Страница 38 из 76
Чтобы не тревожить спящую подругу, проснувшаяся Ксюша перебралась ближе к Майрону. Какое-то время она молчала, потом, не выдержав, тихо спросила:
— Как думаешь, они поверят?
— Не могу осуждать их за недоверие, — отозвался майа. — Я принес им слишком много горя.
— Но неужели никак нельзя убедить их, что ты и в самом деле изменился?
— Есть один способ, но я очень не хотел бы прибегать к нему…
— Какой?
Майрон вздохнул. Отступать-то все равно некуда, эта девушка стала слишком дорога ему и он не хотел возвращаться к прежнему своему существованию.
— Осанвэ. Открыться им и пустить в свой разум.
— И они поверят?
— По осанвэ невозможно солгать или что-то утаить, чтобы тот, кому ты открываешься этого не почувствовал.
— А почему тогда ты не хочешь?
— Какая ты любопытная, — усмехнулся майа, привлекая ее к себе и целуя в макушку. — Видишь ли, я очень давно не открывался никому, да и раньше лишь Валар и Мелькору.
Он помрачнел, и Ксюша крепче обняла его, словно пытаясь утешить. Немного помолчав, Майрон продолжил:
— К Мелькору меня привели глупость и влюбленность, к тому же, я думал обрести в его лице наставника…
— Ты был влюблен в… него? — распахнула глаза Ксюша. Увидев, как вытянулось его лицо, она поспешно добавила: — Прости, это я не подумав.
— Ничего, я наслышан, что обо мне ходили подобные слухи, но не думал, что они дошли и до тебя.
— В нашем мире тоже были те, кто думал так и даже сочиняли об этом истории, — смущенно ответила девушка.
— Нет, мужеложцем я не был. — Майрон даже поморщился. — Ее звали Ломилотэ, она была одной из немногих майэ Манвэ, принявших сторону Моргота. Именно она убедила меня в том, что Мелькор не враг нам, что он хочет лишь навести в Арде порядок. Я был просто ослеплен тем, что принял за любовь, поэтому поверил ей безоговорочно и пришел к нему. Он принял меня с радостью, что очень польстило, и какое-то время я провел в его крепости как почетный гость. Днем я выслушивал его речи, казавшиеся мне исполненными мудрости, а ночи были посвящены ей…
Мелькор тогда был очень силен, Валар мало что могли противопоставить ему и некоторое время я считал его чуть ли не героем, в одиночку выступившим против всех. Когда наконец он, в качестве подтверждения моей верности ему и его делу, попросил открыться, я сделал это без колебаний… Даже не знаю, как описать то, что случилось — он словно вывернул меня наизнанку, огнем выжигая все, что было ему неугодно, смеясь над моими мучениями, а потом отшвырнул, как сломанную игрушку, оставив мне лишь пустоту и ненависть. А она стояла рядом с ним и наслаждалась этим, — оказалось, она любила лишь власть, что он дал ей, а я был одним из многих, кого она завлекла, втираясь в доверие и используя чары. Будучи одним из сильнейших майар, я стал всего лишь марионеткой в ее игре. Так на многие века перестал существовать Майрон, превратившись в Гортхаура. Я стал его Военачальником, Тюремщиком и Палачом в одном лице и не было никого, кто служил бы ему преданнее!
— А что стало с ней?
— Не знаю, в последний раз я видел ее очень давно.
— Какой она была? — тихо спросила девушка.
— Она была столь же красива, сколь порочна. Пока она играла со мной в любовь выглядела как прекрасная дева, после я увидел облик, который она приняла, чтобы служить ему. Глаза у нее стали алыми, ногти на руках превратились в когти, а еще у нее выросли крылья.
— Крылья? Как у птицы? — удивилась Ксюша.
— Как у летучей мыши, — хмыкнул Майрон. — Она была вампиром, эльфы прозвали ее Тхурингвэтиль.
— Тут существуют вампиры? — испуганно охнула девушка.
— Можно сказать, я был одним из них, — майа криво усмехнулся, глядя на ее потрясенное лицо. — Одно из обличий, которое я принимал — огромная летучая мышь-вампир. Правда, я, в отличие от нее, никогда не любил летать, да и вкусу крови предпочитал вино.
