Потерянное сердце (ЛП)

Гэвин слышит крики и начинает хныкать, вероятно, от страха.

— Все в порядке, дружочек. Не волнуйся.

— Я больше не могу! Я не могу жить. Я могла справляться, пока не родился Гэвин, а затем все стало так плохо, словно все вернулось вспять, — продолжает она.

В груди болит, отчасти оттого, что я слышу долгожданную правду, но еще больше из-за лжи, в которой она жила. Не могу представить, как она хранила этот секрет, скрывая правду так долго.

Открыв дверь, я выхожу наружу и касаюсь ладонью ее щеки.

— Послушай меня, — спокойно говорю я, — мы снова тебе поможем, Тори, но для этого тебе придется все рассказать. Это будет нелегко, но я не могу сидеть здесь, зная то, что теперь знаю, жить с тобой дальше, скрывая это от врачей. Никто не сможет помочь тебе, если не будет знать, что не так. Ты понимаешь это?

Она яростно качает головой.

— Я понимаю, но ЭйДжей, — плачет она, — я больше не хочу быть рядом с тобой, и я не должна быть рядом с Гэвином.

— О чем ты?

— Я больше не могу, ЭйДжей. Не знаю, сколько еще раз я должна сказать это, прежде чем ты поймешь. Я не хочу быть замужем или иметь детей. Я не могу быть той, кто я сейчас. Не могу.

— Тогда попрощайся с ним, — говорю я ей, и внутри все скручивается от эмоций.

Я мог бы найти для нее оправдание, предположить, что она говорит это из-за истерики, но она говорила так раньше и думаю, для нее так лучше. Правда — лучший способ. Открываю заднюю дверь машины, и Гэвин смотрит на мамочку с нетерпением, ожидая, что она возьмет его.

— Сделай это, Тори, — резко говорю я.

Она быстро наклоняется и дарит ему воздушный поцелуй. Она даже не касается ребенка, и это убивает меня. Он тянется к ней, плачет, а она даже не прикасается к нему. Сейчас я ее ненавижу. Я так сильно ее ненавижу. Это не та женщина, на которой я женился.

Тори усаживается на переднюю ступеньку крыльца, уткнувшись лицом в колени. Подъезжает «скорая», за ней — полицейская машина. Это настоящий кошмар. Снова.

Офицер подходит ко мне и сообщает, что им позвонили соседи по поводу шума и плюс они приняли мой звонок. Не могу сказать, что удивлен этим, особенно учитывая последние часы. Тори кричала в доме во всю мощь легких, а теперь вышла с продолжением на улицу.

— У моей жены вроде как нервный срыв, офицер. У нее было две попытки самоубийства. Ее поведение и слова дали мне понять, что она собирается попробовать снова, и я позвонил 911.

— А что по поводу шума? — спрашивает он.

— Она злилась на меня и хотела дать мне знать об этом, — сообщаю я.

— Был ли факт насилия?

— Нет, сэр.

Полицейский заглядывает в машину.

— Я забрал сына и хотел уехать. Не был уверен, что ему безопасно находиться рядом с ней. Мне не хотелось, чтобы он все это видел.

Звучит ужасно. Я рассказываю все так, словно Тори какая-то непутевая мамаша. Но самое худшее, что она такая и есть.

Офицер выглядит растерянным, и только чуть заметно кивает.

— Ясно. Вам стоит отвезти ребенка в безопасное место на этот вечер.

— Да, сэр.

Парамедики разговаривают с Тори на передней ступеньке крыльца, помогают ей встать на ноги. Я спокойно наблюдаю, как они аккуратно ведут ее к машине скорой помощи. Она идет босая, в блузке, покрытой рвотой. Мне нечего ей сказать, и я чувствую себя виноватым. Чувствую себя ужасным человеком, когда наблюдаю, как она забирается в машину скорой помощи, но у меня нет для нее ни слова сочувствия или надежды. Я только молчу, когда она кричит:

— Не ищи меня, ЭйДжей! — и дверь машины «скорой» закрывается.

Всего несколько минут, и за «скорой» уезжает полицейская машина, оставив нас с Гэвином в одиночестве на подъездной дорожке, которая сейчас больше похожа на перекресток.

Смотрю на сына и вижу его испуганный взгляд.

— С нами все будет хорошо, — говорю я ему, прижимая ладонь к его щеке.

