Страница 21 из 25
========== Часть 10 ==========
Сначала было ощущение чужой постели – крахмальные жесткие простыни, недостаточно ровный матрас… Госпиталь четвертого отряда, понял Бьякуя.
Потом пришли звуки и запахи. Где-то на пределе слышимости писклявый девчоночий голос уговаривал кого-то не упрямиться и выпить лекарство, внизу, под открытым окном шаркала по плитам двора метла. Ноздри щекотал резкий запах целебной травы. Внутри полутемной палаты ворочалось, сопело, вздыхало что-то крупное.
- Ренджи! – вопль со стороны окна мог бы и мертвого поднять, но Бьякуя не дрогнул – сил не было.
Ну и кто бы это мог орать? Конечно, Куросаки Ичиго! Ни у кого больше в Обществе Душ не было такой неподражаемой манеры обращаться к знакомым: чтоб весь Сейретей слышал.
Вместо ответа то, что кряхтело и шевелилось сбоку, без раздумий врезало по морде повисшему на карнизе посетителю. Мелькнули в оконном проеме ноги в белых таби и варадзи, раздался вопль, звук падения и заковыристая брань.
- Куросаки-ку-у-у-ун! – послышался тоненький голосок. – Ты не ушибся?
Куросаки-кун ответил кучеряво и непечатно.
- Рен-оджи? – из угла комнаты подошел заспанный и слегка растрепанный Соуджин. – Ты чего?
- Ничего, - проворчал рокубантай-фукутайчо. – А ты чего?
- Меня этот… разбудил.
- Ну так иди спи дальше.
Бьякуя открыл глаза. Над ним тут же нависли две обеспокоенные физиономии, одна татуированная, другая немного помятая.
- Тайчо? – тихо и неуверенно позвал Абараи.
- М-м-м, - задумчиво согласился Бьякуя.
- Пап, ты как? – немножко дрожащий голос Джин-тяна выдавал, насколько юноша встревожен.
Бьякуя перевел взгляд с потолка на сына и попробовал улыбнуться. Корочка на губах треснула, резкая боль свела усилие на нет.
- Не двигайтесь, тайчо, - лапища Абарая легла на плечо. – И не говорите ничего – нельзя пока. Я сейчас за Уноханой сбегаю. Джин-тян, не давай ему говорить, понял? – лейтенант выскользнул из палаты почти бесшумно, зато его топот по коридору слышен был на несколько этажей.
Соуджин собрался честно выполнять распоряжения старшего по званию. Он уселся на край больничной койки и уставился на пациента, будто намеревался следить за малейшим движением мимических мышц.
Бьякуя, привыкший, что по его лицу невозможно читать, еще только собирался заговорить, а ладонь сына уже лежала на его губах.
- Не-ет, папа, ты это брось, - строго и оттого уморительно произнес Соуджин. – Хватит здоровьем рисковать, ты у нас один.
Вошла Унохана, и юноша уступил место медику. Она что-то говорила, периодически поворачиваясь назад, кайдо от ее рук проникало глубоко под кожу, разнося по телу целебное тепло. В районе солнечного сплетения собрался свет, пригрелся там, свернулся калачиком и задремал с видом довольного жизнью котенка. Это ощущение умиротворения и счастья было таким непривычным, что Бьякуя побоялся его спугнуть и просто закрыл глаза. Его укачивало на волнах тихой радости, уносило в сон. Главное, чтобы все последние события оказались не сном, а явью.
***
Когда он пришел в себя в следующий раз, за окном были сумерки, но утренние или вечерние – не разберешь. Около минуты Бьякуя просто лежал, прислушиваясь к себе, потом осторожно пошевелился. В палате не было никого, и никто не кинулся его останавливать. Воспользовавшись свободой, молодой капитан сел на кровати и осмотрелся. Убогая больничная тумбочка в изголовье предлагала россыпь пилюль на выбор и высокий стакан с чем-то вонючим и мутным. Смерив меню презрительным взглядом, Бьякуя перенес вес тела на упертые в матрас руки, но в этот момент вошла Унохана.
- Далеко собрались, Кучики-тайчо? – ласково поинтересовалась она, и Бьякуя вынужден был признать свое поражение.
От пригоршни таблеток удалось отвертеться, но густую жидкость оливкового цвета в него все же влили. Глотая варево с неожиданно терпимым вкусом, рокубантай-тайчо размышлял, насколько уместно будет зажать нос пальцами, как он делал это в детстве. Унохана наблюдала за ним с мягкой улыбкой всезнающего человека.
