Страница 7 из 11
Они неторопливо шли по неширокой улочке. Впереди виднелся храм из красного кирпича. На одном из двухэтажных домов с потёртыми боками висела старая кособокая табличка: «улица Коммунистическая». Сверху её красовалась новая. Теперь здесь всё, как и везде, переименовали…
– Странное дело! Наверняка эта улица до революции называлась «Церковная» или «Монастырская». Зачем нужно было всё переименовывать в противоположное? Теперь вот опять снова-здорово…
Подошли к храму, остановились. Уж очень он красиво смотрелся на фоне безоблачного голубого неба. Пашка, немного смущаясь, торопливо осенил себя крестным знамением.
– Тлетворное влияние Захарыча! – дурашливо прокомментировала Света увиденное. – А ещё наверняка был комсомольцем! Ай-ай-ай, товарищ Жарких!
– Комсомольцем был, точно. В Афгане приняли. Там всех подряд гребли – верил не верил, вперёд! Но пацаны в лихую минуту не комсомольский значок целовали, а нательный крестик – так надёжней…
Света помолчала. Улыбка сползла с её лица.
– А я вот даже не крещёная. Родители были то ли атеистами, то ли просто равнодушные к небесным темам. Короче, я нехристь!
– Это надо срочно исправить. В нашей компании нет места безбожникам!
Пашка прижал к себе Свету, чмокнул её в щёку и закончил:
– А что, давай тебя покрестим!..
– Да ну! Что, вот так просто?
– А мы сейчас всё и узнаем. – О ни шагнули за ограду, окружавшую храм…
Захарыч стоял с горящей свечой в руках, торжественный, с восторженно блестящими глазами. Он был весь погружён в процесс происходящего. Пахло ладаном. Потрескивал стеарин. Образа таили молчание. Лики, строгие и улыбающиеся, смотрели на людей то ли с укором, то ли с жалостью и состраданием. Густой баритон отца Симеона в сопровождении двух подпевающих нестройными, тоненькими голосами прихожанок звучал велеречиво, раскатисто и как-то очень убедительно. В самом воздухе нижнего предела храма Святого Серафима Саровского вокруг сверкающей полированными боками купели витало что-то запредельное, загадочное, недоступное пониманию человека.
– От Твоего Имени, Господи Боже Истины и Единородного Твоего Сына и Святого Твоего Духа, возлагаю руку мою на рабу Твою Фотинию, удостоившуюся обратиться к Святому Твоему Имени и под покровом Твоим обрести защиту. Удали прежние её заблуждения, наполни её Твоей верой, надеждой и любовью, пусть уразумеет она, что Ты и Единородный Твой Сын, Господь наш Иисус Христос и Святой Дух: Единственный Истинный Бог… – Отец Симеон осенил себя крестным знамением. Все присутствующие, как по команде, повторили за батюшкой сие действие.
Захарыч, подтянутый, строгий, ходил вокруг купели за священником и Светой, которая была облачена в длинную белую рубаху с такими же длинными рукавами, и был невероятно горд моментом – он крёстный отец! Отец! У него появилась дочь! Света!
Тут же были и Пашка с Венькой. Крёстной матерью сегодня выступала Ольга Борисова. Она немного волновалась – это вам не со львами в клетке один на один, с которыми она управлялась влёгкую. Тут общение покруче… Захарыч знавал её отца – Владимира Борисова, великого дрессировщика и артиста. Уважал его как мастера и человека, поэтому выбор крёстной пал на Ольгу сразу же, как только об этом встал вопрос. Она, громогласная, волевая, тут же огласила на весь цирк: «Светка! Будешь в дочках у меня ходить! Если что с Пашкой “не туда”, скормлю львам! Мы ещё вас венчать будем!..»
Женя, муж Ольги, некогда классный вольтижёр, а теперь её ассистент и правая рука, тоже держал свечу, крестил лоб двуперстием. Все его родственники были староверами. Отец Симеон обратил на это внимание, зыркнул глазами, повысил и без того мощные децибелы своих связок, дёрнул плечом. Женька замер с двуперстием, вместо осенения почесал лоб. Растерялся, скукожился. По-своему крестился, только когда строгий батюшка поворачивался к нему спиной.
