Химмельстранд

И даже хорошо, что он промолчал,

Я, наверное, спятил... но я в тебя влюблен.

Последний рефрен. Орган прогудел несколько тактов из «Свадебного марша», и песня закончилась.

Ошеломленный Петер даже не успел подумать, что может сказать диктор, прольется ли свет на их нелепое приключение, как началась следующая песня. На этот раз Тува Карсон. «Все уже забыли».

Выключил радио, откинулся на сиденье и посмотрел на бескрайний газон. Где-то ведь кто-то сидит, ставит эти старые пластинки и транслирует их на всю... на всю — что? На всю страну? Страну Швецию? Где она, эта страна? Кто? Где? Как? Зачем?

И все же: судя по репертуару, они пока еще в Швеции. На этом сходятся и радио, и джи-пи-эс. Но, насколько ему известно, в Швеции нет таких мест. Ничего даже близко похожего.

Он вышел из машины, и у него перехватило дыхание. Впервые осознал масштаб и глубину окружающей его пустоты. Поднес руки к лицу — руки на месте. Он, несомненно, существует, хотя и ничтожно мал. Похлопал по крыше джипа — глухой металлический звук. Толстый, не меньше чем двухмиллиметровый, прокат. И машина существует.

Прищурился и посмотрел в ту сторону, откуда приехал. Глаз уже не различал никаких неровностей на горизонте. Машина стоит на бесконечном футбольном поле, подвешенном в мертвой синеве неба.

Он прокрутился на одной ноге и неожиданно, сам того не желая, закричал:

— Алло! Есть здесь кто-нибудь? Алло...

Звуки голоса тут же угасли, не оставив даже намека на эхо.

***

Леннарт и Улоф послушно передвинули прицеп на несколько метров, убрали белье и сложили кровать — она, благодаря изощренному, противоречащему банальной геометрии пространственному воображению дизайнеров, превратилась в два узких диванчика и стол посередине.

Скромный завтрак: фалунские хрустящие хлебцы, тресковая икра из тюбика и «Бреготт», совершенно расползшийся в неработающем холодильнике. Баллон с газом пуст, в последние дни они пользовались электроприборами. Но теперь и электричества нет.

Главное — не на чем приготовить кофе. Ни Леннарт, ни Улоф завтраку значения не придавали, чаще всего так и было: сухие хлебцы, что-то из тюбика — икра или плавленый сыр. Вполне достаточно. Но кофе — обязательно. Как же без кофе?

— Развести, что ли, в холодной воде? — Леннарт показал на пакет с молотым кофе.

— Это вряд ли. Был бы растворимый — другая песня.

— А у нас где-то был походный примус? Маленький такой? Или как?

— Где-то был... да я пока что не особенно, чтобы. .. А ты?

— Да и я нет. Пока жить можно. Но потом...

— Ну да, потом. Как же без кофе?

Леннарт скептически глянул на хлебец. Растаявший «Бреготт» уже подобрался к краю. Вот-вот капнет.

— А что у нас вообще-то в запасе?

— Да вроде так... более или менее. Продержимся несколько дней. Картошки полно.

— Тогда надо искать примус.

— А как же. Не сырую же лопать.

Они замолчали и захрустели своими бутербродами. В царящей вокруг тишине хруст этот казался очень громким и хищным, будто огромный зверь перемалывает челюстями кости своей жертвы.

Поглядели друг на друга, улыбнулись и почти одновременно вытерли губы, увидев сухарные крошки в углу рта у приятеля. Как два коня — стоят в стойле и жуют свой овес из торбы. Разве что кони молоком не запивают.

— Не сказал бы, что положение веселое,— подвел итог Улоф.

— А кто бы сказал.— Леннарт взял тряпочку и аккуратно смел крошки со стола.— Хотя... кто его знает.

И задумался. Улоф терпеливо ждал, пока мысль Леннарта найдет подходящее словесное выражение.

Тот тем временем высыпал крошки в пакет для мусора и повесил тряпку на кран. Оперся спиной о шкафчик, скрестил руки на груди и сказал:

— Как есть, так и есть, вот оно что...

— Это как — так?

