Страница 11 из 34
Ситуация, конечно, глупейшая. Представляете, вы спрашиваете, в каком магазине человек работает, а он отвечает: «в Магазине». Или приятель предлагает вам встретиться у Перекрестка. На самом деле, как я уже упоминал выше, Отдел имел имя собственное: «Отдел по связям с коммунистическими и рабочими партиями социалистических стран». Но какой-то очень умный человек решил, что разглашать название негоже и засекретил его. Если вы спросите, почему негоже, я объяснить не сумею. И правда, по какой такой логике открыто признавать наличие в ЦК сектора каустической соды было не стыдно, а нашего отдела стыдно?
Тайной из тайн являлось распределение обязанностей среди членов Политбюро. Попав в аппарат, я стал интересоваться, кто курирует наш отдел (Отдел). К моему изумлению выяснилось, что ни один сотрудник среднего и низшего звена этого не знал (с представителями высшего звена беседовать на данную тему не довелось). В лучшем случае какой-нибудь аппаратный ветеран с двадцатилетним стажем неуверенно изрекал:
– Знаешь, наверное, нами руководит Лигачев, от него порой идут поручения, а может и сам Генсек.
Такая суперсекретность считалась у аппаратчиков вполне нормальной. Более того, и рядовые работники норовили окружить себя покровом таинственности. Один коллега горячо возмущался тем, что на наших дверях висели таблички с фамилиями.
– Это же рай для шпионов, – твердил он, – приходи и переписывай имена.
Я пытался спорить:
– Но ведь фамилию Горбачев заграница знает, почему же твою нельзя? Представляешь, приезжаешь ты в Америку, зайдешь в штаб-квартиру Республиканской партии и увидишь на двери табличку «Мистер Смит». Неужели это нанесет вред США?
Переубедить бдительного товарища не удалось. Он даже на пятом году перестройки, в условиях развитой гласности, многопартийности и парламентаризма, обозвал (за глаза) секретаря ЦК ренегатом за то, что тот в беседе с делегацией зарубежной компартии сообщил:
– Аппарат теперь не будет заниматься государственными делами, управлять экономикой.
«С такими секретарями, – сетовал коллега, – иностранной разведке и шустрить не надо, все выкладывается на блюдечке с голубой каемочкой». Дай упомянутому партийцу большую власть, он и то, что в СССР есть демократия, Верховный Совет, альтернативные выборы засекретил бы в мгновение ока.
Впрочем, товарища можно понять. Партийная «демократия» всегда осуществлялась в условиях полной тайны. Приведу забавный эпизод. Сразу после избрания высших органов на XXVII съезде КПСС (февраль – март 1986) мне поручили дежурить в приемной секретаря ЦК и заведующего нашим отделом К.Е. Русакова. Момент выдался наиответственнейший, поэтому инструктировал меня лично первый замзав отдела.
– Ясно, – рассуждал он, – что Русаков уходит, но неизвестно, кого избрали вместо него. На секретарской двери по-прежнему указано имя Русакова, но ты, если будут звонить, отвечай, что слушает дежурный по приемной отдела.
В кулуарах сотрудники шушукались по поводу кандидатуры нового шефа. Назывались фамилии новоиспеченных секретарей ЦК А.Н. Яковлева и М.В. Зимянина. Выбор выглядел логичным, ибо оба имели опыт деятельности в сфере международных отношений. Накануне дежурства я решил заглянуть в приемную, задать несколько технических вопросов помощнику Русакова. Подошел к двери и с удивлением обнаружил, что на ней появилась другая табличка. Она гласила, что отныне кабинет принадлежит В.А. Медведеву. Списки обновленного руководства КПСС я еще не успел изучить и понятия не имел о В.А. Медведеве. Зашел в приемную и не успел открыть рта, как помощник секретаря, разводя руками, воскликнул:
– Прямо чертовщина какая-то! Приперся мужик в спецовке и с ящиком. Снял прежнюю табличку, прикрутил новую. Я спросил, зачем он это сделал. Ответил, что, дескать, из Общего отдела велели. Поинтересовался, не спутал ли, ту ли табличку прикрепил. «Нет, – сказал, – именно так и приказали».
