Страница 42 из 56
Увожу Кэмми в спальню и закрываю дверь. Я должен быть сильным ради нее, ради Эвер... ради всех нас.
— Мы знали, что это может произойти, Кэм.
— Я не могу потерять ее снова, — тихо плачет она.
Я обнимаю ее и веду к кровати, усаживаюсь на краю и сажаю Кэмми рядом.
— Посмотри на меня, — говорю я ей, мягко поворачивая ее голову за подбородок. — Мы не потеряем ее снова.
Губы Кэмми сжаты, а плач становится все горше.
— Это были лучшие дни моей жизни, ЭйДжей. Теперь я должна остаться в Пенсильвании, пока там все не выяснят, — говорит она.
— Я тоже поеду.
Она качает головой:
— У тебя есть работа и Гэвин. Ты не можешь просто бросить работу и увезти его. Я позабочусь об этом. Я не собиралась сюда приезжать и менять твою жизнь. И эта история с твоей женой… это моя вина, не так ли?
Я крепко сжимаю ее плечи, решительно глядя в глаза.
— Даже не думай об этом. С Тори все было сложно в течение уже очень долгого времени. И я бы не стал увозить Гэвина. Хантер может придержать заказы на пару недель.
Кэмми шмыгает носом.
— Это не на пару недель. Мне сказали, что слушание может быть назначено и через полгода.
Дочь вернулась в мою жизнь менее семидесяти двух часов назад, и теперь мне говорят, что я должен попрощаться с ней. Я не могу этого сделать.
— Я не хочу, чтобы ты проходила через это в одиночку, — говорю я Кэмми. — Я хочу быть там ради Эвер. Ради нас.
Кэмми хмурится. На ее лбу появляются морщинки, которых я раньше у нее не замечал, но каким-то образом она все равно выглядит еще красивее. Как еще мне показать ей, что я на сто процентов уверен в этом? Черт.
Скользнув руками по плечам к теплым щекам, я обхватываю ее лицо ладонями и смотрю в блестящие глаза.
— Я здесь. Здесь, где бы ни была наша дочь. Наша дочь, Кэм. Она наша, и мы будем сражаться за нее до конца. Тринадцать лет — это слишком долгий срок для любого родителя, которого разлучили с ребенком. Мы не позволим этому случиться снова.
На этот раз она не говорит ни слова, не спорит, не отстраняется. Что-то внутри меня раскрывается и рвется на части, когда я наклоняюсь, не думая ни о чем, и прижимаюсь лбом к ее лбу, вдыхая ее запах — он совсем не изменился за все эти годы. Я помню все, и прямо сейчас не могу остановить себя. Скольжу ладонью по ее щеке, пальцами касаюсь ушей, и мое сердце бешено бьется в груди. Внутри все болит от любви к Кэмми.
— ЭйДжей, — вопросительно шепчет она. — Что мы делаем?
Я хочу сказать ей, что делаю то, что хотел сделать все последние тринадцать лет, но знаю, она спрашивает не об этом.
— Нам обоим сейчас плохо. Мы не можем, — произносит она.
— Почему мы должны быть взрослыми?!
Мне хочется забыть о сегодняшнем дне, обо всем, кроме Гэвина. Хочу забыть прошлое, и я уже провел так много времени, пытаясь это сделать.
— Нам уже не семнадцать, — отвечает она просто.
— Когда ты не рядом со мной, Кэм, в моей жизни все идет наперекосяк. В меня словно ударяют тяжелые кирпичи. Я распадаюсь на части. Разве плохо, что я хочу заменить плохое хорошим?
— Хорошим?
— Ты и Эвер вернулись в мою жизнь. С момента рождения Гэвина, это первый хороший день в моей жизни.
Кэмми берет меня за руку, с ужасом глядя на меня.
— Хорошее близко, стоит лишь протянуть руку, но давай не будем сегодня говорить банальности.
— Давай сбежим? — прошу я, зная, каким будет ее ответ.
— Это не сработало и в первый раз. Убегать — это не выход. Пусть время идет своим чередом.
— Так неправильно хотеть поцеловать тебя? — спрашиваю я, слегка прикасаясь губами к ее щеке.
— Как бы неправильно это ни было, я тоже хочу поцеловать тебя, — говорит она, и ее щеки становятся теплыми на ощупь. Я все еще могу заставить ее покраснеть. — Я думаю, мы всегда будем это чувствовать.
Провожу большим пальцем по ее щеке, и она закрывает глаза.