— Ты и сам знаешь. Как есть, так есть. Разве что... яснее не стало.

— А... вот ты о чем. Можно и так посмотреть.

— А как еще? Как еще можно посмотреть?

Улоф нахмурился и погрузился в размышления. Это было нелегко: мысли отказывались расти и выстраиваться в систему, поскольку не было отправной точки. Какая может быть отправная точка в пустоте? В конце концов пожал плечами.

— Дай время подумать.

Леннарт достал журналы с кроссвордами и положил на стол перед Улофом. Вместе с газетами на стол легли очки и карандаш. Сам тоже взял журнал, сдвинул очки для чтения на кончик носа и уселся напротив.

Улоф попытался сосредоточиться на макси-кроссворде чуть не на всю страницу, но уже через пару минут сообразил, что хотел сказать. Он посмотрел на Леннарта, мучительно размышляющего над сканвордом пятой ступени, самым трудным.

— А как же коровы?

— Анте и Гунилла справятся,—не поднимая глаз, сказал Леннарт.

— Синтия-15 телиться будет через пару дней.

— Анте справится.

— Думаешь?

— Ну.

Анте — сын Улофа, Гунилла — дочь Леннарта, хотя постороннему могло бы показаться, что наоборот: Леннарт не упускал случая похвалить исполнительность Анте и его умение обращаться с животными, а Улоф превозносил деловую хватку Гуниллы и ее неутомимость.

Не то чтобы Леннарт или Улоф завидовали друг другу до такой степени, что желали бы поменяться детьми, нет. Но Леннарту почему-то легче было хвалить Анте, а Улофу — Гуниллу. Они даже обсудили между собой этот психологический ребус и пришли к обоюдному выводу: нормально, что тут обсуждать. Совершенно естественно. А если даже и не так уж естественно, то изменить положение вещей им не дано.

Друзья замолчали. Время от времени тишина нарушалась поскрипыванием карандаша Улофа, вписывающего очередное слово. Леннарт сидел в задумчивости — все-таки пятая ступень.

Наконец Улоф отложил ручку.

— Думаешь, между ними... пока, так сказать, нас нет?

— Время покажет.

— Это да... что да, то да, время покажет. А неплохо бы...

— Да уж чего плохого.

Леннарт слегка улыбнулся и погладил руку Улофа, но сразу сделался серьезным, уставился в сканворд, погрыз карандаш и сказал:

— «Свинья в репризе»... это еще что за зверь? Начинается на «С», кончается на «ИР». Девять букв.

Улоф довольно засмеялся.

— И это пятый уровень? Сехримнир3, само собой.

Леннарт вписал слово и кивнул.

— Ну да... ясное дело.

— «Свинья в репризе»...— Улоф продолжал улыбаться.— Смешно. Молодцы.

— Им палец в рот не клади.

Найденное слово выстрелило сразу двумя пересечениями, и Леннарт взялся за сканворд с новым усердием.

Улоф посмеялся еще немного, повторил несколько раз «надо же... свинья в репризе... веселые ребята» и посмотрел в поцарапанное плексигласовое окно, обычно слегка искажающее перспективу. Но сейчас и искажать было нечего. Перспективы не было — трава и небо. Небо и трава.

Он подумал об остальных, которые волей-неволей видят ту же картину.

— Дальше-то, гляди, может и похуже быть.

— В каком смысле?

— Откуда мне знать? Думаю, мало кто видел такое. Могут быть неприятности.

— Это ты правильно сказал. Знать бы только — какие.

Улоф опять посмотрел в окно. Если бы не Леннарт... Вот так и выглядит одиночество, внезапно подумал он. Ты стоишь у окна, а кругом — пустота. Не за что глазом зацепиться.

— Большие, думаю. Неприятности, то есть. Если не сказать — очень большие.

Леннарт тоже посмотрел в окно и покачал головой:

— Ну да. Большие. К сожалению.

***

Стефан прикрутил вентиль к газовой плите и вскипятил воду. Слава богу, и холодильник работает на газе — пакет молока приятно холодит руку. Растворимый кофе, полдецилитра молока себе; чуть-чуть, только чтобы забелить, Карине. Поставил чашки и тяжело опустился на стул.