Страница 4 из 12
Был явно старше - волосы сильно тронуты сединой и лицо не такое гладкое, с заметными морщинами на лбу и в уголках глаз. И выражение лица гораздо более осмысленное, интерес и сочувствие к себе Аня увидела и почувствовала впервые.
- Здравствуйте! - поспешила она исправить оплошность.
Может, лучше встать? Невежливо как-то сидеть, и так поздороваться забыла.
- Сиди! - остановил ее мужчина. - Я могу тебе помочь, не бойся.
По-русски он говорил очень хорошо, только в чуть более быстром темпе, чем обычно принято.
- Я учился в СССР.
Получив ответ на невысказанный вопрос, Аня вздрогнула и отчего-то покраснела. Ее читают как раскрытую книгу и вряд ли особо интересную.
Расслабившись под понимающим и, казалось бы, преисполненным искреннего сочувствия и терпеливого внимания взглядом небольших раскосых темных глаз, Аня сначала путано и сбивчиво, дрожащим от волнения голосом, потом более уверенно рассказала свою историю.
И обреченно поняла, что в такой бред поверить невозможно. Сейчас КГБ-шник (Аня мысленно решила обозначить собеседника так) рассердится, что ему пытаются впарить какую-то лажу. Точно решит, что она над ним издевается, уже вот-вот.
Вызовет молчаливых и одинаковых, как трое из ларца, солдат, и ее таки поставят к стенке. Или переоденут в смирительную рубашку и навсегда запрут в местной психушке. Сразу и не скажешь, что хуже.
Глаза опять начали наполняться соленой влагой, Аня по-детски шмыгнула носом и замолчала.
Но мужчина и не думал сердиться и, казалось, даже не удивился. Только на минуту прикрыл глаза и чуть откинулся назад, как будто что-то обдумывая.
Решает, расстрелять меня или повесить.
Совершенно серьезно подумала дрожащая как осиновый лист Аня.
- Аня, - с ударением на последний слог наконец сказал особист, - лучше никому этого больше не рассказывать, понимаешь? Никогда, - с ласково-снисходительной интонацией, с какой обычно разговаривают с маленькими детьми, продолжил он.
И, протянув руку, взял ее за подбородок.
В неожиданном прикосновении не было ничего пугающего, точно так же он мог дотронуться до своей внучки.
- Ты просто ничего не помнишь, головой сильно ударилась. Да?
Чувствуя себя заново родившейся, пока еще робкая надежда на продолжение жизни заполнила грудь долгожданным теплом, Аня молча кивнула, прикрыв глаза.
Пальцы легко скользнули по щеке, делая приятное чувство успокоенности еще сильнее, и коснулись волос. Аня удивленно - опасности или какой-либо неловкости по-прежнему не чувствовалось, прикосновения были совершенно безобидными - покосилась на КГБ-шника.
Он пробовал на ощупь золотисто-пшеничную прядь (Ане повезло, или в некотором смысле все же не повезло, учитывая народный фольклор, родиться блондинкой), повернув ее на свет, с нескрываемым восхищением и одобрением. В котором тем не менее не было ничего личного. Сложно описать… так товар в магазине рассматривают.
- Ты не хочешь здесь оставаться, да?
Поразительно глупый вопрос… от такого умного человека. Ясен же пень, что нет. Хотя… стоп. От нее что-то потребуется взамен?
Самый очевидный вариант тем не менее не был очевидным… в отношении к себе корейца Аня не чувствовала ни малейшего сексуального подтекста. Хотя опыта в таких делах у нее немного, никакого, честно говоря, в отличие от Эльки, совсем нубом она не была.
Несколько раз к ней пытались приставать, как ровесники, так и мужчины постарше, и подобного рода интерес всегда чувствовался сразу. У пожилого корейского особиста его не было совсем, Аня спокойно могла бы переодеваться в его присутствии без всякой взаимной неловкости.
А если бы вдруг… она бы гордо умерла незапятнанной девственницей, как Эсмеральда, или…?
Конечно или… она точно не Эсмеральда и к такому подвигу не готова. Умирать же так… так страшно, даже представить себе не получается. И отчаянно не хочется представлять.
