Под куполом небес

– Кто-кто-кто…

На арену притихшего цирка-шапито вышли Петруччио, Варька и Маркиз.

Варька с удовольствием вытянулась на прохладном мягком ковре. Петруччио, распушив на шее воротник, поклёвывал что-то в опилках и, «ктокая», приглашал друзей отобедать. Маркиз потянулся и попробовал на прочность цирковой ковёр, «поточив» когти.

Зрительный зал пришёл в движение от такого странного трио, считая это началом очередного номера.

Ещё более растерявшийся инспектор приказал убрать посторонних.

Униформист, долговязый парень с вечно заспанным лицом, стал гнать с манежа не указанных в программе «артистов»:

– Кыш-ш!..

Кот угрожающе выгнул спину, Варька зарычала и громко залаяла. Петруччио вдруг захлопал крыльями и, как горн, призывающий к атаке, голосисто заорал, возмущённо добавив в конце свой извечный вопрос.

…Под общий хохот инспектор с униформистами ловили не желающих уходить с манежа животных. Поймают Петруччио – тут как тут Варька с Маркизом. От их когтей и зубов желание подержать вырывающегося петуха мгновенно пропадало. Схватив орущего Маркиза, незадачливые ловцы тут же узнавали крепость петушиного клюва и шпор, а заодно и Варькиных клыков.

Находчивые музыканты заиграли весёлую музыку. Потасовка на манеже проходила лучше всякой клоунады. Публика чуть не рыдала от хохота, когда петух с собакой догоняли убегающего инспектора манежа. Кто кого ловил, понять было невозможно. Лай, воинственный вой кота, крики и смех людей, петушиные вопли и весёлый музыкальный галоп превратили досадную паузу в феерический развлекательный аттракцион.

Прибежавшим на шум Захарычу и Пашке с трудом удалось увести с манежа буйную компанию. Под овации зрителей униформист побежал менять разорванные Варькой штаны. Инспектору манежа ничего не оставалось делать, как смущённо раскланиваться, прикрывая расцарапанную щёку, и поправлять съехавшую в сторону «бабочку».

Дирижёр, еле сдерживая слёзы от смеха, бурно аплодировал новоиспечённому «укротителю домашних хищников» и при этом ещё успевал дирижировать оркестром, который исполнял на максимальном «форте» бравурный марш. Представление было спасено. На следующий день толпа зрителей устроила директору цирка-шапито обструкцию. Они шумно возмущались, почему не работает дрессировщик с петухом, котом и собакой, а только стоит и объявляет номера?..

…Подросший, возмужавший Маркиз в очередной свой «март» не вернулся к Захарычу. Была надежда, что он где-то обрёл своё кошачье счастье…

От Петруччио остался только похожий голос в электронном будильнике. Век птицы невелик…

Жива-здорова Варька.

Возмужал и стал классным жонглёром воспитанник и гордость Захарыча – красавец Пашка Жарких…

Глава третья

Венька прикипел к этой работе и не представлял себе другой. Наконец, его мятущаяся мечтательная натура обрела определённый покой и смысл. Во-первых, он имел возможность колесить по стране, ежемесячно меняя города. Во-вторых, ему нравилось быть при лошадях. В-третьих, рядом был друг Пашка, в-четвёртых, Захарыч, который за эти несколько лет сделал из него неплохого берейтора, готовя себе замену, научил премудростям работы с лошадьми, пошиву конских сбруй и плетению арапников. С лошадьми проблем не было, а вот с остальным дела обстояли похуже. Запах сыромятины будоражил, волновал, даже заводил. Но орудовать шилом, специальными иглами, навощённой дратвой, сшивать толстые куски кожи – в сё это требовало невероятного терпения, времени и призвания. Исколотые руки Веньки горели огнём, постоянно были в незаживающих ранах, что не нравилось ему совершенно. К тому же на одном месте более получаса он усидеть не мог. Но, видя, как работает старик, сколько отдаёт шорному делу сил и любви, виду не показывал, тянул эту лямку из последних сил, как маломощная кляча в гору – бочку с водой…

Его работа была не трудной. Рутинной – да! Но не тягостной. Вместе с ним на равных, бок о бок, ежедневно трудилась Света – руководитель номера. Не гнушался «чёрной» работы и Пашка. Постоянно подключался Захарыч. Управлялись они с лошадьми быстро, споро и как-то весело. Это была семья…

Венька Грошев был простым служащим по уходу за животными. Получал за это сущие копейки. Но менять свою судьбу не собирался. И дело было не «во-первых, во-вторых, в-третьих» и даже не «в-четвёртых». Главное заключалось – в-пятых!..

