Страница 15 из 31
Как распутать эти узлы, он не понимал – и страшно от этого мучился; однако не терял решимости и готов был бороться, пока не найдет ответ. Ответ, как мы знаем, ему предстояло найти лишь годы спустя. Пока же этот бесплодный поиск вел лишь к мучениям, известным нам как Anfechtungen.
Вот что писал Лютер о своем опыте несколькими годами позже, в 1518 году[47]:
Я знал одного человека, говорившего, что он часто испытывал эти кары, и всякий раз очень недолго. Однако были они столь велики и столь подобны аду, что этого не рассказать языком и не описать пером, и кто сам не испытает такого – никогда не поверит. Столь велики были эти муки, что случись им длиться хоть полчаса – да что там, хоть пять минут! – он погиб бы навеки, и все кости его обратились бы в пепел. В эти минуты чудится тебе, что Бог, а с Ним и вся тварь Божия, тебя ненавидит. В эти минуты некуда бежать, негде искать утешения – ни внутри, ни снаружи: все тебя обвиняет… В эти минуты – странно сказать, но душа не в силах верить своему искуплению[48].
Вот основная проблема позднесредневекового католического богословия: оно приводило верующих к пониманию их греховности и недостоинства перед Богом – но не объясняло, что же делать дальше: разве только простираться ниц в страхе и муке, чаще исповедоваться и сильнее стараться. В какой-то момент грешники – из них же первый есмь Лютер – приходили к мысли, что вполне заслужили гнев и ярость Бога. Для Штаупица, для того времени и той среды обладавшего на удивление здравым взглядом на Бога, очевидно было, что Бог любит нас и к нам милосерден; но для Лютера Бог оставался лишь суровым судьей, чья праведность безжалостно втаптывает нас в грязь и обрекает на гибель.
Портрет Иоганна фон Штаупица
Видя мучения Лютера, Штаупиц проникся к нему интересом и отеческой заботой. Роль этого человека в жизни Мартина трудно переоценить. Рано увидел он в Лютере талант и большой потенциал – и делал все возможное, чтобы помочь ему найти свой путь. Штаупиц – а также его связи и знакомства, прежде всего с курфюрстом Фридрихом и в Виттенбергском университете – сыграли в жизни Лютера столь значительную роль, что без всего этого Лютера и представить себе невозможно. Однако – вот еще одна любопытная деталь этой удивительной истории, – выведя Лютера на правильный путь, сам Штаупиц за ним не последовал.
Глава третья
Великий перелом
Что, если это неправда?
Путь Лютера – от преданного сына Церкви до вождя Реформации, порвавшего с Церковью – занял много лет и представлял собой постепенную трансформацию. Не было второго удара молнии, заставившего его перепрыгнуть из Средневековья прямиком в Новое время; не было какой-то четкой границы, разделяющей две эпохи. Однако в 1517 году произошло важное событие, поставившее Лютера на одну из сторон великого богословского раскола.
Отчасти процесс этот начался с того, что Лютер осознал себя искателем истины, – а такая жизненная позиция неизбежно вела к сомнению в расхожих «истинах», всеми принимаемых на веру. В какой момент любить Церковь стало означать для Лютера – задавать ей вопросы? Когда понял он, что его долг – прямо и смело, хоть и с любовью, указывать на ее ошибки? Если Церковь – хранительница всякой истины, что делать, когда замечаешь проблеск истины вне Церкви? А если в Церкви видишь проблески лжи? В какой момент признать, что и то, и другое возможно – и чем это объяснить? Вопросы не из легких.
Многие из этих вопросов предстали перед Лютером, когда он начал читать Аристотеля. Аристотель, греческий философ IV века до н. э., очевидно, христианином не был. Однако средневековые схоласты высоко ценили Аристотеля и его писания и считали необходимым включать их в богословие Церкви. Аристотель лежал в основе схоластики, вершиной которой стали труды Фомы Аквинского (XIII век). Однако где-то между чтением Аристотеля и блаженного Августина Лютер обнаружил некую зацепку – совсем крохотную, но важную; и решил за нее потянуть.
