Потерянное сердце (ЛП)

Солнце село, зажглись уличные фонари, и, наконец, я вижу свет фар на подъездной дорожке. Уверен, что это Тори, но я был бы счастливее, если бы мое желание исполнилось, и это приехал Хантер. Однако, подъехал не грузовик.

Проходит еще несколько минут, прежде чем открывается входная дверь — тихо, медленно, осторожно. Наверняка Тори не замечает, что я сижу на диване на расстоянии полутора метров от двери.

— Боже мой, ты меня напугал, — говорит она, наконец, замечая меня.

— Я напугал тебя? Я тихо сижу, смотрю телевизор, один в понедельник вечером, пока моя жена занимается не пойми чем.

Упс, зря я начал так, но раз уже начал, то пофиг.

— Ты знал, где я, ЭйДжей.

Я встаю, мне нужно больше пространства, потому что этих полутора метров между нами мне уже недостаточно.

— Я знал, где ты? Да, четыре часа назад, когда ты сказала, что поедешь к своему врачу.

— Да?

— Тори, ты думаешь я дурак?

Она смотрит на меня удивленно, будто хочет спросить: «О чем ты говоришь? Что ты придумываешь?»

— Хм, давай посмотрим. — Я потираю подбородок и прищуриваюсь, глядя в потолок. — Моя жена говорит, что больше «не может». Какого черта она «не может», непонятно. У нее случается нервный срыв по дороге домой, а затем она уезжает к своему врачу на четыре часа и возвращается домой с блестящими глазами. Ты думаешь, я только родился, Тори? Думаешь, я не знаю, как это работает?

Щеки Тори начинают краснеть, а затем краской заливаются и ее уши.

— Ты обвиняешь меня в измене?

— Должен ли я подозревать тебя или ты просто признаешься в этом и сэкономишь мне время на расспросы? — Какое еще объяснение здесь может быть? Она была сама не своя с тех пор, как родился Гэвин, она два раза в неделю бегает к своему врачу, а еще эта истерика на обочине дороги... Да, я считаю, что все это указывает на роман... секреты, много секретов и просто... К чертям все это.

— Ты ни хрена не знаешь, о чем говоришь.

— Говори тише, Гэвин только что уснул. Не сказать, что тебе это важно, поскольку мы оба знаем, что ты не пойдешь к нему посреди ночи, когда он проснется.

— Ты ничтожество, — шипит она. — Ты хоть знаешь, сколько раз в день я сцеживаю грудное молоко?

— Понятия не имею. Думаю, это будет зависеть от того, сколько калорий в день ты хочешь сжечь. Вспомнила теперь, почему ты это делаешь? Ты сказала мне это в день, когда он родился, и тогда тебя больше всего заботила свисающая кожа на животе.

Тори смотрит прямо на меня в течение долгой минуты, вероятно, изо всех сил пытаясь придумать опровержение, но все, что я только что сказал, правда — все это она говорила мне.

— Ты такое ничтожество.

Ты уже говорила это.

— Ничтожество или чертовски замечательный папа, который есть у нашего сына? — спрашиваю я, скрестив руки на груди.

Я готов к этому бою, и сейчас я в ярости.

— Ха-ха, — смеется она, — мне так повезло. Спасибо, что обрюхатил меня, ЭйДжей. Спасибо, что сказал, какая это грандиозная идея, ЭйДжей. Спасибо, что не спросил о том, чего я хочу, ЭйДжей.

Схватив оставшуюся после ужина пластиковую чашку с журнального столика, я изо всех сил сжимаю ее в руках и слышу, как трескается пластик. Я бросаю ее мимо Тори, наблюдая, как она попадает в стену и отскакивает от нее. И я так же отскакиваю от гребаных стен. Я как эта чертова пластиковая чашка.

Черт побери!

— Да пошла ты. Пошла на хрен, ты, иди на хрен.

— Да нет, спасибо. Уже была там много раз, — кивает она и замолкает, глядя мне в глаза, пока я наконец не осознаю смысл ее страшных слов.

— Ты хоть любишь его, Тори?

Потому что, Боже, ты должна любить нашего сына. Сегодня день рождения моей дочери, и я не знаю, где, черт возьми, она сейчас, но я не переставал любить ее с того дня, когда она родилась. Любовь к ребенку, которого ты производишь на свет, это не выбор. Она должна быть инстинктивной. Она должна быть огромной и невероятной. И такие вещи не надо обдумывать.