========== часть 4 ==========
Бетонная стена обожгла спину могильным холодом, моментально проникшим и в желудок, и в сердце. Силуэты выстроившихся напротив солдат смутно виднелись в густой темноте, только металлические пуговицы гимнастерок, звезды на пилотках и, самое главное, стволы винтовок отсвечивали тусклым вороненным блеском в рассеянном свете звезд и полускрытой косматыми облаками луны.
Добрый КГБ-шник с неизменно ласковой улыбкой взял ее руки в свои и мгновенно защелкнул на запястьях стальные браслеты наручников. И хотя уступал ей в росте, руки неожиданно легко оказались подняты вверх и закреплены за что-то в стене.
Машинально опустив глаза (как будто в такой момент это имело смысл), Аня увидела, что стоит в одной экстремально короткой черной школьной юбочке и отделанном аляповатыми кружевами белом лифчике из подаренного на Новый год бабушкой недорогого комплекта.
Не пойми откуда начал капать дождь, причем, кажется, только на нее. Юбка мгновенно прилипла к ногам, задравшись еще выше, а тонкий лифчик вообще перестал что-либо скрывать.
За то время, пока она не смотрела, за спинами солдат почему-то оказалась обычная стена, как в том кабинете, с портретами нынешнего местного Президента (или кто он там, хз, забыла) и его столь же неистово почитаемых отца и деда. Не успев толком удивиться, дрожащая от холода, страха и смущения Аня сдавлено вскрикнула и чуть не упала.
Зафиксировавшие руки в беспомощном положении наручники сослужили добрую службу, удержав ее на ногах.
В ослепительной вспышке молнии трое до икоты пугавших ее правителей шагнули за золоченные рамки своих изображений и столь же синхронно уставились на нее с явно похабными улыбками. Аня в ужасе зажмурилась, безуспешно пытаясь вжаться в стену и исчезнуть.
И совершенно не вовремя проснулась, чуть не выпав из кровати на пол. Такой роскошью, как часы, ее пока не побаловали, но, судя по не тронутому ни малейшими предвестниками скорого рассвета темному небу за зарешеченным окном, вставать еще наверняка не пора.
По сравнению с первой жуткой камерой, которой ее крайне негостеприимно встретила социалистическая Корея, эта была по меньшей мере номером люкс-парадайз.
Увиденная в диком сне школьная юбка заставила с тоской вспомнить ее родимую, школу то есть (как же она туда хочет, впервые в жизни), и директора Альбину Анатольевну, вечно поджимавшую губы и закатывающую глаза при встрече с нарушительницами установленной формы одежды. Старую грымзу нестерпимо хотелось расцеловать.
По окончании разговора с КГБ-шником - на что, собственно, она подписалась, Аня так и не поняла - ее препроводили сюда. Неопределенность в столь важном вопросе не могла не нервировать, но полностью сбить накатившую волну по-животному бездумной радости жизни не сумела.
Тиски леденящего страха смерти разжались, мир вновь обрел запахи, звуки и ощущения.
У нее теперь имелась вполне удобная кровать, некоторое личное пространство (решетки во всю стену больше не было), возможность посетить (в сопровождении охраны, правда, но тем не менее) достаточно приличный сортир, похожий на школьный. На столе стояла пластиковая бутылка с водой, и поесть принесли.
Дома она на такое и смотреть не стала бы, но голод, как известно, не тетка. Молодой растущий (лишь бы не во все стороны, как она раньше любила шутить) организм взял свое, и Аня с аппетитом съела нечто, похожее на зеленую фасоль с несколькими кусочками мяса. Чьего именно, она на всякий случай решила не спрашивать. Меньше знаешь - крепче спишь, как известно. В общем, было неплохо, обитателей неэлитных камер, как она подозревала, кормили гораздо хуже. Если вообще кормили.
Ложиться спать пришлось в трусах и лифчике, повесив джинсы и водолазку на спинку стула. Получить более удобную, а, главное, свежую одежду пока не представлялось возможным.
Принесший ей ужин и сопроводивший до дверей туалета младший офицер, тоже немного говоривший по-русски, сказал, что все это будет завтра. Там, куда ее отвезут.
Только сон оказался совсем уж кошмарным - то ли из-за еды на ночь, то ли из-за мучающих ее сомнений и вопросов. Как обтекаемо сформулировал КГБ-шник, это лучшее, что может ждать ее здесь. И оно совсем-совсем неплохо для всех, кто так живет. А ей и ни к чему об этом знать, делать то, что другие, не придется.