От капитана четвертого отряда Бьякуя не узнал практически ничего, зато она пообещала, что на ночь пропустит к нему посетителя. Ага, значит, вечер… Оставалось только надеяться, что посетителем не окажется какой-нибудь Куросаки.
Ровно в девять появился Ренджи, радостно сверкнул глазами на бодрствующего капитана, расстелил у самой кровати принесенный футон, устроился на нем и стал выкладывать новости.
Интрига с казнью Такеши Рукии приобрела совершенно неожиданное объяснение, в центре которого оказался Айзен Соуске, со всех сторон положительный и до зубовного скрежета обходительный капитан пятого отряда. А также давно потерянный из виду предшественник Куроцучи-тайчо, Урахара Киске. Гениальный ученый изобрел некую сущность, способную размывать грань между шинигами и пустыми, и свихнувшийся на увеличении мощи Айзен загорелся отобрать у Урахары этот ценный предмет. Рукия оказалась впутана в историю совершенно случайно: Урахара спрятал свой Хогиоку внутри гигая девушки. Чего не могли предвидеть ни изобретатель, ни его завистливый оппонент, так это полного слияния драгоценного камня с душой шинигами. Сама же Рукия этого даже не заметила.
Айзен развернул многоступенчатую интригу по добыче кристалла из души Рукии. Он нарочно сделал все, чтобы девушка задержалась в мире живых. Он натравил пустого собственного производства на семью Куросаки – людей, изначально обладающих неслабым уровнем реацу. В сложившихся обстоятельствах у раненой офицера Такеши не было другого выхода, кроме как передать силы шинигами мальчишке по имени Ичиго. Едва это произошло, Айзен уничтожил Совет 46-ти и стал готовить почву для последующих приговора и казни. Он надеялся, испепелив душу, высвободить из нее Хогиоку.
Таким образом выходило, что все распоряжения за последние несколько недель были сделаны предателем, а вовсе не Советом, и приговор Рукии, как и многие другие приказы, неправомочны. Собственно, на данный момент у Общества Душ не было руководящего органа, и управление взял на себя Командор. Единолично.
Подробности наглого преступления стали известны благодаря показаниям Урахары, Шихоин Йоруичи (Бьякуя широко распахнул глаза, услышав это имя), Ичимару Гина и новейшим разработкам Куроцучи Маюри. Гин, как бывший лейтенант Айзена и вообще личность крайне скользкая, был в курсе коварных замыслов с самого начала. То есть со времен трагических событий почти вековой давности. Он много рассказал о планах Айзена по созданию армии очень сильных пустых с помощью Хогиоку, по захвату не только Общества Душ, но и Королевского Измерения, о мечте гобантай-тайчо о собственном воцарении на престоле…
Правда, он категорически отрицал, что причастен к убийству Совета 46-ти, но ему закономерно не поверили. Если бы не Куроцучи-тайчо, дорвавшийся наконец опробовать на живых душах свою ментоскопическую технологию, Гина наверняка бы казнили. А так перед Ямамото во всей своей неприглядности встал вопрос: что делать с Ичимару, который вроде бы и виноват, но в то же время на свой страх и риск собирался шпионить в пользу Готея и вообще целое столетие вынашивал планы по устранению опасного психа.
Еще один персонаж – Тоусен Канаме – гордо молчал, лишь изредка вещая о справедливости и возмездии. На его лейтенанта было жалко смотреть. С Комамурой было невозможно находиться рядом: от нервов близкий друг Тоусена, ничего не знавший о сути кьюбантай-тайчо, чесался, искал блох на себе и других и норовил повыть на луну. Сотайчо услал его в рейд по дальнему Руконгаю.
Кстати, о самом Айзене. По уровню владения научными знаниями он мало уступал великим ученым Куроцучи и Урахаре, проводил множество нелегальных опытов по слиянию шинигами и пустых и, ко всему прочему, оказался чрезвычайно живучим. Если бы на Сокёку не случилось капитана двенадцатого отряда, предатель вполне мог сбежать. А так джунибантай-тайчо его быстренько зафиксировал в оковы, бакудо и дополнительные слои нейтрализующих техник и, радостно потирая руки, уволок в свое логово. Сейчас бывший капитан лежит на исследовательском столе, к голове его прилеплены диоды и присоски, и Куроцучи напрямую качает из мозга информацию. И аж трясется от предвкушения.