Страница 8 из 25
Кстати, в последние годы мода на кимчхи выплеснулась на Запад. Считается, что это лакомство предотвращает многие недуги, даже рак! А Ким Ен Ман в тот вечер от кимчхи перешел к мясной теме. «Говядина, – заметил он, – любимое мясо корейцев. Как у китайцев свинина, а у японцев рыба. Кроме кальби мы обожаем пулькоги, это тонкие ломтики говядины, выдержанные в маринаде из соевого соуса, сезама, сахара, чеснока, зеленого лука, черного перца и тоже поджаренные на решетке».
«В целом, – продолжает Ким, – в корейской кухне огромное разнообразие блюд и приправ – от мягких до чрезвычайно острых. Есть похлебки из всякой всячины, много блюд из куриного мяса и свинины, очень популярны морские продукты – рыба, морские водоросли и капуста, кальмары, крабы, моллюски. При этом корейская кухня весьма полезна, в ней мало жиров и сахара. Правда, не все наши кушанья, особенно рыбные, нравятся иностранцам из-за специфических запаха, остроты и прочих вкусовых особенностей».
«Вообще, – констатировал Ким, – хоть мы и обожаем собственную кухню, жить без нее не в состоянии, но отдаем себе отчет в том, что она не может всех устроить, не является самой популярной в мире».
Пока мы рассуждаем на кулинарные темы, официантки сервируют стол. Перед каждым из нас ставят чашку с рисом, чашку с супом, кладут ложку, палочки. В центре стола размещают многочисленные закуски и специи – зерна сезама, чеснок, зеленый лук, зеленый перец, имбирь, редьку, красный перец в порошке и стручках, цуккини, обваленные в муке и яйце и тушеные в масле, рыбу, маринованную в рисовом вине, соус из квашеных бобов, побеги папоротника, грибы.
Одновременно одна из официанток жарит кальби на столе. По мере готовности угощает нас. Местные деликатесы запиваем слабенькой водкой соджу. Корейцы ее обожают и пьют за каждой трапезой, и мужчины, и женщины. Даже уличные торговки прямо на рабочем месте потягивают соджу из микроскопических чашечек.
В Корее, как нам давно объяснили еще советские корейцы, рис принято есть ложками. Делать это палочками, как китайцы, японцы, вьетнамцы и некоторые другие азиатские народы, считается у корейцев плохой приметой, к безденежью. И палочки в Корее специфические. Не деревянные, как у других, а металлические, тонкие и длинные.
Пообедав, гуляем по округе. К вечеру стало прохладнее, дует свежий ветерок, напоенный ароматами жареной говядины и специй. Рестораны кальби в этом районе буквально на каждом шагу. И повсюду немало клиентов. А совсем недалеко отсюда, к северу от 38-й параллели, в КНДР люди мрут от голода. Их бы в эти деликатесные рестораны!
Ночью пишу статью в туалете, чтобы не разбудить Наташу. Пытаюсь напечатать текст на полученной от Ким Ен Мана электрической пишущей машинке. Она дымит и грозит воспламениться. Что делать? Спускаюсь в деловой центр отеля, отыскиваю там машинку и отстукиваю одним пальцем (только так и умею) статью. К двум ночи заказ выполнен, пытаюсь заснуть.
Ранним утром начинается экскурсия по городу. Сопровождает подруга нашего Кима Ким Хенг. «Учтите, – предупреждает Ким, – моя жена о ней не знает». Начинаем с осмотра Национального музея. Здание со скандальной репутацией. В колониальную эпоху японцы возвели его на холме перед королевским дворцом, чтобы закрыть вид из города на дворец и тем самым унизить корейский трон. Хенг сообщает, что в стране идут жаркие дискуссии – одни требуют взорвать этот мерзкий осколок колониализма, другие предлагают перенести его на новое место, третьи предпочитают не трогать, оставить в качестве напоминания о национальном позоре. Забегая вперед, отметим, что в конце концов в 1998 году японское творение снесли, и теперь королевский дворец красуется на фоне города.
А мы, ознакомившись с экспонатами богатого Национального музея, переходим во дворец Кёнбоккун. Потом посещаем другие королевские дворцы – Чхандоккун, Чхангенкун, гуляем по Пивону (тайному саду) с его лесистыми склонами, заросшими лотосом прудами, извилистыми тропинками и ажурными павильонами. Архитектура в основе китайская, но более скромная, без особых претензий и излишеств, без размаха и блеска, присущих стилю Срединной империи. Сеульские дворцы зато выигрывают благодаря буйной зелени. Во дворцах Пекина такой не увидишь.