Отец Симеон подул на уста крещаемой, её лоб, грудь, обратился к Всевышнему:
– Изгони из неё всякого лукавого и нечистого духа, скрытого и гнездящегося в её сердце…
Света светилась удивительным внутренним светом. Ах, как точно сейчас ей шло её имя! Она была воплощением света! Нательный крестик, купленный накануне, сиял маленьким солнцем на её груди…
Пашка залюбовался женой, отвлёкся и по инерции воткнулся в могучую спину отца Симеона. Тот, не прерывая молитвы, угрожающе качнул кадилом в сторону нарушителя таинства, продемонстрировав при этом недюжинный кулак, и многозначительно стрельнул глазами. Пашка невольно сделал шаг назад и наступил на ногу Веньке, который, в свою очередь, что-то буркнул и врезался в Женьку. Тот ойкнул. Ольга свирепо взглянула на мужа. Женька мимикой показал ей своё отчаянное положение, типа: «А что я! Я – ничего! Я-то здесь причём?» – и опустил глаза. Оля в клетке пресекала всякое львиное неповиновение мгновенно. Как и на манеже, в храме она по-прежнему оставалась Ольгой Борисовой, заслуженной артисткой, укротительницей африканских львов!
Небольшая заминка была преодолена отцом Симеоном очередным повышением его мощного, чуть хрипловатого голоса и взглядом, полным укоризны. Фотиния улыбнулась, сжала губы, сдержав невольный смех. Голова крещаемой тут же исчезла в купели, куда безо всякого предупреждения кунул её отец Симеон.
– Крещается раба Божья Фотиния во имя Отца! Аминь! – Света едва успела набрать воздуха в лёгкие, как волосатая рука батюшки вторично попыталась её утопить в святых водах купели. – Сына! Аминь! И Святаго Духа! Аминь!..
Экзекуция с водой была закончена. Света виновато улыбалась – она едва не испортила таинство своей гибелью. Но, Слава, опять же, Богу – всё обошлось… Пашка, поигрывая скулами, безо всякого пиетета смотрел на такого бесцеремонного слугу Господа.
Потом Свету мазали елеем, водили к алтарю, совершали всё положенное. Отец Симеон, ближе к концу, неожиданно оттаял и стал даже вполне миролюбивым дядькой. Его пригласили в цирк, но он деликатно отказался.
Вечером, после представления, в гостинице закатили пир! Оля с Захарычем восседали во главе стола, гости по кругу, а Света с Пашкой скромно в углу. Новообращённая сидела с тихой улыбкой, как Рафаэлевская мадонна. Аромат благоухающего миро до сей поры витал над ней. Пашка принюхивался, улыбался и периодически целовал жену в лоб. Сегодня в их жизни произошло нечто Великое…
Глава девятая
Пятница. Представление прошло как-то легко и радостно. Тёплый летний вечер не спешил в ночь. Было ещё светло. Пашка со Светой решили пройтись по парку, вокруг пруда, что рядом с цирком. Они разговаривали. Пашка шутил, периодически нежно трогал талию Светы. Незаметно вышли на Октябрьский проспект. Слева оказалась гостиница «Вятка». Уютными люстрами манил ресторан.
– А не отужинать ли нам в сим прекрасном заведении? Не тряхнуть ли, так сказать, мошной! Благо до зарплаты рукой подать! Гульнём? – Пашка прищурил глаз. Света подумала и утвердительно кивнула:
– Эх, гуляй рванина от рубля и… ниже! – Света поддержала разухабистое настроение мужа.
– Не-е, Точка! Экономить мы с тобой не будем! Мы же не коты Матроскины! Пропьём всё до копейки!..
С этим радостным, безоблачным настроением они и вошли в ресторан.
В зале звучала негромкая музыка. Бармен сбивал коктейль для «своеобразного» клиента с женскими манерами и блудливым взглядом. Тот сидел на высоком стуле у барной стойки и поигрывал ножкой. В глубине притемнённого зала шумела компания из нескольких человек. Вокруг них «крутился на пупе» официант. «Видать, люди не простые», – подумал Пашка, выбирая место, куда присесть.
– Сюда садиться не стоит! Это место постоянных посетителей… – туманно объяснил подошедший официант с кожаным талмудом меню подмышкой.
– Их же нет пока! Мы посидим здесь? Тут удобно, красиво.
– Ваше счастье, что нет. Не дай бог придут. Лучше пересядьте от греха подальше…
Пашка со Светой переглянулись, хмыкнули, пожали плечами и сели поближе к окну, в метрах десяти от «греха подальше». Официант облегчённо выдохнул и стал терпеливо объяснять что есть на кухне в наличии. Неожиданно он принёс бутылку красного дорогого вина.