Страница 12 из 19
Много усилий прилагали мы для получения грантов по программам Европейского союза, Западноевропейского союза, Фонда Эберта и других организаций. Удавалось лишь в отдельных случаях. У швейцарцев, например, выпросили компьютеры, но на условии того, что мы должны были собирать, обрабатывать и помещать в Интернет информацию по вопросам безопасности в Европе.
Как и в предыдущие периоды, Дипакадемия регулярно организовывала крупные научные форумы. 4 июня 1997 года мы провели конференцию по проблемам Закавказья. Собрали не только ведущих российских специалистов по региону, но и дипломатов и ученых из Азербайджана, Армении, Грузии. Звали также иранцев и турков, но те не откликнулись.
Открыл конференцию Кашлев, рассказал два засаленных анекдота и передал слово Н.Е. Бажановой. Она сказала примерно следующее. «Когда читаешь газетные сообщения о Закавказье, то возникает ощущение, что машина времени перенесла тебя в XIX век. Давно ушедшие в небытие Британская, Османская и прочие империи как будто ожили и возобновили борьбу за потенциальные колонии. Это соперничество выглядит анахронизмом на фоне процессов интеграции, успешно разворачивающихся в Европе, Восточной Азии, Северной и Южной Америке. Там на смену вековым конфликтам постепенно приходит сотрудничество. Имеются ли в Закавказье идеи, концепции, планы, направленные в будущее, на преодоление распрей? Давайте поговорим именно на эту тему».
Разговор получился непростым. Азербайджанский дипломат, выступивший вслед за Наташей, резко критиковал Армению, его армянский визави сосредоточился на похвалах в адрес России, грузинский дипломат тоже говорил в основном о России, но уже в негативных тонах. Девушка, научный работник из Симферополя, бичевала сговор Грузии с Украиной, представитель Севастополя уличал в зловещих планах Турцию, московский генерал винил во всех бедах СНГ Вашингтон, а тюркологи из Института востоковедения РАН доказывали абсурдность нападок на Турцию. Азербайджанец московского «разлива» повеселил остроумными рассказами. С Кавказа, мол, бегут волки, так люди напугали, но чабаны, правда, довольны. Десять лет простоял в очереди на вступление в КПСС, но ни один партийный лидер ни разу не поцеловал его так, как лобызали бородатые муллы в Иране.
По завершении конференции на банкете я произнес тост, в котором отметил, что форум у нас был особый. Речь шла о районе, с которым тесно связана судьба практически каждого участника. Взять меня. Я вырос в городе Сочи, учился там в классе, где насчитывалось по 10 грузин и 10 армян. Двоюродная сестра жената на грузине и уже 40 лет живет в Тбилиси, даже говорить по-русски стала с грузинским акцентом. Жена выросла в Баку.
Подытоживая, пошутил: «Обычно конференции начинаются при полной аудитории, но зал быстро пустеет, к концу остается тот, кто заснул и не успел проснуться. Сегодня все наоборот, с каждой минутой число участников увеличивалось, и при подведении итогов дискуссии их было больше, чем на открытии».
На следующий день мы устроили вечер дружбы с Грузией. Угощали грузины, посольство и его друзья-бизнесмены. Столы ломились от яств, вино лилось рекой. Вел мероприятие знаменитый певец Вахтанг Кикабидзе, произносил тосты, рассказывал анекдоты и, конечно же, исполнял свои прекрасные песни. Наташа пообщалась с певцом, сделала ему комплимент, он выглядел польщенным. В целом вечер получился на славу. Потом, правда, злые языки в Дипакадемии шептали, что грузины решили нас ублажить в обмен на положительные отметки для их земляков-слушателей, не блиставших знаниями.
17 июня 1997 года Наташа выступила на конференции по Каспию в Фонде российской внешней политики. Призвала все стороны уважать интересы друг друга, проявлять взаимную гибкость и стремиться к сотрудничеству, не скатываться к конфронтациям. Выступление вызвало живой отклик – Натулю окружили российские и иностранные журналисты, просили текст выступления, брали интервью, предлагали встретиться еще.
В феврале 1998 года руководитель Центра мировой экономики ИАМПа А.К. Субботин устроил симпозиум инвесторов. Собралась солидная публика. Я выступил с вступительным словом, и хотя социально-экономическая ситуация в России мне совсем не нравилась, решил высказаться в позитивном ключе. А иначе, зачем приглашать инвесторов и говорить об инвестициях?
Начал с того, что на нашем симпозиуме «Международные операции российских банков» в 1995 году некоторые из российских участников выражали сомнения в полезности и целесообразности иностранных капвложений в отечественную экономику. В российском обществе в целом преобладал негативный подход к инвестициям из-за рубежа. Те же, кто в принципе был за инвестиции, отмечали, что политическая и социально-экономическая ситуация в РФ, наши коммуникации, налоговая система никак не способствовали установлению благоприятного инвестиционного климата.