Проблемы с Аристотелем
В 1889–1890 годах в публичной библиотеке в Цвиккау, в семидесяти пяти милях к востоку от Эрфурта, кто-то набрел на собрание старинных книг в пятнадцати томах – как выяснилось, принадлежавшее Лютеру и сопровождавшее его в монастырских занятиях. Находка была знаменательная. Несколько томов составляли труды блаженного Августина. На полях нашлись заметки, сделанные почерком Лютера, так что у историков появилась возможность следить за ходом его мысли. Из книг, исчерканных и исписанных рукою молодого Лютера, стало очевидно, что очень рано – уже осенью 1509 года, в двадцать пять лет – заметил он между Августином и Аристотелем значительные и тревожные расхождения. В одном из примечаний на полях он пишет: «Августин при помощи разума доказывает, что вся философия ничего не стоит. Вообразите только, что это значит!» Рукописи Августиновых «О Троице» и «О Граде Божьем» Лютер сопроводил своими краткими аннотациями. В одной из них он пишет: «Более чем поразительным кажется мне смелое утверждение наших ученых, что Аристотель ни в чем не противоречит истине Католической Церкви»[49]. Итак, у нас есть рукописное доказательство, что именно великий Августин – один из отцов Церкви, глубоко почитаемый всеми христианами – первым помог Лютеру увидеть то, что в конце концов привело его к восстанию против современной ему Церкви. И одна из важных мыслей, почерпнутых Лютером у Августина, была в том, что человеческая истина имеет границы и своими силами никогда не достигнет небес.
Постепенно Лютер пришел к мысли: воображать, что простой человеческий рассудок может дотянуться небес – не просто заблуждение, но безумная и пагубная гордыня. Как могут человеческие слова и мысли перекинуть мост через бесконечную пропасть между землей и небом, человеком и Богом? Разве это не невозможно по определению? И сама попытка выстроить из костей умерших мудрецов лестницу к жемчужным вратам рая – не глупость ли, даже не дьявольская ли ловушка? Это же не что иное, как Вавилонская башня под другим именем! Верно: Аристотель, философия, разум могут возвести нас на вершину высокой горы. Но что дальше? Они не приделают нам крылья, чтобы преодолеть оставшийся путь и достичь Бога. Мы так и останемся на вершине горы, прикованные к земле. Можно сколько угодно тянуться, прыгать, вставать на цыпочки – все тщетно: синевы небес нам коснуться не дано. Только Бог способен низвести небо на землю; только откровение Божье перекидывает мост через эту пропасть, самую непреодолимую из всех пропастей.
Итак, Лютер столкнулся с загадкой. Почему все эти века Церковь ставила Аристотеля почти что наравне с Писанием? Зачем учила, будто человеческий разум способен на то, что ему явно не по силам? Ответ на этот важнейший вопрос занял у Лютера еще несколько лет.
Библия
В мире, где мы почти повсеместно ассоциируем Библию с Церковью, а Церковь с Библией, трудно вообразить себе эпоху, когда между тем и этим не было почти никакой связи. Столь резкая перемена – еще одно свидетельство неизмеримого влияния, оказанного Лютером на историю. Однако сам Лютер не раз повторял, что в ранние его монашеские годы изучение Библии как таковой было делом почти неслыханным. Разумеется, в тогдашней Церкви экземпляры Библии не лежали на скамьях, и средние миряне почти не представляли, о чем идет речь в этой книге – более того, едва ли четко понимали даже, что речь идет об одной книге. Во время церковных служб они слушали отрывки из Библии, читаемые по-латыни: но мысль, что где-то есть книга, в которой все эти тексты собраны вместе, оставалась чуждой для них даже через десятки лет после появления первых печатных Библий Гутенберга. Это не значит, что монахи были незнакомы с содержанием и учением Библии; однако и до них это содержание доходило, просеянное сквозь сито Церкви, клочками и обрывками, и редко случалось им задумываться о том, что все эти разнородные тексты составляют единое целое. Например, монахи и студенты-богословы читали комментарии Дунса Скота или «Сентенции» Петра Ломбардского, посвященные в основном библейским текстам. Однако представление о Библии как о целостном тексте эти комментарии, скорее, затемняли. Практически никому Церковь не доверяла читать Библию самостоятельно и целиком; и монахи, и священники, и даже ученые богословы, как правило, всегда оставались от нее в нескольких шагах. Однако новое интеллектуальное движение, гуманизм, подчеркивающее важность чтения оригиналов (латинских, греческих, древнееврейских) как Библии, так и иной древней литературы, уже поднимало голову и бросало вызов схоластике и ее взгляду на Библию, укоренившемуся в течение веков.
47
Лютер здесь, очевидно, пишет о себе – так же, как апостол Павел в 2 Кор. 12:2–4; знакомые с Библией читатели того времени, несомненно, сразу это понимали.
48
LW, 31:129.
49
Oberman, Luther, 59.