Майрон немного помолчал, рассеянно перебирая волосы Ксюши, после чего продолжил рассказ:
— Я никогда не сожалел ни о чем из того, что совершил, верил в то, что эльфы, люди и гномы достойны лишь рабства и смерти. Их жизни, как и жизнь Гельмира, я ценил лишь за пользу, которую они могли принести, трудясь в рудниках и кузнях Ангбанда. По приказу Моргота я захватил эльфийскую твердыню Минас-Тирит и обосновался там. Однажды ко мне привели отряд орков, пытавшийся пройти через мои земли без доклада. Я понял, что никакие это не орки, но сразу лишить их личин не вышло: их предводитель оказался сильным чародеем. Мы вступили в песенный поединок, и его отчаянная смелость невольно восхитила меня.
Я победил, хотя, к моему удивлению, это было нелегко, отчасти мне помогла удача и, конечно же, нечестный ход. Он пел о Надежде и Благословенном Валиноре, тем самым выдав себя. Поняв, что передо мной нолдо, я напомнил ему о резне в Альквалондэ, большинство из них это бы не проняло, но этот оказался не таким. Он упал, словно пораженный стрелой в сердце, и пали чары, но тот хрупкий призрачный мир, что соткал он своим пением, разлетевшись на осколки, ранил меня. Во мне проснулась совесть.
Я не хотел смерти этого странного эльфа, но должен был узнать кто он и откуда. Бросив его вместе с отрядом в темницу, я пытался вызнать их цели путем чар и уговоров, но не вышло. Из-за сорванного горла нолдо почти не мог говорить, а от осанвэ закрылся.
Это был неправильный эльф, он не боялся меня, но и не ненавидел, просто потому, что не умел ненавидеть и не желал проклинать. Неожиданно я понял, как мне не хватало собеседника, а он слушал и слушал… Посмеивался, что совсем я без собеседников одичал, раз с ним откровенничаю, правда, за свой смех расплачивался приступами удушающего кашля, да еще и зачарованные оковы вытягивали его силы. Пришлось расковать его и немного полечить: он был нужен мне живым. Я подумывал оставить его своим пленником или даже отпустить, но сначала должен был узнать кто он и какова его цель. Время поджимало, я попробовал расспросить других в его отряде, но и они молчали, предпочитая умереть, чем предать его. В итоге решил припугнуть их, натравив Драуглуина, предводителя волколаков. Приходя к ним ночью, он убивал одного, а днем ко мне снова приводили их предводителя. Он все так же молчал, я видел в его взгляде боль, но ненависти не было!
Я даже пытался его спровоцировать — будто случайно оставлял на столе кинжал и поворачивался к нему спиной. Кто бы упустил такой шанс? Но я так и не получил предательского удара в спину, хотя почти надеялся на него. Даже по отношению ко мне, Врагу, он не мог поступить подло!
А потом… я узнал, что он, разорвав цепи, сцепился с Драуглуином в рукопашном бою. Он копил силы для безумной и безнадежной попытки спасти своих спутников и смертного, которого в тот день я выбрал жертвой!
Я долго думал, что он умер, возможно, убив волка, пока не увидел обоих здесь. Тот, кто был моим странным пленником, оказался Владыкой Нарготронда, а Драуглуин теперь его друг.
— Финрод Фелагунд и Миримон?
— Да.
— А что потом?
— Я даже не успел спуститься к темницам… На мосту к замку появилась эльфийская принцесса Лютиэн, дочь владыки Дориата Тингола и его супруги, майэ Мелиан, прекраснейшая из детей Илуватара. Я подумал, что если доставлю такую пленницу Мелькору, он будет доволен. Отправил за ней волков, но ни один не вернулся. Оказалось, с ней был Хуан, огромный охотничий пес из Валинора. Зная пророчество, что его убьет величайший из волков, приняв облик зверя, самонадеянно вышел сам. Казалось, что пес испугался, но принцесса взмахнула чем-то перед моим лицом, и я почувствовал растерянность и сонливость. Всего на мгновение, но этого хватило, чтоб Хуан успел схватить меня за горло. — Майрон непроизвольно потер шею. — Я пытался освободиться, меняя обличья, но пес держал крепко. Тогда Дориатская принцесса, грозя смертью, потребовала отдать ей власть над крепостью. Пришлось отступить. То, что стало с крепостью — ее рук дело.
Естественно, мое поражение привело Мелькора в ярость — пока я зализывал раны, принцесса пришла к нему со смертным из отряда моих пленников. Они украли из его короны Сильмарилл, да еще и скрылись, унесенные Орлами.