— Что это за вопрос?

Она бросает свою сумочку на пол. Ее дорогущая дизайнерская сумочка, которая никогда не должна была касаться пола, лежит на полу, прямо там, где мы все вытираем ноги, когда заходим в дом. Мир сошел с ума!

— Это вопрос, на который ты должна отвечать не задумываясь.

Глава 8

Двенадцать лет назад

— Хорошо сынок, машина готова. Готов покинуть гнездо? — спрашивает папа с натянутой улыбкой. Он стоит на пороге моей почти пустой спальни. За исключением шкафа, стола, тумбочки, а еще плакатов, трофеев и медалей, которые я снял со стены, все в комнате словно кричит — ребенок в колледже.

Три месяца назад я думал бросить все и убежать куда-нибудь с Кэмми, но мы так и не решились это сделать. Возможно, это было слишком по-взрослому для нас, это путешествие и все, что могло с нами там случиться. Конечно, мы пообещали найти способ встречаться как можно чаще, хотя понятия не имели, как это будет. Но это лучше, чем просто попрощаться навсегда.

Она уехала в Вашингтон уже больше шести недель назад, и я изо всех сил стараюсь найти способ видеться с ней. Мы общались по телефону и много переписывались, но все же чего-то не хватало. Было легко убедить себя, что все это работает, но часть меня уже хочет все забыть, поехать в колледж и начать жизнь с чистого листа. Но и это не просто.

— Я готов.

— А вот твоя мама нет, — говорит он.

Папа входит в комнату, садится на кровать и заставляет меня сесть с ним рядом.

— Ты ее ребенок. Всегда будешь. — Он наклоняется вперед и ставит локти на колени, опираясь подбородком на кулаки. — Не стану врать, мне тоже нелегко. Наш дом совсем опустеет теперь, когда вы оба в колледже. По крайней мере, когда уехал Хантер, у нас оставался ты. — Он толкает меня в плечо. — И теперь мы с твоей мамой останемся совсем одни.

— Так вот почему ты не хочешь, чтобы я уезжал? — шучу я.

— Да, это так. — Он смотрит на меня и обнимает за плечи. — Я просто не знаю, когда все это произошло. Еще только вчера ты раскрашивал фломастерами стены.

— И пока вы не покрасите эту стену, всегда будете помнить об этом, — говорю я, гордо улыбаясь.

— Я не покрасил ее именно по этой причине, сын.

— Я буду в двух часах езды. Ты же знаешь, я буду приезжать домой.

— Конечно, будешь, но я не хочу, чтобы ты беспокоился о нас. Хочу, чтобы ты испытал все, что может предложить колледж. Живи своей жизнью, как будто у тебя почти не осталось времени ее прожить.

Наши взгляды встречаются. Надеюсь, его слова имеют другое значение, не то, что придаю им я, но что еще он мог иметь в виду?

— Что ты имеешь в виду? Ведь так я и задумывал. Закончить школу и поступить в колледж, — спрашиваю я немного неуверенно, может быть, потому, что не так просто принять его слова.

— Мы все ошибаемся, ЭйДжей. Иногда наши ошибки — это кочки на дороге, иногда ямы, а иногда, чтобы их обойти, приходится двигаться в обход. Но наступают и хорошие времена, когда ты проходишь через все это и продолжаешь свой путь.

Он знает. Он знал еще на выпускном. Почему он просто не сказал?

С малой толикой надежды на то, что это просто еще одна «отцовская речь», я киваю и наклоняюсь вперед, как и он.

— Я буду скучать по тебе, папа.

Он обнимает меня крепче. Его тело немного дрожит, и он обнимает меня еще сильнее. Притянув мою голову, целует меня в лоб.

— Я всегда буду рядом, малыш. Даже если ты напьешься или сделаешь что-то глупое, позвони мне, и я сразу приеду.

— Ты всегда был рядом, — говорю я ему, чувствуя, вероятно, то же, что и он. Каждый раз, когда думал об этом дне, он представлялся мне таким волнительным. Я представлял, как уезжаю на своем потрепанном грузовике, машу рукой маме и папе, а затем в зеркале заднего вида вижу, как они машут мне. Но сейчас передо мной внезапно открылся целый мир, и я чертовски боюсь сесть в свой грузовик.