Теперь же возражений против притока иностранного капитала высказывается гораздо меньше. Интенсивность возражений примерно такая же, как, например, в Калифорнии. Политическая ситуация явно улучшилась. Конечно, скандалы в политических кругах случаются, но где их нет? В Вашингтоне бушуют страсти из-за сексуальных похождений президента Клинтона, в Японии – по поводу коррупционных дел, в Италии нарушают спокойствие мафиозные разборки. У нас же – всего этого понемногу. Одновременно имеет место оживление в российской экономике. Бытовые вопросы решены у нас хуже, чем, скажем, в Европе, но получше, чем во многих государствах на других континентах. Ну а законы в России хоть и несовершенные, но мы движемся в правильном направлении.
Выступивший после меня руководитель департамента внешнеэкономических связей МИДа возразил: не все, мол, так здорово, проблем в экономике полно и становится их не меньше, а больше. Пришлось в кулуарах объяснять мидовцу, что я и сам все это знаю и понимаю, но как организатор конференции должен был излучать оптимизм.
Завершился конгресс банкетом, на котором я произнес шутливый тост. Вспомнил, как в 1970-х годах мы, сотрудники советского Генконсульства в Сан-Франциско, запросились на экскурсию на автомобильный завод «Дженерал Моторс». Нас спросили: «А японцы среди вас будут? Нет? Тогда приходите, русские нам не страшны». Калифорнийские автомобилестроители опасались, что японцы, похитив их секреты, сделают автомобили не хуже американских. В таланты советских инженеров калифорнийцы не верили.
Времена, однако, меняются, и уже недалек тот день, когда Президент США будет озабочен не тем, как отражать наши ракеты, а тем, как пересадить своих чиновников с российских автомашин на «кадиллаки». Очень скоро мы начнем производить лучшие в мире автомобили и другие промышленные товары!
24 сентября 1998 года ИАМП провел конференцию о связях с соотечественниками, проживающими за границей. Наташа поделилась своим опытом общения с российской диаспорой в США в 1970-х годах:
«Когда мы еще только готовились к работе в Генконсульстве СССР в Сан-Франциско, опытный знакомый дал совет: «Общайтесь в США с кем хотите, только не с бывшими соотечественниками. И у вас тогда не будет проблем». К эмигрантам относились в советские времена как к предателям и противникам. Их боялись, с ними боролись, или просто отказывались замечать.
Уже после возвращения из Соединенных Штатов подготовила статью о китайцах в Сан-Франциско для журнала «Вокруг света». В редакции статью одобрили, но велели удалить из текста фразу о заселении китайцами квартала в Сан-Франциско, где «красовалась церковь с луковыми куполами». «Это намек на то, что в городе живут православные, т. е. наши, – разъяснил сотрудник журнала, – такое недопустимо. Главлит (государственная цензура) засекретил соотечественников за рубежом».
Находясь в США, мы, однако, и изучали эмиграцию, и общались с ее представителями. Некоторые из них искренне и продуктивно сотрудничали с генконсульством и в целом с СССР. Эмиграция состояла, как принято было выражаться, из нескольких волн. Первая волна – те, кто покинул Россию в годы Гражданской войны. Следующая была спровоцирована Второй мировой войной. Отдельный поток эмигрантов имел место из Маньчжурии, особенно из г. Харбина, вследствие прихода в Китае к власти в 1949 году коммунистов. Ну и венчалось все текущей советской волной.
Лучше других к нам относились маньчжурцы. Это были отпрыски семей, которые давным-давно обосновались на китайском Северо-Востоке: работали там на подконтрольной России железной дороге, занимались бизнесом, учились в русскоязычных школах и колледжах. Большевики обидеть их не успели, претензии у маньчжурцев если и имелись, то к коммунистическим властям Китая. Правда, на первых порах «красный Китай» ассоциировался у эмигрантов с Москвой. Но к 1970-м годам восприятие изменилось, ведь КНР из союзника превратилась в противника Кремля. В своем большинстве маньчжурцы на Родине никогда не жили и испытывали к ней теплые, ностальгические чувства.
Критика, которую мы слышали из уст русских маньчжурцев, сводилась к тому, что Советский Союз уступил свои позиции в Маньчжурии Пекину. Один эмигрант, подвыпив, выговаривал нам: «Маньчжурия – русская земля, ее осваивали наши отцы и мы. Пока Россия не вернет себе Маньчжурию, а заодно не заменит красную тряпку на российский национальный триколор в качестве государственного флага, процветания на русской земле не будет!».
Соотечественники, бежавшие за рубеж из-за большевиков, предъявляли к СССР требования посерьезнее. В основном они избегали контактов с консульскими работниками, но, когда случайно с нами сталкивались, вели себя весьма агрессивно.
Однажды мы с друзьями из генконсульства решили поужинать в ресторане «Ренессанс» в русском квартале Сан-Франциско. Слышали, что заведение принадлежит руководителю монархистской организации Вертлугину, но все-таки любопытство перевесило другие чувства. Ресторан был знаменитый и очень красивый.
