Страница 10 из 14
Дариор удивился.
– Я думал, здесь проживают в основном французские дворяне.
– Так-то оно так. Однако многие до отправки сюда жили именно на Родосе. Ну, вот хотя бы взгляните на Винсента, – он указал на рыцаря, сидевшего за дальним концом стола. – Родился в Бурже и рос тоже во Франции. Воевал с англичанами, перешагнул через позор Пуатье, одно время даже служил в карательном отряде. Потом перебрался на Родос и прожил там под стенами Великой цитадели три года, пока его не отправили сюда.
Мишель отпил вина и придвинул к себе окорок. Признаться, яства здесь были отменные. Шеф-повар «Ледуайена» наверняка изрядно понервничал бы, окажись он тут и узрев роскошь сих кушаний.
За столом говорили увлечённо, но всё больше на житейские темы, и к наместнику, слава богу, пока никто не лез. Так что он мог спокойно насладиться ужином и рассказом Бламбергье.
– Или вот Жан де Борн. Истинный воин во всём понимании этого слова. Сильный, храбрый, прямолинейный. Бургундцы прозвали его овернским медведем. Жан, как и многие, родился в семье обедневшего дворянина. Отец его внезапно умер, и мальчик с малолетства зарабатывал на хлеб насущный охотой и ковкой оружия. Из него вышел искусный кузнец и превосходный траппер. Вероятно, какой-нибудь простолюдин из Лотарингии ограничил бы свою деятельность этими ремёслами, однако Жан де Борн не таков. Конура кузнеца и бойня мясника не для рыцаря из славного рода. Жана влекли лязг мечей, шелест стрел и боевой храп коней на полях сражений. Поэтому, как только умерла от чахотки его мать, юноша продал поместье и скот и ушёл в странствия. На самом деле от его родового шато осталась только ветхая лачуга, в стойле мычали всего две тощие коровы, а в погребах хранилась лишь пара бочек солонины. Но даже за это можно было выручить неплохие деньги. Однако купцы обманули прекраснодушного мальчика и заплатили за всё добро вдвое меньше. Тогда Жан купил на вырученные деньги выносливого гунтера, надел отцовскую кольчугу, а на спину повесил дровосечный топор, ибо мечей в его доме не осталось. Два года де Борн скитался по Франции, выполняя малые поручения вельмож и монахов и постепенно превращаясь из юноши в закалённого мужчину. Вскоре он возглавил небольшой отряд рутьеров и начал совершать дерзкие набеги на пограничные замки англичан. Это заметил сам Бертран Дюгесклен и взял Жана с его людьми в свою армию. Несколько лет они успешно воевали против неприятеля, однако вскоре произошло то, отчего Жан ушёл из армии. К тому времени принцу Уэльскому попал в плен доблестный нормандский рыцарь Гийом де Шербур. И тогда французское командование договорилось с Чёрным Принцем об обмене. Жана схватили собственные же соратники, связали и отправили англичанам. Те же, в свою очередь, освободили Гийома.
– Как подло! – не выдержал Дариор.
– О да, – кивнул Мишель, – повороты судьбы неисповедимы. И Жан де Борн испытал это на собственной шкуре. Полгода он трудился на заготовке леса в Аквитании, в качестве не военнопленного, а раба. Он и раньше обладал недюжинной силой, но благодаря опыту лесоруба развил свою мощь до небывалого уровня. В один прекрасный день он просто порвал цепи, свернул шеи стражникам, конвоировавшим его в Бордо, и убежал. Его не преследовали. Бесполезно – ищи ветра в поле!
Дариор с уважением взглянул на громадного воина. Ничего определённо жуткого в нём не было. Да, он обладал непомерным ростом, звериной бородой и гигантскими руками, однако эти черты не превращали его в монстра. Должно быть, животную мощь оттенял добродушный взгляд тёплых глаз.
– И куда же он направился после побега?
