Мы их давно знаем, — пробухтел Зиньковский. — Одно слово — красные, кровью народной пропитанные.
ЧАСТЬ ПЯТАЯ
ВНЕ ЗАКОНА
Мятеж не может кончиться удачей,
Когда он победит, его зовут иначе.
1. Мститель
Гибель 5-тысячного Крымского корпуса вместе с талантливым командиром Каретниковым ожесточила и без того давно зачерствевшее сердце Махно. Он изменился даже внешне, скорбные складки легли у рта, глаза, казалось, провалились глубже и в них появился холодный, нестерпимый для собеседника блеск. Он не заговаривал о мести, он творил её теперь ежедневно, ежечасно.
Даже в тот день, когда Марченко с Тарановским привели жалкие остатки корпуса и рассказывали, как после Перекопа их беспрерывно терзали 4-я дивизия и Интербригада, как поливали их пулемёты бронепоездов, — кто-то сказал, что с запада появился красный отряд. Махно сел на коня и лично повёл конников в атаку, скомандовав пред тем:
— Пленных не брать.
И красный отряд был вырублен до единого человека.
На совещании штаба Повстанческой армии, состоявшемся сразу по возвращении Марченко, Махно заявил:
— Поскольку мы снова вне закона и лишились практически всей нашей кавалерии, идём на соединение с Азовским корпусом Трофима Вдовиченко.
— Если нам дадут пробиться красные, — вздохнул Серёгин.
— Дадут. Куда они денутся.
— Придётся пересекать железные дороги, красные наверняка будут строить «заборы» из бронепоездов, — сказал Белаш.
— Заботу о железных дорогах возложим на команду Чубенко. Где только увидишь рельсы, Алексей, рви к чёртовой матери. Лева, насколько мы оторвались от красных?
— Я думаю, на один-два перехода, — сказал Зиньковский.
— Посылай во все стороны разъезды, пусть глаз не сводят с красных и при случае хватают «языков». Мы должны точно знать, кто у нас на хвосте и на флангах. Вмени им в обязанность — рвать телефонные провода, выводить из строя телеграфные аппараты на станциях.
— Будем стараться, Нестор Иванович.
— Теперь твоя задача, Исаак, — обратился Махно к редактору Тепперу. — Заготовь текст листовки «Чёрная измена большевиков», в которой изобрази их коварство, подлое нарушение договора, надуманные обвинения махновцев в грабежах и разбоях. Мы за это давно расстреливаем. В общем, возьми у Белаша приказ Фрунзе, там что ни строка — то враньё. Опровергни всё по пунктам.
— А где же её будем печатать, листовку-то? Обоз весь брошен.
— Когда объединимся с Вдовиченко, возьмём Бердянск, там и отпечатаем. Напишешь, дашь мне прочесть.
К Новоспасовке, где, по предположениям, действовал Вдовиченко, шли не прямым путём, а часто меняя направления, путая преследователей и, что не менее важно, иногда являясь там, где махновцев менее всего ждали. По пути почти два полка красноармейцев перешли на сторону повстанцев и были влиты в бригаду Петренко, командовавшего пехотой.
Раза два или три разведчики, следившие за преследователями, докладывали штабу, что за ними идёт киргизская кавбригада.
— Что ж не нападают?
— Наверно, боятся нас или ждут удобного случая.
— Ну, мы ждать не будем. Марченко, тебе кони нужны?
— Хм. А когда они были лишними.
Нападение на киргизскую бригаду было совершено утром, когда кавалеристы готовились к выступлению из деревни.
Строились на единственной улице села. Именно в это время с обоих концов улицы появились тачанки, ударили пулемёты. Первой же очередью был срезан комбриг вместе со своими штабными. С обеих сторон сразу же образовались завалы из убитых коней и всадников, тачанок. Никто не пытался командовать, не было сделано ни единого выстрела. Уцелевшие с ужасом кинулись врассыпную по дворам, огородам, сараям.
В село влетела конница под командой Марченко, получившая указание батьки «без пленных». Изрубили, кажется, всех, не пощадили даже спрятавшихся в камышах, и дивились тому, что «басурманы» даже не отстреливались.
Собрали богатые трофеи: карабины, винтовки, патроны, тачанки с исправными пулемётами и особенно радовались тому, что нашли несколько возов овса.
Уже перед обедом сияющий Марченко доложил Махно:
— Твоё приказание, Нестор Иванович, исполнено. Вырубили подчистую, бригады нема.
— Молодец, — похвалил Махно. — Теперь коней хватает?
— С избытком.
Однако вскоре в лагере появился старик с длинной седой бородой, приехавший на кобыле.
— Мне бы батьку побачить.
— Я слушаю тебя, отец, — сказал Махно.
— Вот ты какой, Нестор Иванович, — молвил старик с оттенком уважительного удивления.
— Какой? — спросил Махно.
— Ну эдакий... — замялся старик. — В общем... геройский. Я что прибег-то... Давеча твои хлопцы порубали страсть скоко... все плетни, проулки завалили... Нам до весны ховать не переховать мертвяков-то...
— Ну и чего ты хотел? Нам же ещё и хоронить, что ли?
— Да нет, не то зовсим, как бы это сказать... Токо ты не злобись.
— Ну что? Говори, не тяни, старик.
— Ну в общем, я поховав некольких киргизецу подполе... Уж больно ваши злобились, порубали б бедолаг, а они ж люди, живые души.