Из дворцов перемещаемся в район антикварных магазинов Инсадон (в переводе «Безымянная деревня»). Узенькие улочки забиты старинными сундуками, вазами, подсвечниками, статуэтками, свитками, шкатулками, лампами, колокольчиками, веерами, тушницами, кисточками, барабанами и сотнями других диковинок. За руку здесь никто покупателя не хватает, но, как предупреждает Хенг, многие из товаров представляют собой современные подделки под старину. Надо проявлять бдительность, а то получишь ширпотреб по заоблачной цене. Но мы ничего не собираемся покупать, ограничиваемся наблюдением за уличной жизнью.
Заходим пообедать в традиционный корейский ресторан. У входа навалены груды обуви, добавляем к ним свою, проскальзываем в уютный кабинет. Сидеть, правда, приходится на полу, поджав ноги под себя. Пока пытаемся освоиться в необычной позе, низкий стол заполняется обилием закусок. Я пострадал желудком уже после первого ужина, поэтому не без неприязни рассматриваю еду на столе и почти к ней не притрагиваюсь. В принципе, Южная Корея – чистая страна, общепит в ней на высоте во всех отношениях. Просто мне на старте не повезло, но больше такое никогда не повторялось.
Мы расстаемся с гидом и самостоятельно, сверяясь с картой, движемся по городу в сторону рынка Намдэмун (рынка Южных ворот). Величественные ворота стоят на площади в целости и сохранности и очень украшают город. А вокруг бурлит восточный базар. В кривых проулках море красок, в щелях между домами, в шалашах и подвалах горы товаров, забегаловки под открытым небом, в которых клиенты поглощают причудливые дары моря и прочую экзотику, потягивают соджу. Толкотня, клаксоны автомобилистов, рев мотоциклов, душераздирающие призывы продавцов, музыка из репродукторов.
На рынке Южных ворот за гроши распродается добротный ширпотреб, за который в Москве берут приличные деньги. Среди многочисленных покупателей замечаем стайки наших «челноков», их коллег из Польши. Они набирают товар целыми партиями, волокут его в огромных чемоданах на колесиках. Через десяток лет некоторые из этих «челноков» превратятся в чванливых олигархов, а пока они обливаются потом, пыхтят, в общем, трудятся как пчелки. Мы тоже кое-что покупаем, Натуля комментирует: «Вещи великолепные, модные и дешевые».
Возвращаемся по ночному Сеулу к остановке бесплатного автобуса, курсирующего между лучшими отелями города. Пешеходов немного, на второстепенных улицах, в переулках и подземных переходах их почти не видно. Но идти почему-то не страшно. Возможно, оттого что прохожие выглядят прилично и ведут себя корректно. Даже те, которые явно подвыпили, покачиваются, не проявляя ни малейшей агрессии. Один выпивоха сблизился с нами и попросил поговорить с ним по-английски. Узнав, что мы из СССР, широко улыбнулся, поднял кверху большой палец, воскликнул: «Горбачев!», отвесил глубокий поклон и удалился с глаз долой.
Еще одна причина нашей умиротворенности – уличные продавцы, спокойно восседающие у россыпи товаров без какой-либо охраны. Даже те лавки, которые уже закрылись, выглядят незащищенными. На некоторых висят хрупкие замки, другие замаскированы брезентом. А в подземных переходах товар продолжает лежать на стендах вовсе неприкрытым.
Впечатления первого вечера в центральной части Сеула нас не обманули. Уличное воровство в Южной Корее, как узнали мы со временем, практически отсутствует. Если где-нибудь в Рио-де-Жанейро или Кейптауне не рекомендуется ходить пешком по улицам даже днем, ибо непременно ограбят, в Сеуле такой шанс приближается к нулю.
Позднее мы не раз поражались: заходишь в магазин золотых украшений, дорогие изделия разложены на демонстрационных столах, а продавца не видно. Он, оказывается, удалился то ли в соседнюю лавку, то ли покушать, подремать, подышать свежим воздухом. Если продавец отсутствует в дешевой сувенирной лавке, можно приглянувшуюся вещь взять самому, оставив плату на прилавке. Утерянные вещи и найденные ценности, как правило, сдают властям или возвращают владельцам. Бывало, рассеянные пассажиры оставляли в метро саквояжи, полные денег, и они сутками оставались нетронутыми.