– Жана настолько огорчило предательство соратников, что он решил бросить всё и уехать в Рим, дабы уйти в веру и отречься от всего мирского. Однако богоугодным планам не суждено было осуществиться: по пути через Средиземноморье корабль, на котором плыл Жан, захватили берберские пираты. Рыцаря пленили и продали в рабство одному из алжирских вельмож. Тот, верно, польстился на силу француза и устроил его на свою галеру гребцом. Целых два месяца Жан рвал спину на пиратском судне, получая в день ломоть хлеба да кружку пресной воды. Многие не проживали на галере и недели, однако Жан оказался чрезвычайно выносливым и непокорным человеком. И Господь возблагодарил его за это. У берегов Карпатоса на берберскую галеру напал наш патрульный галиот. Жан вместе с другими пленниками поднял бунт на корабле, и это помогло иоаннитам с лёгкостью перебить пиратскую команду. После этого чудесного освобождения Жана доставили на Родос, где он пополнил ряды рыцарей Святого Иоанна. Некоторое время Жан прожил на Родосе, а потом, вслед за Великим Симоном, отправился сюда, на строительство замка вместе со своим оруженосцем, валахом Петру. Они живут здесь уже восемнадцать лет и ни о чём не жалеют.
Колоритно, ничего не скажешь! Дариор с особым вниманием взглянул на героического человека, а Мишель уже смотрел в другую сторону:
– Великий Озанн де ла Терра, – сказал он с едва заметной тенью пренебрежения, – принадлежит к славному кастильскому роду. Прославился на войне с маврами в южных частях Испании. О его лихости и распутстве ходит немало слухов. Некоторые правдивы, остальные – нет. Могу поведать вам героическую историю, которая действительно имела место. В то время Озанн служил в армии короля Альфонсо. Его кавалерийскому отряду было поручено провести разведку в тылу врага. В ходе рейда они наткнулись на укреплённую позицию на холмах. Её занимал отряд мавров в пятьсот человек под предводительством знатного эмира. У Озанна же было всего лишь пять рыцарей и сорок солдат лёгкой конницы. С такими скудными силами взять укреплённый лагерь не представлялось возможным. Товарищи убеждали Озанна отступить и запросить подкрепления, но де ла Терра решился на штурм. Дождавшись ночи, он собрал весь скот с окрестных деревень и разместил его полукругом перед вражеским укреплением. Затем прикрепил на спину каждому животному горящий факел. С факелов на спины коровам и овцам капала горящая смола, и животные понеслись вперёд, едва их отпустили. В ту ночь гулял сильный ветер, так что дикого рёва не было слышно. Поэтому маврам со своих укреплений показалось, что на них несётся огромное конное войско. Не выдержав такого зрелища, арабы побросали оружие и кинулись прочь. Тогда солдаты Озанна выбрались из укрытия и атаковали деморализованных врагов в спину. И крепость на холмах оказалась в руках испанцев.
– Умно, – не мог не признать Дариор, – должно быть, король щедро отблагодарил славного рыцаря?
Мишель рассмеялся:
– Конечно. Озанну пожаловали прекрасный надел – замок Святой Евлании. Но, собственно, наш испанец и без указов короля взял всё полагающееся. Что скажете об этих двух мулатках, что скромно сидят подле Озанна? Это наложницы из гарема того самого эмира. Де ла Терра не только не освободил их, но и забрал себе. Как был гарем, так и остался, только хозяин сменился. Надо сказать, ревностный христианин из Озанна не получился. Зато золота у него хоть отбавляй! Пока добирались сюда, случаем не видели богатый дом с колоннадой по правую руку от площади? Это дом Озанна. Он больше, чем ваше шато, а внутри там целый дворец! Этакий рай земных наслаждений.
– И никто не покусился на сие богатство?
– Ну что вы, кто ж осмелится? Озанн привёз с юга целый штат слуг-сарацинов. Выдаёт их за конюхов, поваров и виночерпиев, но все знают, что это охрана, причём весьма солидная. У дверей его дома всегда дежурят два холёных мавра.
«Тоже мне Мещанов нашёлся!» – думал Дариор, разглядывая «лихого распутного» испанца. Нет, на Михаила Ивановича он совсем не походил. Слишком уж суровое, прожжённое боями и страстями лицо. Физиономия Михаила Ивановича выглядела несколько доброжелательнее.
Ещё днём Бламбергье сообщил Дариору о самой тяжкой участи наместника. «В конце трапезы, – сказал рыцарь, – вы должны произнести речь. После этого можете молчать, ибо гости сами начнут говорить».
После Мишель вкратце изложил суть этой «речи». Разумеется, Дариор не запомнил её дословно, а потому было решено, что в случае если историк начнёт молоть околесицу, Мишель легонько постучит по краю стола. Гости не заметят этого, а Дариор, наоборот, различит сей жест среди тысяч других.