Не успели мы изучить меню «Ренессанса», как к столу подошел свирепого вида человек и представился хозяином, Вертлугиным. Удостоверившись, что мы советские, да еще «оперы» из консульства, Вертлугин заявил, что ненавидит большевиков и что «рано или поздно террористический большевистский режим падет». Завершив тираду, Вертлугин дал знак и в ресторане грянуло «Боже, Царя храни!». Нам же он приказал встать и слушать гимн Российской империи, как положено, стоя по стойке смирно. Мы отказались и вынуждены были покинуть «Ренессанс».
В других ситуациях представители послереволюционной волны эмиграции выговаривали нам за то, что коммунисты «уничтожили настоящую Россию, перерезали лучшую часть населения, превратили страну в концлагерь, ненавидимый всем остальным миром». Один бывший помещик любил потрясать ключами своего дореволюционного имения под Москвой и грозился вернуться туда в качестве хозяина. Мы, желая подразнить вредного старика, разъясняли, что на месте его усадьбы давно построен современный город. Дед злился еще больше и кричал: «Враки! Все мое на месте, и я верну свое!».
Послевоенная эмиграция тоже, конечно, не питала теплых чувств к советским властям. В нее входили и те, которые служили фашистам, а значит, страшились возмездия со стороны Москвы. Были и просто перемещенные лица, не вернувшиеся на Родину из плена. И они продолжали опасаться советских властей, хотя никаких преступлений не совершали.
Самые свежие эмигранты, в основном евреи, общаться с нами не боялись, но зато без обиняков высказывали свои обиды: дискриминация евреев в СССР при приеме на работу и учебу, ограничения на выезд за рубеж и т. п. У многих из новоиспеченных эмигрантов, однако, оставались в Советском Союзе родственники, друзья. Да и культурно-психологическая привязанность к Родине у них сохранялась: одни продолжали следить за перипетиями футбольного чемпионата СССР, другие зачитывались отечественными литературными новинками, третьи боготворили советскую эстраду. Все это нередко приводило новых эмигрантов в генконсульство.
Эмиграция делилась также по этническому признаку, при этом различные этнические группы относились к СССР неодинаково. И чаще этнический фактор значил больше, чем принадлежность к какой-то временной волне эмиграции.
Хуже других были настроены, безусловно, прибалты. СССР воспринимался ими как колониальная империя, поработившая их народы и выпивавшая из них все жизненные соки. Соединенные Штаты не признали факт присоединения прибалтийских стран к Советскому Союзу, и в Калифорнии продолжали функционировать консульства довоенных независимых правительств Литвы, Латвии и Эстонии. Естественно, мы с этими дипломатами не общались, а они в свою очередь делали вид, что не замечают нас. Остальные прибалты, столкнувшись где-нибудь с советскими консульскими работниками, стремились тут же удалиться с глаз долой.
Полную противоположность прибалтам являли собой армяне. Проживали они на Тихоокеанском побережье в больших количествах. Город Фресно в сельскохозяйственной долине Святого Якова получил даже репутацию армянской столицы Нового Света. Во Фресно обитал крупный писатель Уильям Сароян, большинство его соплеменников в округе выращивало виноград и выделывало вино, изюм, торговало этими и другими товарами. Крупные армянские колонии существовали в Лос-Анджелесе, особенно в районе Монтебелло, в Сан-Франциско.
Как правило, армяне преуспевали во всем, за что брались – ювелирное дело, кулинария, журналистика, городское хозяйство. Успех обусловливался трудолюбием, коммерческой смекалкой, солидарностью друг с другом и гибкостью в отношениях с окружающим миром.
Гибкость позволяла общине ладить и с генконсульством, хотя армяне принадлежали к разным волнам эмиграции и многие настрадались в прошлом от советской власти. Одних насильно выселили в 1920-е годы из Баку в Персию, у других сталинские палачи расстреляли или замучили в застенках родичей, третьих посадили после возвращения из немецкого плена в 1945 году.
Но армяне трагические события предпочитали не вспоминать и, напротив, делали акцент на том хорошем, что нас сближало: защита царской Россией армян от турецкой резни, достойное место общины в СССР, выдвижение представителей армянского этноса в верхи советского общества (политические лидеры, маршалы, композиторы, певцы). Гибкости, дипломатичности американских армян способствовало и наличие у них многочисленных родственников в Советском Союзе, с которыми генконсульство должно было помогать общаться.
Каждый раз перед государственным приемом по случаю Октябрьской революции (7 ноября) на генконсульство накатывалось целое море цветов.
Присылали их армяне: сложные композиции, просто букеты, диковинные растения в горшках. Один армянин-бизнесмен регулярно дарил к празднику звезду из гвоздик. Избалованный вниманием генконсул начинал порой капризничать. В один из юбилеев он, проинспектировав подарки, заявил, что гвоздики в звезде вялые. Поручил мне позвонить подносителю цветов и высказать претензии. Я позвонила. Армянин обиделся: «Слушай, – вскричал он, – передай твоему Александру Ивановичу, чтобы он перестал мне одно место крутить. Я эти гвоздики сам сегодня с клумбы сорвал. Свежее не бывает!» Тем не менее вскоре армянин-бизнесмен подвез новую звезду, краше первой».