На следующий день (субботний), уже в ходе дежурства, я несчетное количество раз пересказывал эту историю изумленным коллегам. Выложил ее и замзаву, который тем не менее предложил следовать первоначальным инструкциям и величать себя дежурным по приемной отдела, а не секретаря Медведева. Спустя какое-то время в приемную заходит сослуживец и рассказывает о еще более загадочном казусе. Он только что ездил с докладом в больницу к новоиспеченному секретарю ЦК, заведующему «братским» (как мы его называли) Международным отделом А.Ф. Добрынину. Тот спросил:
– Ну как мой сосед, Михаил Васильевич, уже вышел на службу?
– Какой Михаил Васильевич?
– Зимянин, он же назначен заведующим отделом ЦК!
– Да нет. Там вроде Медведев.
– Медведев? А кто это такой?
Чудеса в тот памятный день продолжали происходить и дальше. Раздается звонок, в трубке женский голос.
– Говорит телефонистка товарища Горбачева. Михаил Сергеевич просит соединить его с Александром Николаевичем Яковлевым.
– Здесь нет Александра Николаевича!
– Как нет?! Это же отдел ЦК?
– Да.
– А у вас разве не Яковлев?
– Нет. Похоже, что Медведев.
– Да?! А где же Яковлев?
– Ходят разговоры, что в Отделе науки!
– Странно. Ладно, позвоню туда.
До сих пор не могу уразуметь, кто и как делил наверху портфели. Заповедь № 4 предписывала аппаратчику изображать из себя кристально чистого партийца, беззаветного и бескомпромиссного борца за счастье трудового народа. В кабинете полезно было иметь полное собрание сочинений В.И. Ленина, пару-тройку работ Маркса, ну и, конечно, труды живых классиков (сначала Л.И. Брежнева, начиная с 1985 года – М.С. Горбачева). Все это на виду, так чтобы человек, входящий в кабинет, мог немедленно «запеленговать» марксистско-ленинскую библиотеку. Еще лучше продемонстрировать, что вы ею пользуетесь. Томик стоило держать рядом с собой на столе, открытым.
Неплохо было читать Ленина на собрании и на виду у всех жирно подчеркивать гениальные мысли. Один коллега так увлекался демонстративным чтением вождя, что штудировал его труды даже в переполненных вагонах метрополитена. Там, правда, преобладали случайные и никчемные люди, но могли попасться и свои. Я же видел его, жадно впитывающим бессмертные идеи, на перегоне «Третьяковская» – «Площадь Ногина» (ныне «Китай-город»). Вполне вероятно, что подобную сцену лицезрели и другие «братья по сословию».
В почете были цитаты из Ленина. Секретари ЦК, поручая консультантам подготовить очередной доклад, требовали подкреплять основные тезисы ленинскими откровениями. И те, не испытывая ни малейших угрызений совести, выдергивали из контекста несколько фраз, которые звучали подходяще. С помощью манипуляций в одном случае благословлялись рыночные механизмы в экономике, в другом – они начисто отвергались. Восхвалялись либо поносились (в зависимости от заказа сверху) сотрудничество с иностранным капиталом, демократия на производстве, разделение партийных и государственных функций. Когда консультанты не справлялись, недобирали перлов, секретарь ЦК самолично доставал с книжкой полки томик вождя и извлекал оттуда ладно звучавшую мысль.
Преданность великому делу доказывалась и с помощью различной символики. Каждый начальник, помимо настенного портрета Ленина, хранил в кабинете и бюст основателя Советского государства. Одни предпочитали размером побольше, другие, напротив, видели шик в максимальной миниатюризации облика Владимира Ильича. Варьировались в зависимости от вкуса хозяина материал и цвет бюста: от стали до мрамора, от белого до матово-зеленого. Как правило, держали одного-двух Лениных, но имели место и исключения. Секретарь ЦК Демичев собрал целую коллекцию ленинских бюстов. В его кабинете их было, наверное, больше, чем в музее Ленина.
Большое значение придавалось произнесению здравиц в честь вождя партии и пролетариата. Даже на внутренних совещаниях опытный аппаратчик величал пролетариат самым передовым, совестливым, стойким, умным классом. При этом на практике партиец всеми способами старался отгородиться от рабочих и уж во всяком случае не пропустить их к спецпайкам и спецдачам. Максимум усилий прилагалось к тому, чтобы никто из отпрысков никогда, даже на один день, не стал рабочим.