Венька был влюблён… Давно. Тихо и безо всякой надежды. Влюблён в Свету. С первого мгновения, как только увидел её тогда в шапито. Он жил себе спокойно, работал и ни о каком цирке думать не думал. Вкалывал таксистом, мечтал о новой машине и небесных кренделях. Тогда на «Последней лошади» – как он называл свою развалюху «Волгу», привёз с вокзала Пашку, который приехал в их город на гастроли. Это здесь же позже объявится Валентина и всё обрушит, как бульдозер хлипкую халупу. Это тогда Света лежала чуть живая у него дома, и его мать выхаживала её. Это тогда они с Пашкой чудом остались живы. Внизу, в карьере – его искорёженное горящее такси, а они, крепко «покоцанные» – на краю обрыва, на волоске от неизбежного. Четыре года как один день…

Венька смотрел на Свету преданными глазами, ловил каждое её слово, готов был за неё в огонь и воду, но никаких телодвижений в сторону сближения себе не позволял даже намёком. Света Иванова была женой Пашки, его друга, а это – свято! Без оговорок и каких-либо смягчающих обстоятельств. Венька чтил кодекс чести мужской дружбы. За нарушение подобных вещей в его рабочем посёлке без всяких сожалений пацаны отрывали головы и заклятым врагам, и близким друзьям.

Хорошо ли ему жилось? Скорее да, чем нет. Но… Хотелось семьи, тепла, какой-то надёжности. Пока он чувствовал себя какой-то добавкой, приправой к блюду под названием жизнь. Он был – при лошадях, при Пашке, при Захарыче и при Свете. Это «при» и было его постоянной саднящей болью, хорошо скрываемой и от друзей, и от самого себя…

Когда в его молодой жизни кто-то появлялся, это тут же становилось объектом незлых шуток типа: «Наконец-то, погуляем! Сватами будем!» Или: «Чур, крёстной буду я!» Венька каждый раз смущался, отбрыкивался. Особенно если на эту тему шутила Света. Стоило какой-нибудь пассии из новой программы в её присутствии заглянуть на конюшню, тот делал всё, чтобы эта красотка вылетала оттуда быстрее чемпиона мира по спринту. Он тщательно оберегал свою личную жизнь от глаз Светы. Так время и шло…

В предыдущем городе Венька стал героем. За что получил восхищённые взгляды от Ивановой и её похвалу. Венька целую неделю ходил сияющим, в приподнятом настроении, словно его наградили медалью за доблестный труд. Его золотая фикса на блатной манер, которой он втайне гордился, сияла во рту той самой золотой звездой героя. Собственно, так оно и было. Только дело обошлось без медалей и звёзд. Всё было проще. Ему за «содеянное» выписали денежную премию, большую часть из которой он потратил на дорогой букет Свете.

Как-то в первую неделю гастролей нужно было поехать за сеном. Оказалось – не на чем. Директор сказал, что машину придётся арендовать в городском автохозяйстве. Предложил это сделать в складчину. После крепкого «нерукопожатного» разговора он открыл гаражный бокс и показал седой от пыли грузовик. Тот уже третий год стоял на приколе мёртвой грудой металла и немым укором всему человечеству, которое его, автобедолагу, сначала изобрело, а теперь бросило на съедение ржавчине. «Сами, сами… – увещевал директора провинциального цирка ничего не могущий Главк. – У нас тут и без вас целый воз плоходвижимой недвижимости, которая и ехать толком не хочет, и подыхать не собирается». В жизни отечественного цирка ситуация сложилась прямо-таки сексуально-революционная: те, кто снизу, больше не хотели хотеть, а те, кто сверху, давно ничего не могли мочь…

Венька мог! Ему нужны были только инструменты и хотя бы один помощник. Безлошадный завгар согласился с восторгом и энтузиазмом.

Теперь Венька исчезал сразу после утренней репетиции с лошадьми и их кормёжки. Появлялся ненадолго среди дня помочь по хозяйству, согласно своему штатному расписанию. Выходил, как положено, ассистировать в номере на представлении и после вечерней кормёжки животных снова исчезал в боксе гаража. На вопрос Захарыча: «Куда?» – отвечал коротко: «В ночное!..»