Даже зная, что дом пуст, я не могу заставить себя вернуться внутрь. Как будто там все пропитано ложью и открытиями, с которыми я пока не готов иметь дело. Нам нужно убраться отсюда. Мне нужно понять, что будет дальше.

Глава 16

Я должен был остаться у Хантера на ночь, но вместо этого попросил его присмотреть за Гэвином, чтобы я мог закончить то, что начал сегодня утром. Кекс и все такое.

В один прекрасный день вся моя вселенная перевернулась вверх дном, и сейчас я чувствую себя каким-то уставшим и больным.

Правильно это или нет, не знаю, но прямо сейчас я не готов снова принимать на себя заботу. Я два года поступал правильно. Во второй раз в жизни я сделал женщине ребенка, и на сей раз очень хотел поступить правильно, не хотел допускать ошибок.

Когда забеременела Кэмми, у меня не было возможности решать. С Тори я быстро понял, что если хочу иметь право голоса в этом вопросе, мне нужно поступить намного решительнее. Тори могла изменить свое мнение в любой момент, и хотя убедил ее оставить ребенка, я не был уверен, что ее решение окончательное.

Я даже говорил с адвокатом. Он сказал, что мне не нужно жениться на ней, чтобы претендовать на полную опеку, если дойдет до этого, но я хотел, чтобы между нами все было правильно. Я хотел быть хорошим мужем и отцом, и этим доказать Тори, что наша ситуация не так плоха, как ей кажется.

Все думали, что я поступаю «правильно», женившись на женщине, которой сделал ребенка. И это было так, но некоторые причины нашего брака все-таки были неправильными, хоть я и пытался убедить себя в обратном. Я влюбился в Тори, и я любил ее. Все у нас было хорошо, но искры — той, что была с Кэмми — ее во мне не было. Я ждал чего-то внутри себя, чтобы сказать: «Она женщина, без которой ты не можешь жить».

У меня был внушительный список неправильных женщин до Тори, и я задавался вопросом, не потому ли это, что та женщина, с которой я должен был прожить всю жизнь, сбежала, когда мне было восемнадцать. Если бы нам была позволена только одна настоящая любовь — а это, я считаю, чушь полная — то для меня, наверное, такой любовью была бы Кэмми.

Независимо от моих чувств или их возможного отсутствия, я попросил Тори выйти за меня замуж. Сказал, что хочу жениться прямо сейчас и отложить все заботы на потом. Убедил ее, что все встанет на свои места.

И это сомнение, одолевавшее меня до свадьбы, просочилось и в семейную жизнь. Стало даже хуже. Это был уже не просто вопрос. Я был уверен, что все постепенно сойдет на нет, но все еще пытался что-то исправить. Мы готовились стать семьей, и нашему ребенку нужна была самая лучшая.

Я все сделал неправильно. Облажался так сильно, мои ошибки стоили мне так много; и вот я снова их совершаю.

Пока еду в лифте на верхний этаж, сердце в груди неистово колотится. Кажется, я еду вечность. Я пытаюсь вспомнить расположение их номера, и тут слышу крик из-за двери. Мужской голос, и мужчина вопит все сильнее, но я не различаю слов.

Боясь, что крик относится к Кэмми, я стучу кулаком по двери. Дверь распахивается, и я оказываюсь лицом к лицу с Каспером.

По лбу у него стекает пот, воротник расстегнут, а галстук кое-как висит вокруг шеи. Его волосы испачканы гелем для волос, лицо красное, а кулаки окровавлены. И помоги мне боже, если он коснулся моих девочек хоть пальцем, я убью его прямо здесь и сейчас.

Я немного крупнее его, и вешу по крайней мере на двадцать килограммов больше. Отталкиваю Каспера с дороги и прижимаю к стене в номере. Дверь закрывается позади нас. Мы стоим так — мой кулак у его подбородка, пальцы сжаты на воротнике, пока я осматриваю номер в поисках девочек.

— Где они? — спрашиваю я, замечая в стене дыру.

— Откуда, черт возьми, мне знать? — огрызается он. — Это все твоя вина. И ты знаешь это, ты, говнюк с синим воротником.

Кажется, их здесь нет, но Каспер только что назвал меня говнюком, не так ли? Я позволяю себе улыбку, прежде чем врезать по его и без того кривому носу.

— Мудак, — говорю я. Он отшатывается от удара и прижимает пальцы к носу. — Дать салфетку?