— Только до тех пор, пока снова не поцелуемся.
— Сначала нам надо взглянуть реальности в глаза.
— Мне страшно, — говорю я честно.
— Почему?
— Я знаю, что с Тори все кончено, Кэм. Я знаю, что и начинать особо было не для чего. Я вложил все свои силы в то, что для меня оказалось ошибкой. Некоторых поступков лучше не совершать, но никто никогда не говорил мне этого, и поэтому я просто продолжал пытаться.
— Ты знаешь, что пытался. И проиграл не потому, что сдался. Это, в конце концов, принесет тебе облегчение и спокойствие, — говорит она.
— Но почему это происходит со мной?
Кэмми прижимает ладонь к моей груди, где бьется сердце, и ее прикосновение — всего лишь прикосновение — ускоряет мой пульс.
— Ошибки делают нас более совершенными, так что, думаю, ты на пути к совершенству.
Она улыбается в ответ на это мудрое замечание, и мне становится чуть легче, несмотря на весь ужас вечера. Я усмехаюсь.
— Это забавно, потому что я далек от совершенства. Не знаю, смогу ли когда-нибудь даже приблизиться к нему, — говорю я.
— Ну, может быть, это потому, что ты забыл, какая у тебя в колледже была репутация? — спрашивает Кэмми, играя с пуговицей на моей рубашке.
— Куда ты клонишь? У меня была репутация?
Это для меня новость.
— О, ЭйДжей, — вздыхает она. — О том, как невероятно талантлив и идеален ты в постели, я слышала слишком много раз.
Правда? Это объясняет некоторые вещи, но, опять же, не все. Тринадцать лет спустя это довольно забавно слышать.
— Знаешь, сколько из этих слухов — полная выдумка?
— О, пожалуйста, в выпускном году ты соответствовал репутации.
— Я, должно быть, родился с умением хорошо заниматься сексом. Ты была у меня первой, Кэм.
Ее смех смолкает.
— О, перестань, ЭйДжей. Ты не можешь ожидать, что я поверю.
— Да, так и было. И знаешь, что самое ужасное?
Кэмми не отвечает, но вопросительно сдвигает брови.
— Я думал, ты будешь моей последней.
Она щипает меня за подбородок и улыбается той самой настоящей улыбкой Кэмми, той, которую я когда-то ждал каждый день.
— Наверное, это самое милое, что мне когда-либо говорили. И я не удивлена, что эти слова говоришь ты.
Я провожу рукой по ее волосам. Словно с тех пор, как мы попрощались тринадцать лет назад, не прошло ни мгновения.
— Нас обоих это касается, — говорю я ей. — Все это.
— Да, и я поеду в Пенсильванию, а ты останешься здесь, чтобы сохранить свою работу и получить поддержку семьи по поводу ситуации с Тори. — Кэмми громко и расстроенно вздыхает. — Вот как мы справимся с этим. Я — адвокат, и буду бороться за нашу девочку. Я собираюсь забрать ее, а потом привезти обратно сюда. Может быть, за это время у нас у всех что-то решится.
Я так сильно хочу запротестовать. Не могу просто сдаться и сказать ей: сделай это сама. Я знаю, борьба эта обречена, но мне хочется, чтобы она знала, что я не сдамся так легко.
— Кэмми, — начинаю я.
— Не спорь, — говорит она, чуть приподнимая уголок рта. Эта легкая ухмылка о многом говорит. — Ты доверяешь мне?
— Я не знаю. Ты забыла меня на тринадцать лет, — подмигивая, напоминаю я.
Она легонько толкает меня в грудь.
— Я потратила половину этого времени, пытаясь найти путь обратно в твою жизнь, и так получилось, что мне это удалось. Мы просто должны бороться за то, чтобы мечта сбылась.
— Я хочу поехать с тобой.
— Тебе нужна твоя работа. Нам нужно доказать суду, что мы оба стабильны и можем предоставить условия, подходящие для тринадцатилетней девочки. Мне нужно, чтобы ты сохранил свою жизнь, чтобы мы смогли победить.
То, что она говорит — правда это или нет, я не знаю — но это звучит разумно, и я не собираюсь спорить с адвокатом на тему, о которой не имею понятия.
— Я не скажу «хорошо», и даже не скажу, что согласен. Я приму это, как мужчина, Кэмми, но могу разбиться на миллион кусочков, если вы оставите меня.
— И я тоже могу разбиться, — говорит она. — Но мы вернемся. Даже если это последнее, что я сделаю.